Том 4. Солнце ездит на оленях

— Ты хотел учиться, далее писать книгу, — напомнила Ксандра.

— Буду учиться там. Все — там, дома.

Колян был непобедим. Его перестали уговаривать, а взялись снаряжать в обратную дорогу, на трудную и убогую лапландскую жизнь. Этим горячо занимались все: и Ксандра, и Катерина Павловна, и Сергей Петрович. Накупили Коляну учебников за всю начальную школу, книг для чтения, всякой бумаги, карандашей, ручек, перьев, чернильных порошков, кроме того разного белья, мыла… Хозяйственное добро уложили в чемодан, а школьное — в ученический ранец. Потом все снялись у моментального фотографа.

Колян и Черная Кисточка уехали из Петрограда раньше Луговых: на холодный, бесхлебный лапландский север не было большого движения. Прощаясь с ними, Ксандра сильно плакала. В последнюю минуту сделала на «Путеводителе» надпись: «Не забывай нас!» — и отдала его, закапанный слезами, Коляну.

Катерина Павловна все наставляла:

— Учись, Коляш-Колянчик, учись, голубчик! У тебя светлая головка.

Сергей Петрович подарил ему на память свои гусли:

— Вот тебе и на грусть и на радость! Они всегда хороши.

Часть вторая

1

Железнодорожные вагоны еще делились на классы: первый, второй, третий. Колян ехал в третьем. Второй, тем более первый были не по карману ни ему, ни Луговым. Там ехали богатые. Сперва Колян еле втиснулся в плотно набитый общий вагон, а потом в пути нашлись добрые люди и дали ему место на полке. Было тесно, зато у окна. И Колян как прилип к окну, так и не отлипал от него, даже спал в том же положении.

Навстречу плыли зеленые равнины вперемежку с озерами и лесами. Везде были раскиданы кем-то камни-валуны. Дальше равнины пошли на нет, вместо них пучились горы. Озер, лесов, валунов стало больше.

Коляну вспоминались рассказы Ксандры и Катерины Павловны о древнем леднике, о стертых им горных вершинах, о разбросанных широко камнях, и эти рассказы становились все убедительней, все сильней теснили веру Коляна в окаменелых людей, зверей, духов.

Иногда он брал гусли и тихонько наигрывал. Под музыку складывалась песня:

Лапландия — красивая страна. Лапландия любимая моя. Другой Лапландии нигде не вижу. У ней глаза из голубых озер. На голове растет высокий лес. Внизу гуляют бойкие олени. Вверху всегда кружатся птицы. И солнце светит в полуночный час. Прекраснейшая из всех, Лапландия моя!

В Хибинах, выйдя из вагона, Колян огляделся, нет ли кого знакомых, и заметил Авдона. И тот заметил его. Сошлись.

— Однако, ты скоро вернулся. Что так? — спросил Авдон.

— По тебе соскучился, — ответил Колян, посмеиваясь.

Даже глуповатый Авдон понял, что Колян отговаривается, скрывает правду. Колян не то чтобы скрывал — он не знал, как ответить. Бранить Петроград не хотел. Пораздумав в дороге, он решил, что в городе не всем тесно, плохо. Будь иначе — не набралось бы в него столько народу. И сам выглядеть наподобие грудного младенца — ишь какой тоскливый! — тоже не хотел.

С того момента, как Луговы решили уехать на Волгу, Колян зажил в растерянности: уехать с ними или остаться в Лапландии? Уехав в Петроград, он понял, что ему будет тяжко вне родины, а вернувшись домой, понял, что не сможет жить, как раньше, по-лопарски. Теперь ему было недостаточно пасти оленей, стрелять зверье да ловить рыбу, душа просила еще иного, а чего — и не знал толком.

Со станции прошли к Авдону, сели пить густой темный чай, вечно кипевший над костром.

— Где жить думаешь? — спросил Авдон.

Прежде чем ответить, Колян спросил:

— Где мои олени?

— Пустил гулять к морю.

Можно было не спрашивать: ведь на летнюю комариную пору оленям всегда давали волю.

— Ну, и я пойду за оленями, — сказал Колян.

— Зачем? Что будешь делать? — спросил Авдон.

— Ловить рыбу и есть.

— А еще?

— Проголодаюсь, снова наловлю рыбы и съем. Все лето, каждый день ловить и есть. Разве это не дело?!

— Хорошо, — сказал Авдон с завистью.

А Колян подумал: не дай бог! Раньше у него были отец, сестра, Ксандра, ее мать, доктор. Случалось, он желал себе одинокой, беззаботной жизни. А пришла она, где всего дела — кормить себя, и оказалась страшно пустой, глупой, тоскливой.

Говорить с Авдоном было не о чем, и Колян вскоре после чая ушел. Завернул в школу. Заведующий обрадовался ему:

— Молодец, вернулся. Чего тебе там, на Волге?.. Осенью приходи ко мне, снова будешь топить печки и учиться. Договорились? А пока что делать совсем нечего. Я скоро уеду отдыхать, на школу повешу замок.

«А пока что ходи мимо», — подумал грустно Колян и пошел разыскивать Спиридона. Солдат уехал в Мурманск сопровождать воинский эшелон.

Колян отыскал Крушенца, который на станционных путях сцеплял вагоны. Он совсем не обратил внимания на то, что Колян вернулся, будто и не ездил, а сразу, на миг оторвавшись от дела, спросил:

— Чего тебе?

— Так пришел, повидаться.

— Где работаешь?

— Пока нигде.

— Надо браться за дело, надо, надо! — и сам взялся прицеплять следующий вагон.

Колян потоптался недолго и ушел с горькой думой: «Плохо, когда ты никому не нужен. Тогда становишься не нужен и сам себе».

Колян поставил свою куваксу. Пожив несколько дней так: утром небольшая охота или рыбалка, затем возня с костром и обедом, а потом долгое шатание без дела, он снова пришел к заведующему школой и сказал:

— Я хочу помогать тебе мал-мала.

— Дело-то нашлось бы. Но у меня совсем нет денег платить. Согласен, расчет потом?

— Совсем не надо платить.

— А жить как будешь? Есть что будешь?

Колян перечислил свои богатства: одевка есть, обувка есть, мясо гуляет в лесу рядом, рыба плавает в озере. И деньги есть. Сохранилось немножко из тех, что заработал в школе истопником. А много ли надо ему… И рассказал:

— Сидит лопарь на берегу озера, хлебает ложкой воду.

«Ты что делаешь?» — спрашивают люди.

«Уху ем».

«Где же она, уха?»

«Вода — видишь? — в озере. Рыба — видишь? — гуляет в воде. А посолил я сам. Вот и уха».