Том 5. Проза, рассказы, сверхповести

Черные молчаливые

Зирин! Зирин! Мат!

Шахматы складывают в коробку.

Сын Выдры.

Вот и всё. Мне скучно, и нужно нам игру придумать. Сколько скуки в скоке скалки! О, день и динь, и дзень! О, ночь, нуочь и ничь! Морской прибой всеобщего единства.

<3>

Морское путешествие

Сын Выдры перочинным ножиком вырезывает на утесе свое имя: Велимир Хлебников. Утес вздрагивает и приходит в движение; с него сыпется глина, и дрожат ветки.

Утес.

Мне больно. Знаешь, кто я? Я сын Пороса.

Сын Выдры.

Здравствуй, поросенок!

Утес.

Зачем глумиться? Но игрушками из глины Я, растроганный, сошел И зажег огнем долины, Зашатав небес престол. Пусть знает старый властелин, Что с ними я – детьми долин, Что угрожать великолепью Я буду вечно этой цепью, Что ни во что его не чту, Лелею прежнюю мечту. И вновь с суровою божбой Я славлю схватку и разбой, Утоляя глад и гнев Им ниспосланных орлов, Точно снег окоченев Над ущельем соколов. За серной бродит здесь охотник, Где горы к облаку приближены, Давно воздвиг их древний плотник, Дворцы и каменные хижины. Вишу, как каменный покойник, У темной пропасти прикованный За то, что, замыслом разбойник, Похитил разум обетованный. Я помню день борьбы и схватки С толпой подземных великанов: Мелькали руки и лопатки, И ребра согнутые станов. Узнает полночь этот мир, Сегодня что, как утро, свеж, И за пустой весельем пир Костяк взойдет, в одежде мреж. Смотри, уж Грузия несет корзины И луч блеснул уж на низины.

Люди.

Бог великий что держал, Скрытый сумрака плащом, Когда ты во тьме бежал, Обвит молнии плющом? Он не дал разум нашим дедам В эти ветхие года И в плену горы соседом Обречет быть навсегда. Но что с ним сделали враги? Где радость, жизнь и где веселье? За веком век печально нижет, Прикован к темному ущелью, И лишь олень печально лижет, Как смолы, кровь с его ноги. И на кудрей его вершины Льют века свои кувшины.

Сын Выдры.

Но чью-то слышу я дуду. Сейчас иду.

Люди.

Клянемся, сон бесчеловечен. Как кровь и сало, блещет печень!

Сын Выдры.

Прощай, собрат. Прости невольную ошибку. Страдалец! Целую твой священный палец!

Орлы.

Пролетаем с пожеланьем Сердцу вырванному вырасти, Над изящным стадом ланей В склонах мглы и утра сырости.

Дочь Выдры.

Походить бы я хотела Очертаниями тела, Что с великим и убогим Быть чарующей не ленится И искусством хромоногим – Вечно юная изменница.

Освобождает его, перерезая, как черкешенка <Пушки на>, цепь. Дети Выдры идут к водопаду.

Занавес.

<4>

Крушение во льдах

– Но что за шум? Там кто-то стонет! – Льды! Пароход тонет.

Сын Выдры.

Жалко. Очень жалко. Где мои перчатки? и где моя палка? Духи пролил. Чуть-чуть белил.

Вбегающий.

Уж пароход стоит кормой И каждой гайкою дрожит. Как муравьи, весь люд немой Снует, рыдает и бежит. Нырять собрался, как нырок. Какой удар! Какой урок! И слышны стоны: «Небеса, мы невинны». Несется море, как лавины. Где судьи? Где законы?

6-й парус Душа Сына Выдры

Ганнибал.

Здравствуй, Сципион. И ты здесь? как сюда попал? Не знаю, прихоть иль закон: Сюда идет и стар и мал, Да, все бегут на тень утеса. Ты знаешь, мрачный слух пронесся, Что будто Карл и Чарльз – они Всему виною: их вини. Два старика бородатых,– Все слушают бород лохматых, – Поймав, как жизнь морской волны, Клешнею нежные умы И тело веры, точно рыбки, Клешней своей сдавив ошибки, Добыче право дав висеть (Пускай поет в тисках железных, В застенке более полезных), Поймали нас клешнями в сеть. Весы над книгой – весы счетов Числа страниц и переплетов. Ей можно череп проломить, Другим не надо изумить, Хотя порой в ее концах Ничто сокрылось, как в ларцах, Ума не будет и помину – И я пред книгой шляпу скину. Давай возьмем же по булыжнику Грозить услугой темной книжнику? Да, эту старую войну С большой охотой я начну. Я шел войной на римский дол, Вперед, упрям и бледен, шел, Стада слонов сквозь снег провел, Оставив цепи дымных сел, Летел, как призрак, на престол, Свободу юга долго пас, Позднее бед числа не счел,– Не для отчизны властных глаз, И много знал в душе я ран, И брата лик упал в мой стан; Он был с копья сурово сброшен, Суровым долгом рано скошен, А волосы запутались о тын, Был длиннокудр пустыни сын, – Нет! Но потому, что римские купцы, Сходя толпой накрашенной в Аид, Погибнув от обжорства, лени и чумы Зовут избытки и заразы, Телом лоснящимся и масляным Помощники неслыханным напраслинам. Смерть розную рождение сулит Пустыни смолами надушен К словам, умри, равнопослушен. А путь сюда велик и прям И мира нашего властям Становятся ненужными подпольные заказы, Посредством юрких ходоков, На масло и на жир у римских мясников, На снедь горячую и гадкую, В ней мы, по ученью мудрецов,– <Не> верю я в ученье шаткое! – Печемся здесь в смоле купцов, По грудь сидя в высоких бочках, В своих неслыханных сорочках, Забыв о битвенных утехах И о латах и доспехах, Не видя в том ни капли толку, И тянем водку втихомолку. Ее приносят сторожа Тайком, украдкой и дрожа. Смущать подземное начальство Они научены сызмальства. Итак, причина у войны: Одни весьма, весьма жирны. Так Карл мрачно учит нас. Товарищ в славе повествует Толпе соседей и соседок Про утро наших грез и сует, Что первый мой неясный предок, Сокрытый в сумраке времен, Был мил и дик, но не умен. Рукой качаясь на сучках, С неясной думою в зрачках, В перчатках белых на меху, Как векша, жил в листве вверху, Ел пестрых бабочек и зерна, Улиток, слизней и грибы, Он наблюдал глазами черными Звезд ток, взобравшись на дубы, Ладонью пользуясь проворной Для ловли, бега и ходьбы. И вовсе был простаковат Наш предок, шубою космат, С своей рукою волосатой. А все же им служи и ратуй. Таких людей я с ног сшибал Одной угрозой темных взоров.

Сципион.

Ты прав, мой храбрый Ганнибал, Они не стоят разговоров. Наш мир, поверь, не так уж плох, Создав тебя, создав меня! Создать двух-трех веселых блох, – Совсем не тяжкая вина.

Ганнибал.

Итак, пути какой-то стоимости. О! слава! стой и мости. Причина: кость или изъян Есть у людей и у обезьян. Ты веришь этой чепухе?

Сципион.

Ей-богу, нет. Хе-хе! Мы пляску их, смеясь, увидим, А там, зевая, к предкам выдем. Извергло их живое, И вот, сюда явившись, двое Приносят копоти огни, Из новой истины клешни. О тенях тени говорим! Как много звезд там вдалеке. Послушай, осаждая Рим, Себя ударив по щеке, Давил ты меньше комаров, Чем сколько смотрит на нас ныне <В> ночной доверчивой пустыне Созвездий, пятен и миров. На римском щеголе прыщей Садится меньше и бедней, Чем блещет звезд во тьме ночей. И то, чему свистят, И то, чему все рукоплещут – Не стоит много (образ взят), Когда кругом так звезды блещут. Как два певца, что за проезд До ближнего села, Расскажут вам теченье звезд И как устроена пчела. Но слышишь – ходит кто-то, В руке же древко дрота.

Святослав.

И снова, меж вас пролетая, Вскрикну: «Иду я на вы!» Горе: кайма золотая Обвила пространство главы. Чело, презиравшее неги, И лоб, не знавший слова «страшно» Налили вином печенеги И пили так, славя мной брашно.

Пугачев.

Я войско удальцов Собрал со всех сторон И нес в страну отцов Плач смерти, похорон.

Самко.

Я жертвой был течений розных, Мои часы шли раньше звездных. Заведён люд, <как> часы. Чашкой гибели весы Наклонилися ко мне, Я упал по звезд вине.

Ян Гус.

Да, давно и я горел. И, старее, чем вселенная, Мутный взор (добыча хворости), Подошла ко мне согбенная Старушка милая, вся в хворосте. Я думал, у бабушки этой внучат Много есть славных и милых, Подумал, что мир для сохи не почат И много есть в старого силах. «Простота, – произнес я, – святая», – То я подумал, сюда улетая.