Том 6. Дураки на периферии

Софья Ивановна. Что с тобой? Кого ты зовешь?

Ольга(еще не опомнившись). Алеша!

Софья Ивановна. Успокойся, успокойся! Это тебе почудилось — здесь никого нет!

То, что воображала Ольга, стушевывается.

Ольга вновь сидит на рабочем месте и считает: «его семьдесят семь, сто семьдесят восемь…».

Ольга(про себя). А что взаправду с ним — я не знаю!

Надпись: «Стоять насмерть! Огонь!»

Глубокий снег на опушке соснового леса. В снежной яме лежит Алексей Иванов и рядом с ним телефонист с аппаратом; Иванов и телефонист в полном зимнем обмундировании.

Иванов прикладывает свисток ко рту, дает сигнал и, улыбаясь, привстает над снежным укрытием.

Опушка леса. Молчание — и вдруг враз многие пулеметы бьют струями огня.

Котельная электростанции. Фронт котлов. Открываются одно за другим шуро-вочные отверстия — в топках клокочет жесткое пламя.

Кочегары быстро загружают лопатами уголь в отверстие ревущей топки.

Комната Ивановых. В печке с треском горит огонь. дверца печки открыта. На печке стоит чугун с картошкой; Настя с засученными рукавами стоит у печи и поворачивает ложкой картошку в чугуне. А Петрушка сидит на корточках у открытой дверцы и кладет щепки в огонь.

Петрушка. Варится картошка-то?.. А то мама придет, бабушка придет, Степка придет, они от работы есть захотят…

Настя. Мягкая стала… Ты дуй в огонь изо рта!

Петрушка, раздув щеки, дует ртом в огонь.

Алексей Иванов в прежней обстановке — в снегу. Он кричит: Огонь! — и дает сигнал свистком, надувая щеки, как Петрушка.

Опушка зимнего леса. Пулеметы бьют длинной очередью — струями огня.

Зимний вечер; бегут тучи над электростанцией — на тучах дрожит зарево пламени.

Комната семьи. Петрушка и Настя у печки. Стук в дверь — входит Пашков.

Пашков. Сахар и вермишель дают по восьмому и двенадцатому талону — давайте я вам получу! завтра селедку обещают выбросить.

Петрушка выдвигает ящичек из кухонного стола, вынимает оттуда сколотый булавкой пучок карточек и подает их Пашкову.

Петрушка. Не потеряй их. Гляди!

Пашков. целы будут, я погляжу.

Петрушка. А отчего ты не на войне? Наш отец на войне.

Пашков. А?.. да мне тут велят работать, не пускают.

Петрушка. Тут мама работает и бабушка…

Настя. И Степушка!

Петрушка. А ты трус!

Пашков. Я знаю, что трус… Подуй в огонь, а то потухнет! дай я подую!

Пашков становится на колени и раздувает пламя в печи.

Поздний вечер. Петрушка и Настя собирают на стол еду: картошку, хлеб, консервы.

Приходит с работы мать — Ольга и с нею Степан. Степан сразу устремляется к столу, предварительно берет горячую картошку и проглатывает ее.

Ольга целует Петрушку и Настю и рассматривает их — все в них в исправности, тело и одежда; мать их целый день не видела и соскучилась.

Все трое детей уселись за стол и сидят в нетерпении перед пищей.

Степан. Мать, скоро есть-то будем?

Ольга. Когда бабушка придет, тогда и будем кушать.

Степан берет вилкой консервную рыбку и проглатывает ее, Петрушка хлопает Степана пустой ложкой по лбу.

Петрушка. Не хватай! Мама не велела.

Степан(Петрушке). Ладно. Считай, что ты покойник!

Приходит с работы бабушка, Марфа Никитишна.

Ольга. Нету писем, мама?

Бабушка. А было б, так я тебе в цех принесла… Нет уж — видно, он нам не напишет: покойники грамоты не знают!

Ольга. Мама, зачем вы при детях…

Бабушка. Пусть привыкают правду знать… Мне-то больней, чем им или тебе, я его рожала, а не ты.

Ольга. Садитесь кушать, мама.

Бабушка. Накапай мне витаминов в столовую ложку.

Ольга. Сейчас.

Петрушка(подавая чайную ложку бабушке). Я накапал уже. Глотай!

Марфа Никитишна берет чашку и выпивает витамины, затем она садится за стол, берет вилку — и все дети враз, но вслед за бабушкой подымают вилки и берут ими хлеб, картошку, консервы — все, что стоит на столе. Однако, каждый берет по-разному: Степан поспешно и все подряд, что стоит на столе; Настя не спешит, а Петрушка скромно берет лишь одну картошку и мокает ее в соль.

Ночь. Спит бабушка, спят трое детей, тесно уложенные в комнате. Бабушка — на раскладной кровати; дети на двух мягких матрасах, постеленных на полу. Ольга одна сидит за столом и пишет письмо под лампой, занавешенной платком.

Шаги за дверью, дверь приоткрывается и входит Пашков. Он приносит два небольших свертка и кладет их на стол. затем вынимает из-за пазухи продовольственные карточки и отдает их Ольге.

Ольга улыбается Пашкову, благодарит его и снова обращается к письму.

Пашков робко стоит у двери, в стеснении и неловкости, с печальным лицом.

Ольга поднимает к нему лицо от письма — в ожидании, что еще нужно Пашкову.

Пашков делает ей жест рукой, означающий: вы пишите, пишите, — и одевает шапку на голову.

Ольга снова пишет, шепча слова про себя, то улыбаясь, то задумываясь, а Пашков по-прежнему стоит в шапке у дверей и не уходит. Ольга снова вопросительно глядит на Пашкова. Пашков робеет и молчит. Ольга приглашает его сесть на табуретку. Пашков садится и снимает шапку.

Пашков. Я озяб, Ольга Васильевна.

Ольга. Грейтесь, отдыхайте. Хотя у нас тоже не очень тепло, у нас дрова сырые. Пашков (помолчав). Ничего — у меня вся душа продрогла, я совсем один. Я хоть возле ваших детей посижу, и мне лучше будет.

Ольга перестает писать и обращается к Пашкову со всем вниманием.

Ольга. Трудно вам, Семен Гаврилович?

Пашков. Можно… Можно я буду к вам в гости ходить?

Ольга. Ходите, конечно. Покушайте чего-нибудь. Хотите сыру?