Том 5. Произведения разных лет

На митингах было опасно говорить о неприкосновенности личности, о том, что я свободен и никто не может меня использовать как мясника-резуна людей.

Вышла газета «Социал-Демократ»³³ — единственные люди, приближающиеся к вегетарианизму, единственные, отказавшиеся от самоедства и пожирания других племен.

Все Правительства были озабочены выработкой меню, под каким бы соусом свободы зажарить перед народом другое племя, чтобы оно было и съедено, и свободно. Остановились на соусе аннексия — покровительство а-ля Греция³⁴. Было пересмотрено меню арестованного помазанника, много нашлось подходящего готового. Пересматривали меню и каждого из министров помазанника, единогласно признали оставить в меню местности, похожи<е> на Сибирские тюрьмы [и аресты для нежелающих кушать по заранее выработанному меню]; к меню добавлен<ы> был<и> слова «свобода совести, слова и печати».

Были освобождены все тюрьмы и Сибирь от политических преступников, пострадавших при помазанниках; предполагается заменить их новыми, более современными (по слухам)³⁵.

Безопасно было говорить в пользу займа и войны. Милюков-министр³⁶ больше всего не нравился, хотя думал поджарить Константинополь (по слухам, вся партия народной свободы³⁷ собирается открыть особый фронт и начать лично взятие Дарданелл и Константинополя <и даже> будто бы назнач<ен вести> командование правым крылом б<ывший> воен<ный> и морс<кой> министр Гучков³⁸, левым Милюков).

Вильсон³⁹ делает особые освободительные мины. Появились анархисты в Москве; происходят недоразумения при задержании грабителей, воров; мнения разделяются, одни говорят — простой грабитель-вор, другие — анархист, то же и в печати.

О личной свободе говорить опасно, принимают за германского шпиона. Говорить против убийства войны очень рискованно. Заподозревают Христа и Моисея в подкупе расой германцев.

В художественной жизни «свободной России» были устроены митинги⁴⁰. Руководили митингом те же помазанники-самодержцы Академий; очень нехорошо выходило — неблагодарные, кормившиеся крохами любимого монарха, написавшие миллионы его портретов, ставившие памятники вешателям, расписывавшие всякие Императорские, — каркали над трупом господина, пели о<б> их подлости⁴¹.

А <те, что> вчера выбрасывали за двери новые молодые восставшие истины, сегодня кланяются свободе. В петлицах были у них красные ленточки.

Интересна была и освобожденная «молодежь», избиравшая в председатели «Торемыкиных». Супрематисты ходили, удивлялись гибкости перевоплощения. А один критик газеты до того нареволюционился, что даже предложил взорвать памятник Александру III. Раньше вешал собак на молодое новое искусство в своей газете⁴².

Состоялось объединение художников Горемыкиных и кубофутуристов,

даже Супрематистов⁴³.

Результаты неизвестны.

В мае:

декорировали автомобиль Министра розами, продавали карточки.

Выступление пролетариата в пользу мира и братства (<в нем> участвовали солдаты) выразилось в огромной манифестации. На другой день отливали снаряды, точили штыки⁴⁴.

Галло- и Англо-«социалисты» приветствовали миролюбивую русскую Республику.

Заметка об универсальности человеческой природы *

В мировом строительстве лежит универсальная сила, творящая миллионы разных видов, перетворяющая неустанно систему вида.

Сила, не имеющая профессионального ремесла, она одинаково знает, одинаково профессиональна для каждого вида и будущих видов; все системы ее создаются и развиваются.

Сила невидима, мы не знаем ее формы, не знаем ее разума, но видим ее знаки, изучаем систему знаков и познаем ее мудрость.

Много чудесного и чудесно мудрых систем возникло в природе, на ее небольшом клочке земли, и возникают ежедневно новые формы нового строительства; в этом уже новом участвую я, человек, я строю и спорю и отбиваю первенство у природы в могуществе своего строения и его мудрости, я пожираю то. что создал.

Я нашел много несовершенного и не могу овладеть и быть на звездах. И я иду к этому, приспособляя себя к полету и большому пути.

Если мною руководят силы природы, то она должна была бы предугадать и создать меня таким, чтобы я был вездесущ; этого не было предусмотрено, я должен постигнуть <все сам> и быть там и тем, чем не наградила меня природа.

Для того, чтобы достигнуть своего совершенства, я разбился на многомиллионные специальности, я профессионизируюсь в одной части, замыкая свой кругозор <и сводя его> к небольшому кругу.

Это моя разница с природой, и все мое строительство тоже другое, я не могу создать саморазвивающуюся форму, но совершенствую ее сам, или приспособляю свой новый костюм к моей цели.

Природа живая растет и гниет, опять растет и т. д.

Вся жизнь дерева происходит в этом.

Но я не хочу так жить и убегаю от природы, противо<по>ставляя ей свою форму, свою новую одежду.

Я один не смог осуществить всего, а потому <люди> условились и роздали холст для платья, и каждый совершенствовал свою часть, и потом, взяв совершенные части, сшивали себе целые платья нового образа.

[Никто из нас не мог пошить один, <один человек> был малосильный и мог разобраться с одной из небольших деталей общего и совершенствовал<лишь ее>.]

Из его тела вытекали миллионы деталей, разнообразных по форме и по системам; в этом случае и природа <появляется> как таковая, она разнообразна! и все детали составляют в общем ее живой образ.

Все в природе профессионально в каждой единице, и человек профессионален в каждой детали своего строительства; думается, не есть ли он строитель всего живого мира, некогда лежащий в особенных условиях своей силы.

И не есть ли новое его строительство новым миром особенной системы, где разница в том, что жизнь его нового мира отделена от тела, в природе же тело и жизнь однолитое⁴⁵, нераздельное.

Благоразумно отделить живую силу <от> тела невечного.

Мир материальный с миллионами деталей и профессий — противовес нематериальному <миру> — в нем нет профессионализма. И если первый мир бежит, летит в пространстве, то второй недвижим, если первый познает осязаемостью, то второй не осязает, не чувствует, не знает <ни> вещей, ни миров.

Материальный мир может видеть небольшое пространство и предвидеть случаи, угрожающие материи.

Нематериальному видимо бесконечно больше, и то, для чего материально нужно совершить огромный путь, нематериаль<но> познается без всяко<го> движения.

Но, будучи причастен миру материальному, <человек> являет узнанное

знаками, которые побуждают к познанию высшего, иного.

К. Малевич

1917 го<д> Июнь