Том 4. Солнце ездит на оленях

Газеты стали драгоценностью: их передавали из рук в руки, прежде чем истратить на обертку, закрутку, глядели внимательно, нет ли чего важного. Появились первые спекулянты ими.

Прочитанные газеты Сергей Петрович возвращал домой, затем Колян передавал их Крушенцу для заключенных. Оттуда они уже не возвращались, иные шли на курево, иные зачитывались впрах.

И вот однажды, получив газету, где уже не намеками, а открыто писали: «Долой самодержавие! Долой царя!» — Крушенец со всего размаха вонзил топор в пень и гаркнул:

— Товарищи заключенные, бросай работу! Объявляю митинг угнетенных.

Заключенные побросали топоры, пилы, начали грудиться.

— Товарищи конвоиры, присоединяйтесь! — продолжал Крушенец, размахивая газетой. — Вы — тоже угнетенная, обманутая масса.

— Я тебе не товарищ! — крикнул начальник конвоя, подскочив к Крушенцу. — Заткни глотку! Отдай газету!

— Ты — раб, поставленный над рабами. Серая вошь, которую посадило на нас начальство. Последний раз говорю тебе: товарищ, присоединяйся к нам! Потом проситься будешь — не примем. Товарищи угнетенные, слушайте! Вот газета, орган печати… — и начал читать о преступлениях царей Романовых перед народами России. Грабили. Судили. Ссылали на каторгу. Убивали. Вешали.

Заключенные тесней сгрудились вокруг Крушенца. Начальник конвоя примолк, отступил, растерянно оглядывая своих конвоиров, искал у них помощи. Но они отворачивались от него и внимательно слушали чтение.

На митинге приняли резолюцию «Долой царя!». Крушенец подошел к начальнику конвоя, взял его за подбородок, как мальчишку, и сказал:

— Слышал, кому служишь? Убийцам, вешателям, грабителям народа. Бросай винтовку! Не бросишь — вырвем.

— Ну-ну, разошелся больно, — окрысился начальник и отпихнул Крушенца, но не прикладом винтовки, как прежде, а рукой.

— Не бросишь — на мое место встанешь. Дрова рубить. Под конвоем. — Крушенец сверкнул оскалом зубов, цыкнул под ноги начальнику струйку слюны, сказал с презрением: — Мозгля тухлая! — И повернулся к заключенным: — Начнем, товарищи! Революции дрова тоже потребуются.

После того дня заключенные зажили сами по себе: на работу приходили и уходили когда вздумается, говорили все что захочется, а притихший конвой только болтался около них, как ничего не значащая тень.

Катерина Павловна стала заметно чаще проведывать мужа и дольше сидеть у него, а вернувшись домой, выпроваживала Ксандру и Коляна то в лавочку, то погулять, покататься, сама же закрывала дверь квартиры на крючок, задергивала окна занавесками и притихала. Колян и Ксандра догадывались: она делает что-то тайное. А что? Несколько раз они прислушивались у двери, у окон. Из дома доносились самые обычные звуки: негромкий переступ ног, обутых в мягкие туфли, звяк упавших ножниц. Но когда приходил кто-либо и стучался в дверь, Катерина Павловна открывала ее не сразу, а с порядочным промедлением и с таким видом, будто крепко спала и ее разбудили не вовремя.

— Мамочка, что сталось с тобой, почему так усиленно осторожничаешь? — пробовала выспрашивать Ксандра.

Мать отвечала:

— По-твоему, живи нараспашку? Пододеяльник украли, а распустись — и остальное утащат.

— Пододеяльник — какая-то случайность, — мямлила Ксандра, — вообще по поселку нет воровства.

— Потому и нет, что бережется народ.

— Сказала тоже: бережется. Вон лопари совсем ничего не закрывают. Входи и бери что хочешь.

— А мне вот взаперти лучше, спокойней.

Вскоре прилив особой осторожности кончился. Катерина Павловна в один из дней будто совсем позабыла о дверях, замках, крючках и занавесках. Но выдумала новую причуду — попросила Коляна вырубить и очистить от сучков, от коры пятьдесят разных палочек.

— Зачем? — снова заинтересовалась Ксандра.

— Для школы.

— А зачем?

— Потом увидишь! Расскажу — будет неинтересно глядеть.

— Какая ты скрытная, — упрекнула дочь. — Я так же буду с тобой, больше ничегошеньки не скажу. — Она вильнула косой и ушла обиженная.

— А ты слишком нетерпелива, — сказала мать вдогонку ей. — Не хочешь подождать, когда испечется пирожок, готова глотать сырое тесто.

Из хвороста, который привез нарочно, Колян готовил палочки, заказанные Катериной Павловной. Сперва обделывал их начерно, топором, затем, набело, охотничьим ножиком. Палочки выходили из его рук светлые и гладкие, вроде тех весенних сосулек, какие спускались стрельчатой бахромой со школьной крыши после первого потепления.

Около него похаживала Ксандра в шубе и меховых сапожках, но простоволосая. Зимние морозы уже прошли, остались от них только небольшие утренники. Был солнечный, яркий день с притайками возле стен и веселой, сверкающей капелью с южных скатов крыш; воздух так чуток, что все голоса и шумы на улице поселка ясно слышались на школьном дворе.

— Так и не знаешь, для чего это? — говорила Ксандра, перебирая оструганные палочки. — Для игры? Будто нет такой, с палочками. Для ученья? Я училась без них. Ладно, не будем ломать голову. Мы тоже загадали ей загадку с пододеяльником. — А успокоиться не могла: — Видишь, какая она скрытная! Но подожди, постой, я сумею отплатить. Такое загадаю — век будет ломать голову и не отгадает.

…В это время разнобой уличного шума затопила широкая, многоголосая песня, возникшая на другом конце поселка, около железнодорожной станции. Слова были неразборчивы, но мелодию Колян и Ксандра узнали сразу. Они часто напевали ее вместе с Сергеем Петровичем под гусли. За мелодией угадывались и слова:

Отречемся от старого мира-а! Отряхнем его прах с наших ног!

На школьный двор вбежала Катерина Павловна — она уходила в больницу — и крикнула каким-то чужим, слишком высоким голосом:

— Ксандра, Колян, царь свергнут! В Петрограде революция! — Обоих крепко обняла, расцеловала и велела тащить готовые палочки в школу. — Доделаны, недоделаны — тащите все в кухню!

— Зачем? — удивилась Ксандра. — Новая выдумка.

— Не приставай, не спрашивай! — Катерина Павловна замахала руками, убегая в школу и выкрикивая на ходу: — Тащите скорей! Колян, захвати молоток, гвоздей!

Все это хранилось в дровяном сарае.

Они притащили по охапке палок. Катерина Павловна принесла с чердака большой узел красных флагов и флажков с лозунгами и без лозунгов.

— Ах, мамочка, какая ты хорошая! Как я люблю тебя! — И Ксандра крепко обняла и расцеловала ее.

— Не притворяйся, не всегда любишь, — заметила мать. — Давно ли дерзила…

— То временное, от настроения. А постоянное — люблю, люблю и тебя и папу. Теперь его отпустят?

— Уже свободен. Уже все на воле.

— Отпустили?

— Сами вышли, сами. Революция. Ой, не спрашивай! Некогда. Нот прибивайте флаги к держалкам: большие к большим, маленькие к маленьким. И скорей, скорей! — распорядилась Катерина Павловна.

Затем ушла в класс, где оставила учеников делать самостоятельную работу. Сияющая и торжествующая, она сказала:

— Дети, встаньте!

Заинтригованные ее необычным лицом, они дружно встали.

— В нашей стране произошли великие события: свергнут царь, Россия стала свободной республикой. Весь народ радуется, празднует. Одевайтесь: мы тоже пойдем праздновать.