Том 5. Произведения разных лет

Уже высоко поднято знамя народное, на котором начерчен силуэт нового дня.

Я увидел, что погасает последнее пламя народного искусства. Необходимо создать условия, которые дали бы возможность развиться угасающему творчеству.

И если исключительные силы пробивались сквозь толщу зловонного старого омута и выносили на поверхность дня живые искры народной души, то оно подбиралось сейчас <же> небольшой частью людей и скрывалось в отдаленные салоны.

Таким образом создавались любительские музеи и галереи, скрывавшие от народа гений его искусства.

Собирая искусство, они сразу устанавливали ценность, создавали направление и окружали себя группой художников, попадавших им во вкус.

Зачастую многие из художников уподоблялись <поддавались> их аппетитам и уступали с дороги истинной.

Те же из художников, которые стояли твердо на своей дороге, игнорировались <музеями и галереями> и исчезали в подвалах или <на> холодных чердаках.

Выступал на арену искусства один класс и незаметно управлял-руководил искусством. Искусство имеет одну дорогу, но формы его разные.

А благодаря дилетантскому, любительскому, случайному отношению к собранию искусства оно было представлено односторонне и однообразно. Показывалась одна сторона, одно освещение, все же формы другие не признавались достойными и погребались на чердаках на многие годы. Такое искусство было выше вкуса собирателей.

История нам говорит, что вначале непризнанное искусство признавалось спустя несколько десятков лет, снималось с чердаков и покупалось за большие деньги.

В царствование ложно-классицизма постигла участь Барбизонских художников самая ужасная. Милле, Курбе и другие были гонимы и не признаваемы. Не будучи поддержаны <ни> народом, ни господствующим классом, с трудом влачили свое существование.

И лишь только теперь их искусство стоит на высокой <ступени> ценности.

В настоящее время искусство стоит на той же дороге, все сменилось в жизни, жизнь имеет новых рулевых, бодрых, здоровых, с сильными мускулами — но у руля искусств остаются старые рулевые — угнетатели новых идей в искусстве.

Во главе позорной травли, в прессе ничтожных критиков стоят маститые Александр Бенуа и Дмитрий Мережковский.

Вскормленные славой и деньгами, высшим буржуазным классом и прессой.

Но сейчас время изменилось, изменились формы жизни и должно измениться отношение к искусству.

О нем не заботились, и теперь смутное имеет представление о нем и демократический класс.

Ввиду разорванности, ввиду <того, что> далеко отстоя<л> от <искусства> пролетариат, <демократический класс> не узнаёт того, что много лет тому назад вышло из недр народа.

Вина в этом падает на условия, которые выпали на долю пролетарских масс, загоняемых с восходом солнца живого, когда поют птицы и раздается душистое дыхание цветов, к смрадным и пыльным станкам, и когда возвращались домой, то уже потухали лучи живого солнца. Наступающая ночь закрывала и двери салонов искусств.

Но теперь мы идем по пути освобождения.

Все народное, и народ делает все для себя.

И уплывший корабль искусства должен повернуть навстречу бегущему народу и раскрыть перед ним свои тайные знаки.

Но это будет тогда, когда народ уберет рулевых, вырвет из частных дилетантских рук собирателей искусства — искусство.

Это будет, когда народ издаст ДЕКРЕТ о том, что ОТНЫНЕ ИСКУССТВО ПРИНАДЛЕЖИТ ЕМУ, ЧТО ТОЛЬКО ОН ИМЕЕТ ПРАВО СОБИРАТЬ ИСКУССТВО В СВОИ НАРОДНЫЕ ХРАНИЛИЩА, ЧТО ВСЕ ВЫСТАВКИ КАРТИН И КНИГИ ПРИНАДЛЕЖАТ ЕМУ.

Тогда прекратится укрывание ценностей искусства в глубокие салоны меценатов, где они выдерживают его многие годы.

И лишь после смерти завещают благосклонно в дар НАРОДУ ЕГО ЖЕ СОБСТВЕННОСТЬ.

«Идите скорее, ибо завтра мы уйдем далеко» *

Через многовековой путь движения Искусства оно пришло к профессиональному ремеслу, но на пути к профессионализму были вспышки одиночных выступлений художников, которые время от времени давали новые формы с явным выражением протеста против стремления к протокольному изображению натуры и эпизодов. Это <6ыли> одиночные выступления истинных сил, стремящихся к созданию творческих форм, толкаемых интуитивной подсознательностью.

Искусство не исчерпывается умением передачи или идеализации композиций в картине вещей (Искусство циркового жонглера).

В Искусстве есть еще Идея, ведущая к непосредственному творчеству создания новых построений, ничего общего не имеющих с натурой.

В Искусстве есть Искусство как таковое, говорящее только за себя, и оно не вступает ни в какие сделки с личной, семейной и государственной жизнью. Оно являет собою формы живые как таковые, и жизнь вольна их взять и приобщить к себе, как и другие созданные вновь формы других Искусств.

Выступления одиночных протестов всегда вызывало бурю со стороны профессионализма, т<ак> как каждый протест наносил огромный удар основаниям профессионального Искусства. И это будет всегда, пока профессиональный Академизм, основывающий свое Искусство на творчестве природы и вещей домашней утвари, не определится в особую ячейку, а Искусство творчества новых форм — в особую. Творческая потребность была под давлением многовекового воспитания на формах природы и в конце концов должна была выйти из хаоса вещи. Через уродство изображения вещей она выбивалась за пределы контуров вещи к свободному полю. И великая Мировая Революция Искусства в Кубизме и футуризме была бунтом свержения с плеч творчества вещи, вещи были распылены и исчезли как дым.

И мы стоим на новой грани Идеи, разделяющей профессионализм Искусства от Идей Искусства как такового. Мы очистили Искусство от всякого влияния событий и домашних эксцессов и, нашедши новые основания творить, не устанавливаем больше Искусства на принципе достижения жонглирования готовыми формами природы или на изменении ее форм по вкусу и в силу субъективных удобств художника.

И предупреждаем тех молодых, горящих пламенем людей к Искусству, которые думают, что через Академию и другие школы найдут ту почву, которая загорится вспышкой краски и формы от горящего огня волевого волнения. Существующие школы и Академии и частные училища (помните <это>) есть двери, через которые внедряется наше сознание в центр вещи. <Помните,> что никакого спасения не будет <от> той воспламеняющейся искры, которая выносит нас за пределы старого дня.

Каждая вещь — багаж, навьюченн<ый> пассажиром жизни на плечи.

Академия — порог обезглавливания всякой живой вспышки.

Все они ведут к ремесленному профессионализму, но никак <не к> развитию сознания постижения новых основ будущих дней Искусства. Мы, через долгие годы пройдя школы, всегда стояли на страже, были чуткими к волнам колебания нашего сознания и свято выполняли <его> волю.

Мы не получили дипломов на право писать портреты, пейзажи, не получили звания свободных художников. На нашей душе нет штемпелей авторитетов, законной прописки на право жительства. Но тем не менее считаем себя свободными и смелыми, не боимся лишения <того> фундамента, на котором основывал <и> свое искусство дикарь и Академия.