Том 3. Стихотворения 1921-1929

Алтынники *

В Москве, в Рогожско-Симоновском районе, торгашами пожертвовано в пользу голодающих волжан всего 45 коп. серебром и один кочан капусты.

(Из отчета.)

«За именинницу!» «Ур-ра!» «Ур-ра!» «Ур-ра!» «Парфентьевна, всего!» «Мерси вас!» «Дай вам боже!» «Сысой Сысоич, э, ты что же? Пей водочку до дна!» «Уж больно, брат, остра». «Отвык, хе-хе?» «Отвык». «Привыкнешь, милай, снова. Торговля как?» «Нельзя сказать худого слова». «А ну-ко-ся, под осетра!» «Я под икорочку». «М-да, знатная икра!» «Нет, вы севрюжинки попробуйте, какая!» «Сыр, не угодно ль, со слезой?.. Сысой Сысоич… э… Сысой! Не допиваешь, брат, не дело». «Чего не допил? Перепой!» «С такой-то малости? Едва ли, Уж мне ль не помнить, как с тобой В былое время мы пивали!» «Вот – на! – Поскреб Сысоич темя. – Так то ж в былое время!» «Эй, старина, Да ты в уме ли? – Все гости сразу зашумели. – Чем плохи нынче времена? Так расторгуемся…» «Сысоич, брось лукавить. Пред кем ломаешься? Ты говори, как есть: Прибытку, чай, наскреб вчера мильенов шесть?» «Мильенов шесть, хе-хе, да шесть еще прибавить! – Осклабился Сысой. – И то сказать, вчера От покупателей с утра В Москве ломились магазины. Ведь что ни дом, то именины». «За р-ривалюцаю… ур-ра!!» – Вдруг у какого-то купчины С отрыжкой выпер тост из самого нутра. «За р-р-ривалю-ца-ю!!» Купцы хватили дружно, А громче всех хватил Сысой: «Теперь особенно считаться нам не нужно Со всякой сволочью босой!» «Чтоб ей подохнуть, окаянной!!» Тут с рожей плачущей, притворно-покаянной, Стал обходить Сысой гостей, Протягивая им тарелку из-под каши: «По-дай-те, милостивцы наши, Для голодающих волжан и их детей!» «Что?! Ох-хо-хо-хо-хо!» «Ох, в рот те сто чертей!» «Ой, уморил нас, шут плешивый!» «Ой!» «Ой! – за животы хваталися купцы. Ты сам-то… жертвовал?» «Пожертвовал, отцы… Пятиалтынничек… фальшивый!!»

* * *

Я мог бы дать мораль, и даже не одну! Но дело вовсе не в морали, – И соль не в том, что мы в гражданскую войну Не дочиста (пока!) Сысоев обобрали, – Нет, не к тому я речь веду. Сысоев много ли? Сысои на виду. И будь все горе в них, мы б их прижали разом. Но вот Сысойчики… Густую их орду Окинуть трудно глазом. Для революции стократ Орда Сысойчиков опасней. Как с ними справиться, не скажешь краткой басней, – Тут надобно писать не басню, а трактат. Прибавлю все-таки алтыннику Сысою, В честь «ривалюцаи» кричащему ура: «Сысой, прошла твоя цветущая пора. Смерть за тобой стоит с косою. Ты и Сысойчики – вы ожили на срок, Но вас не пощадит неотвратимый рок. Настанет некий час, „его же вы не весте“, Час пролетарского суда, Победный, грозный час, когда Вы вашей подлости плоды пожнете вместе!»

Рабовладельцы *

Большая торговая площадь. Деревянный помост. На помосте торговый комиссионер по продаже «вольнонаемных» рабов. Рядом с ним, шеренгой, «продающиеся». Вокруг помоста – громадная, тысяч в десять, толпа: покупатели, любопытные и т. п.

Комиссионер

Эй, честные господа, Подходите сюда! Товар лицом. Полюбуйтесь этим молодцом!

Голос из публики

Рубаху-то с себя он пропил, видно?

Комиссионер

Слов нет, парень выглядит несолидно: Одет не по последней моде. Пролетарий, в некотором роде. Всего на нем штаны да поясок. Одну рубаху променял на хлеба кусок, А другой рубахи не нашел в комоде, – Да не в рубахе дело. Полюбуйтесь на это тело: Сложение Геркулеса, Широкие плечи, могучая спина… Не пьяница, не повеса…

Голос из публики

Какая цена?

Комиссионер

Кто больше даст, тот и купит! Товарец, можно сказать, еще сырой. А вот вам второй. Первому не уступит. Годен ко всякой работе. Служил добровольцем во флоте. По случаю побед и одоления Ищет работы и прокормления. Отличался. Имеет ордена.

Голос из публики

Какая цена?

Второй голос из публики

Да у него как будто нога не в порядке!

Комиссионер

Годится, чтоб ходить по огородной грядке. Чай, ему не придется танцевать по паркету. Особой беды нету. Нога повреждена на войне. Сойдет за здоровую вполне, Хоть и не имеет настоящего вида.

Первый голос из публики

На кой нам ляд такого инвалида!

Второй голос из публики

Наплачешься с такой покупкой!

Комиссионер

Зато продается с уступкой! Третий! Третий! Третий! Без всяких таких междометий. Парень хоть куда. Фигура маленько худа. А вообще все исправно. Стукнуло двадцать лет недавно. Еще не в полном соку. Претерпел всего на веку. Отца на заводе придавило лебедкой. Мать померла, болела чахоткой. Парнишка к работе внимателен, В еде невзыскателен. Может, теперь не всякому понравится, – Он на хороших хлебах поправится…

Второй голос из публики

Да на нем кожа одна!

Первый голос из публики

Какая цена?

Второй голос из публики

Он ведь шатается от малокровия!

Комиссионер

Согласен на любые условия!.. Четвертый! Четвертый! Поглядите! Тоже скажете: калека? Да его хватит на два века. Сколько, мил-сдари, дадите За этого прекрасного молодого человека? Этот – и остальные прочие – Клад, а не рабочие! Все бывшие солдаты. Постой, дуралей, куда ты?

(Четвертый, отойдя в сторону, закрывает глаза руками, плачет.)

Возмущенные голоса рабочих из толпы

У, сволочи! Отольются вам наши слезы!

Проходящая мимо дама с лорнетом

Какие… странные… курьезы…

* * *

Не похоже на правду, собственно говоря. А между тем – всё правда в моем фельетоне. [1] Происходило описанное девятого сентября Тысяча девятьсот двадцать первого года, в городе Бостоне, В великой северо-американской демократии. Друзья, когда кто из эсеров или меньшевист – ской братии Закатит вам на митинге «демократическую» истерику, Пошлите его в… Америку!

1

Заимствовано из американской газеты «Нью-Йорк Кооль». См. «Правду», № 229 за 1921 г., отдел «За границей».

«Владимирка» *

«Н-но!.. Туда же, брыкаться… Нашлась недотрога!»… Туго врезалась в твердую землю соха. «Здравствуй, дядя! Гляжу я: земля не плоха», «Да крепка. Утоптали. Была ведь дорога. Слышь, в Сибирь, значит, гнали по ней в старину… Эй, ты, н-ну, Шевелись, сухопарая!»… Борозда к борозде… Ком ложится на ком… Кто узнал бы тебя нынче в виде таком, Роковая путина, «Владимирка старая»?! Брат мой, пахарь! Погибших бойцов помяни. Окруженные серым, суровым конвоем, Пыльной летней порой – под мучительным зноем, Хмурой осенью – в тускло-ненастные дни, И студеной зимой – в ночи темные, вьюжные, Кандалами гремя, испитые, недужные, По «Владимирке старой» шагали они. Не склоняя голов непокорных, Не смыкая усталых и скорбных очей, Мимо жалких лачуг, покосившихся, черных, Мимо пышных усадеб своих палачей, Подло-мстительной царской покараны карой, В рудники за бойцом посылавшей бойца, Шли они – без конца, без конца, без конца – По «Владимирке старой!» Сколько скорбных, невидимых нами теней, Может быть, в это время проходят по ней И дивятся на новые яркие всходы! Пахарь! Празднуя праздник труда и свободы, Не забудь благодарной слезой помянуть Всех, кто в оные, злые, проклятые годы Ради нас проходил этот жертвенный путь!

Азбука *

Я не скажу, что нынче вёдро. Тут правды незачем скрывать. Но все же я настроен бодро И не намерен унывать, Хоть на унынье нынче мода. Из большевистского прихода, Хоть человек я и не злой, Я б гнал всех нытиков долой. Одна любительница позы, Из крайне-«левых» героинь, Вчера шептала мне: «Аминь», Рисуя мрачные прогнозы. Я ей сказал: «Шалтай-болтай! Не хочешь петь, так улетай!» Осточертели эти бредни, Что, дескать, «мы уже не те». Письмо крестьянское намедни Пришлось прочесть мне в «Бедноте». Письмо – великого значенья. Вот образец для поученья! Мужик стал просо разводить, Да не умел за ним ходить: Впервые стал он просо сеять. Ан, урожай-то вышел плох. Мужик не хныкал: «ах да ох!» – Он просо стал усердно веять, Чтоб приготовить семена Лишь из отборного зерна. Посеял. Вновь – одна кручина. Мужик слезы не уронил, Стал разбираться: где причина? Не так он просо взборонил. «Блажной!» Жена уж смотрит косо. Но в третий раз он сеет просо. И получились чудеса: Вся золотая полоса, – Согнулись мягкие метелки Под тучной тяжестью зерна. «И ведь земля-то не жирна!» Пошли по всей деревне толки: «Да на моей бы полосе…» Решили просо сеять все! Все это азбучно, бесспорно, Но в этой азбуке – урок. К чему стремится кто упорно, То он получит в некий срок. А в срок какой, ответить трудно. Пороть горячку безрассудно. Кому медлительность тяжка, В том, стало быть, тонка кишка Иль растянулась от натуги, – Тогда для этаких кишок Партийный нужен ремешок. «Эй, подтянитеся, мил-други, Чтоб близкий, может быть, всполох Не захватил бы вас врасплох!»