Том 5. Драмы

Он чувствовал всё, что здесь сказано. Я его люблю за это.

(Сильный шум в другой комнате.)

Многие голоса. Господа! мы (честь имеем объявить) пришли сюда и званы на похороны доброго смысла и стыда. За здравие дураков и <…>!

Рябинов. Тост! еще тост! господа! Коперник прав: земля вертится!

(Шум утихает.) (Потом опять бьют в ладони.)

Снегин. Оставь! не слушай их! читай далее…

Заруцкий. Погоди. ( Вынимает еще бумагу.) Вот этот отрывок тем только замечателен, что он картина с природы; Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиесы. Она, в некотором смысле, подражание The Dream, Байронову. — Всё это мне сказал сам Арбенин. ( Читает.)

Я видел юношу: он был верхом ^* На серой, борзой лошади — и мчался Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер Погас уж на багряном небосклоне, И месяц с облаками отражался В волнах — и в них он был еще прекрасней!.. Но юный всадник не страшился, видно, Ни ночи, ни росы холодной… жарко Пылали смуглые его ланиты, И черный взор искал чего-то всё В туманном отдаленьи. В беспорядке Минувшее являлося ему — — Грозящий призрак, темным предсказаньем Пугающий доверчивую душу; Но верил онодной своей любви И для любви своей не знал преграды! Он мчится. Звучный топот по полям Разносит ветер. Вот идет прохожий; Онпутника остановил, и этот Ему дорогу молча указал И удалился с видом удивленья И всадник примечает огонек, Трепещущий на берегу другом; И, проскакав тенистую дубраву, Он различил окно, окно и дом, Он ищет мост… но сломан старый мост, Река темна, и шумны, шумны воды. Как воротиться, не прижав к устам Пленительную руку, не слыхав Волшебный голос тот, хотя б укор Произнесли ее уста? о нет! Он вздрогнул, натянул бразды, ударил Коня — и шумные плеснули воды, И с пеною раздвинулись они. Плывет могучий конь — и ближе, ближе… И вот уж он на берегу противном И на гору летит… И на крыльцо Взбегает юноша, и входит В старинные покои… нет ее! Он проникает в длинный коридор, Трепещет… нет нигде… ее сестра Идет к нему навстречу. О! когда б Я мог изобразить его страданье! Как мрамор бледный и безгласный, он Стоял. Века ужасных мук равны Такой минуте. Долго он стоял… Вдруг стон тяжелый вырвался из груди, Как будто сердца лучшая струна Оборвалась… он вышел мрачно, твердо, Прыгнул в седло и поскакал стремглав, Как будто бы гналося вслед за ним Раскаянье… и долго он скакал. До самого рассвета, без дороги, Без всяких опасений — наконец Он был терпеть не в силах… и заплакал! Есть вредная роса, которой капли На листьях оставляют пятна, — так Отчаянья свинцовая слеза, Из сердца вырвавшись насильно, может Скатиться, но очей не освежит. К чему мне приписать виденье это? Ужели сон так близок может быть К существенности хладной? Нет! Не может сон оставить след в душе, И как ни силится воображенье, Его орудья пытки ничего Против того, что есть и что имеет Влияние на сердце и судьбу… Мой сон переменился невзначай. Я видел комнату: в окно светил Весенний, теплый день; и у окна Сидела дева, нежная лицом, С глазами полными огнем и жизнью. И рядом с ней сидел в молчаньи мне Знакомый юноша, и оба, оба Старалися довольными казаться, Однако же на их устах улыбка, Едва родившись, томно умирала. И юноша спокойней, мнилось, был, Затем что лучше он умел таить И побеждать страданье. Взоры девы Блуждали по листам открытой книги, Но буквы все сливалися под ними… И сердце сильно билось — без причины! И юноша смотрел не на нее, — Хотя она одна была царицей Его воображенья и причиной Всех сладких и высоких дум его, На голубое небо он смотрел, Следил сребристых облаков отрывки И, с сжатою душой, не смел вздохнуть, Не смел пошевелиться, чтобы этим Не прекратить молчанья: так боялся Он услыхать ответ холодный или Не получить ответа на моленья!..

Всё, что тут описано, было с Арбениным; для другого эти приключенья ничего бы не значили; но вещи делают впечатление на сердце, смотря по расположению сердца.

Снегин. Странный человекАрбенин!

(Оба уходят в другую комнату.)

Вышневский. Господа! когда-то русские будут русскими?

Челяев. Когда они на сто лет подвинутся назад и будут просвещаться и образовываться снова здорова.

Вышневский. Прекрасное средство! Если б тебе твой доктор только такие рецепты предписывал, то я бьюсь об заклад, что ты теперь не сидел бы за столом, а лежал бы на столе!

Заруцкий. А разве мы не доказали в 12 году, что мы русские? Такого примера не было от начала мира! Мы современники и вполне не понимаем великого пожара Москвы; мы не можем удивляться этому поступку; эта мысль, это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордиться, а оставить удивление потомкам и чужестранцам! Ура! господа! здоровье пожара Московского!

(Звук стаканов.)

Сцена V *

10-го января. Утром.

(В доме у Белинского; его кабинет, по моде отделанный.) (Окна замерзли; на столе табачный пепел и пустая чайная чашка.)

Белинский( один; прохаживается по комнате). Судьба хочет непременно, чтоб я женился! Что же? Женитьба — лекарство очень полезное от многих болезней, и от карманной чахотки особенно. Теперь я занял денег, чтоб купить деревню; но тысячи рублей недостает; а где их взять? Женись! женись! кричит рассудок. Так и быть! но на ком? Вчера я познакомился с Загорскиными. Наташа мила, очень мила; у ней кое-что есть! Но Владимир влюблен в нее. Что ж? чья взяла, тот и прав. Я нахожусь в таких опасных обстоятельствах, что он должен будет мне простить. Впрочем, я не верю, чтоб он уж так сильно ее любил! Он странный, непонятный человек: один день то, другой — другое! Сам себе противуречит, а всё как заговорит и захочет тебя уверить в чем-нибудь — кончено! редкий устоит! Иногда, напротив — слова не добьешься; сидит и молчит, не слышит и не видит, глаза остановятся, как будто в этот миг всё его существование остановилось на одной мысли. ( Молчание.) Однако я ему ничего не скажу про свое намерение, прежде, чем не кончу дело. Буду покамест ездить в дом, а там — увидим!..

(Входит Арбенин скоро.)

Владимир. Белинский! Что так задумчив?

Белинский. А! здравствуй, Арбенин! это планы… планы…

Владимир. И тебя судьба не отучила делать планы?

Белинский. Нет! Если я твердо намерен сделать что-нибудь, то редко мне не удается. Поверь: человек, который непременно хочет чего-нибудь, принуждает судьбу сдаться: судьба — женщина!

Владимир. А я так часто был обманут желаньями и столько раз раскаивался, достигнув цели, что теперь не желаю ничего; живу как живется; никого не трогаю, и от этого все стараются чем-нибудь возбудить меня, как-нибудь вымучить из меня обидное себе слово. И знаешь ли: это иногда меня веселит. Я вижу людей, которые из жил тянутся, чтоб чем-нибудь сделать еще несноснее мое существование! Неужели я такое важное лицо в мире, или милость их простирается даже до самых ничтожных!

Белинский. Друг мой! ты строишь химеры в своем воображеньи и даешь им черный цвет для большего романтизма.

Владимир. Нет! нет, говорю я тебе: я не создан для людей: я для них слишком горд, они для меня — слишком подлы.

Белинский. Как, ты не создан для людей? Напротив! ты любезен в обществе; дамы ищут твоего разговора, ты любим молодежью; и хотя иногда слишком резкие истины говоришь в глаза, тебе всё-таки прощают, потому что ты их умно говоришь, и это как-то к тебе идет!

Владимир( с горькой улыбкой). Я вижу: ты хочешь меня утешить!

Белинский. Когда ты был у Загорскиных? Могут ли там тебя утешить?

Владимир. Вчера я их видел. Странно: она меня любит — и не любит! Она со мною иногда так добра, так мила, так много говорят глаза ее, так много этот румянец стыдливости выражает любви… а иногда, особливо на бале где-нибудь, она совсем другая, — и я больше не верю ни ее любви, ни своему счастью!

Белинский. Она кокетка!

Владимир. Не верю: тут есть тайна…

Белинский. Поди ты к чорту с тайнами! Просто: когда ей весело, тогда твоя Наташа об тебе и не думает, а когда скучно, то она тобой забавляется. Вот и вся тайна.

Владимир. Ты это сказал таким нежным голосом, как будто этим сделал мне великое благодеяние!

Белинский( покачав головой). Ты не в духе сегодня!

Владимир( вынимает изорванное письмо). Видишь.

Белинский. Что такое?

Владимир. Это письмо я писал к ней… прочти его! Вчера я приезжаю к ее кузине, княжне Софье; улучив минуту, когда на нас не обращали внимания, я умолял ее передать письмо Загорскиной… она согласилась, но с тем, чтобы прежде самой прочитать письмо. Я ей отдал. Она ушла в свою комнату. Я провел ужасный час. Вдруг княжна является, говоря, что мое письмо развеселит очень ее кузину и заставит ее смеяться! смеяться! друг мой! Я разорвал письмо, схватил шляпу и уехал…

Белинский. Я подозреваю хитрость княжны. Загорскина не стала бы смеяться такому письму, потому что я очень отгадываю его содержание… зависть, может быть, и более, или просто шутка…

Владимир. Хитрость! хитрость! Я ее видел, провел с нею почти наедине целый вечер… я видел ее в театре: слезы блистали в глазах ее, когда играли «Коварство и любовь» Шиллера!.. Неужели она равнодушно стала бы слушать рассказ моих страданий? ( Схватывает за руку Белинского.) Что если б я мог прижать Наталью к этой груди и сказать ей: ты моя, моя навеки!.. Боже! боже! — я не переживу этого! ( Смотрит пристально в глаза Белинскому.) Не говори ни слова, не разрушай моих детских надежд… только теперь не разрушай!.. а после…