Том 5. Очерки, статьи, речи

Красной нитью сквозь всю литературу XIX века проходит эта полоса пытаний естества, невыразимого любопытства, анализа самых острых и необычайных положений. В этом любопытстве есть что-то свойственное детской душе, и я сказал бы, что исторические романы и романы приключений располагаются в той же цепи, заключительным звеном которой в России приходится считать «Земную ось».

Книга Валерия Брюсова оканчивается торжественным многоголосым гимном механическому миросозерцанию — драмой «Земля», в которой внезапно выступает то желанное очищение, K&Sapoic;, [168] которое одно только оправдывает до конца безумного аналитика, испытующего землю.

168

Катарсис (греч.).

Драма «Земля» называется «сценами будущих времен». Земля обращена в гигантский город, о котором Брюсов мечтал уже давно:

Огромный город — дом, размеченный по числам, Обязан жизнию — машина из машин — Колесам, блокам, коромыслам, — Предчувствую тебя, земли желанный сын!

Воздух, свет, вода доставляются искусственным путем, системой машин, приводимых в движение центральным огнем. Но земля стынет, вода в бассейнах иссякла, последние люди в отчаянье не видят исхода. Только один из них, решаясь подняться на головокружительную высоту городских этажей, увидал сквозь стекла крыш «кроваво-огненный победный шар» — Солнце. С учителем своим — мудрецом — он спускается в «Зал первых двигателей», к центру Земли и поворачивает колесо, которое стояло неподвижно века. Движением колеса разверзаются все крыши последнего города, и сноп солнечного света врывается в залу. «И медленно, медленно вся стихнувшая зала обращается в кладбище неподвижных, скорченных тел, над которыми из разверстого купола сияет глубина небес и, словно ангел с золотой трубой, ослепительное солнце…»

Книга рассказов Валерия Брюсова — «итог почти десятилетней работы», как говорит он сам (предисловие, VII). Из более чем двадцати рассказов выбрано всего семь. «В подземной тюрьме» — рассказ, начатый раньше всех (при нем — дата 1901–1905 гг.), не вполне относится к этой книге и, может быть, наименее выдержан по стилю, несмотря на совершенные начала некоторых глав. Следующий рассказ («Теперь, когда я проснулся» — 1902 г.) сразу вводит в мировоззрение автора и объясняет заглавие всей книги. Из остальных, как мне кажется, слабее других «Мраморная головка» и «Сестры», совершеннее всех — «В зеркале» и «Последние мученики». «Республика Южного Креста», судя по датам (1904–1905 гг.), представляет новое переживание драмы «Земля» — самого совершенного и торжественного произведения, притом единственного в драматической форме. Можно сказать, что драма Брюсова раскрывает связь Брюсова-прозаика с Брюсовым-поэтом — связь, которая иначе была бы неясна для будущих поколений.

Странная, поразительная, магическая книга. И все-таки необходимо сказать, что Брюсов-поэт только снизошел до прозы и взял у этой стихии неизмеримо меньше, чем у стихии поэзии. По крайней мере единственные стихи, заключающиеся в этой книге — гимн Ордена Освободителей из драмы «Земля», несмотря на прекрасную прозу, окружающую их, заставляют чутко прислушаться и насторожиться и ослепительно вспомнить те трубные звуки, которые звучат в «Urbi et orbi» и «Венке».

Январь 1907

Эмиль Верхарн. Монастырь

Перевод с французского Эллиса. Предисловие Андрея Белого. Книгоиздательство «Польза», «Универсальная библиотека», № 60

Об Эмиле Верхарне заговорили в России всего четыре года назад. Тогда же стали появляться и переводы его, если не считать двух стихотворений, вошедших в третью книгу стихов Валерия Брюсова («Tertia vigilia», 1900 г.). С тех пор переведено много стихов поэта (иные по нескольку раз), две драмы (обе — дважды), и даже — некоторые статьи Верхарна. Нельзя сказать, чтобы об этом поэте мало говорили; может быть, даже слишком много для России, которая так бедна переводами. Ведь многие классики или совсем не переведены, или переведены из рук вон плохо. Целый ряд возникающих в последние годы литературных предприятий хочет заполнить этот пробел, но все они еще очень молоды и не сделали почти ничего. Будем надеяться, что иные из них будут покультурнее московской «Универсальной библиотеки», которая далеко не всегда может похвалиться качеством своих переводчиков и выбором произведений.

В частности, о переводе драмы Верхарна, лежащем перед нами, не стоило бы говорить, если бы одно обстоятельство не заставляло нас заступиться за бедную литературу и за бедного читателя. Это обстоятельство — предисловие к переводу, написанное А. Белым, писателем замечательным и занимающим в литературе определенное положение. Правда, положение это совсем другое, чем то, которое навязывает себе А. Белый, но — не о нем речь. Нам желательно только, чтобы этот писатель, взяв на себя роль «защитника литературных ценностей», не впадал в ошибки, слишком прискорбные и слишком недостойные писательскогозвания.

Мы далеки от согласия с А. Белым, когда он называет Верхарна гением и сопоставляет его с Шекспиром и Дантом. Гений прежде всего — народен, чего никак нельзя сказать о Верхарне. К сожалению, А. Белый все чаще упускает из виду существенные признаки в угоду своим теориям. Впрочем — назвать Верхарна гением — безобидно: все равно никто не поверит; другое дело — назвать перевод Эллиса художественным;этому того и гляди могут поверить.

Г-на Эллиса мы знаем только одного: это — посредственный поэт и плохой переводчик, попавший почему-то в последний год в присяжные критики «Весов»; здесь превратился он в развязного и яростного брезгливца, мечущего громы и молнии на современную литературу; современная литература не нравится г-ну Эллису, что делать? Но ведь и г. Эллис не нравится ей, а потому — беда не велика; и разойтись бы в разные стороны этой неладной паре! Но г. Эллис непрестанно посягает на им же отвергнутую невесту, создавая и переводя целые томы стихов и прозы. А. Белый поощряет его. А невесте, хоть и ко многому она привыкла, — и неловко и неприлично.

Теперь г. Эллис перевел «Монастырь». Перевел его, в общем, вяло, бледно. Стихи кой-где заменил прозой. Ритма верхарновского стиха не сохранил. Все это было бы незаметно, если бы А. Белый не снабдил перевода эпитетом «художественный». Но этого мало. В переводе Эллиса есть ошибки, неточности, безвкусица, несовершенное знание грамматики и, наконец, выражения, которые смело можно рекомендовать почтовому ящику юмористического журнала.

О, милое дитя! Святой Франциск Ассизский Подобен был тебе, тебе душою близкий, И, как гирлянды роз, как сладкий фимиам, Ты именем своим благословляешь храм.

По-французски:

Enfant, Francois d'Assise Etait pareil et son nom embaume et fleurdelise Toute l'eglise, —

то есть:

«Дитя, Франциск Ассизский был подобен тебе, но имя его украшает и наполняет благоуханием весь храм».

Таких примеров много. — На стр. 73 Эллис смешивает слово hanche (бедро) со словом hache (топор), и получается ремарка: «слышны удары ного дерево»; постоянно попадаются прозаизмы: «пускай мне бок сверлит копье» (стр. 29), «пусть весь мой дух зажжется вдруг» (стр. 31); рискованные или не совсем русские выражения: «дно алькова» (стр. 46), «жить отчужденным от алтаря» (стр. 53); неверные ударения: «опоен», «торги», «грозней»; в стихах употребляются сплошь и рядом слова: экстаз, энергия, культ, монотонно, авторитет; и, наконец, неужели художественныследующие стихи:

Я жажду ран, я жажду, чтоб Ногами мне сквернили лоб.

или:

Из-за тебя мы пали в бездну мук, Мы все повешены теперь на черный крюк Твоей судьбы…

или:

Я своего отца убил, Мой мозг вином опоен был; Безумный, как закваска в тесте, Укрытая в секретном месте…

и еще:

Ямертв, и тлением моим Мой нос уже давно томим.

Мы привели далеко не все «погрешности» «художественного» перевода. Ах, оставаться бы ему в «секретном месте», в «Универсальной библиотеке» (которую мы благодарим за дешевизну изданий, а не за качество переводов), без предисловий г. Белого, стоящего на страже русской литературы!

Май-июль 1908

<Пятнадцать новых поэтов…>

1. ПОРФИРОВ. Стихотворения (за 15 лет).

2. ALEXANDER. По бездорожью