Том 6. Казаки

Марьяна прiостановилась въ круг, въ которомъ ходила, но ее тянули дале, она вырвалась и, оправляя на голов платокъ, пошла къ своему двору.

— Сейчасъ прибгу, прокричала она двкамъ, только коровъ подою.

Кирка жадно прислушивался къ словамъ матери и дочери. Какъ только Марьяна отошла отъ хоровода, онъ тихимъ шагомъ отошелъ отъ товарищей, съ которыми стоялъ.

— Видно спать пойти, лучше дло будетъ, сказалъ онъ.

Кирка шаговъ 10 отошелъ тихо и не оглядываясь; но, завернувъ за уголъ, онъ окинулъ своими быстрыми глазами улицу и легко, неслышно, какъ кошка, придерживая рукой кинжалъ, пустился въ маленькой переулочекъ къ калитк. Старуха съ водой шла отъ калитки. Кирка въ два прыжка подскочилъ къ изгороди и прислъ въ черной тни ея. Когда старуха прошла, онъ поднялся и однимъ махомъ перескочилъ черезъ загородку. Въ то время, какъ онъ перескакивалъ, что то треснуло сзади его: казакъ вздрогнулъ и замеръ. Черкеска его зацпилась за сухую втку терновника, наваленного на заборъ, и пола распоролась на двое. Онъ щелкнулъ языкомъ, соединилъ два куска, потомъ встряхнулъ головой и побжалъ дальше съ внешней стороны изгороди и канавы, въ которой при его появленiи замолкали и бултыхали въ воду пронзительно звенвшiя лягушки. Загнувъ за уголъ, онъ увидалъ пыльную полосу стада и услыхалъ крики бабъ и мычанье скотины. Онъ прiостановился и снова пригнулся у забора. Такъ просидлъ онъ около полчаса, прислушиваясь къ говору, происходившему у воротъ и на задахъ станицы, и ожидая сумрака, который быстро, какъ это бываетъ на Кавказ, охватывалъ станицы. Ужъ отъ забора, подъ которымъ онъ сидлъ, ложилась неясная тнь всплывавшаго надъ бурунами[62] мсяца и свтловатая полоса зари надъ Терекомъ была чуть замтна.

Кирка хотлъ послдовать совту старика и отогнать Марьянкину корову, но подбжавъ къ воротамъ, онъ увидалъ, что скотина уже загнана, и теперь безъ всякой цли, но съ сильнымъ волненіемъ, которое возбуждали въ немъ желаніе чего то, ночь и таинственность, прислушивался ко всмъ звукамъ. Вонъ нянюка Стешка мать кличетъ, быковъ загнать, говорилъ онъ себ, а вонъ дядя Ерошка псню поетъ. А вонъ это кто мамуку кричитъ? вдругъ спросилъ онъ себя, почувствовавъ какъ бы ужасъ, который мгновенно охватилъ его. — Ей Богу, это Марьяна кричитъ. — Дйствительно Марьяна стояла у самыхъ воротъ и кричала матери, что корова ушла, и что она боится идти искать ее въ поле.

— Чего боишься, дура, бги, я чай на канав воду пьетъ, отвчала мать, авось бирюки[63] не съдятъ!

— Куда же я ночью одна побгу? она може на Терекъ ушла — гд ее найдешь? отвчала Марьянка, но такимъ нершительнымъ голосомъ, что Кирка былъ увренъ, она пойдетъ искать скотину, и дйствительно до его напряженного слуха скоро донеслись звуки, звуки скорыхъ легкихъ шаговъ и шуршанье женской рубахи по высокому бурьяну за станицей. —

Какъ ни хорошо видли даже въ темнот маленькіе глаза Кирки, онъ въ темнот не могъ разсмотрть ничего. Онъ снялъ папаху и прилегъ къ земл. Тогда на свт мсяца ему ясно обозначилась черная стройная фигура двки, которая съ хворостиной въ рук, своей молодецкой походкой быстрыми шагами шла къ канав. По походк и по движенію ея руки, которой она била хворостиной по трав, видно было, что она считала себя одной. — На свт мсяца, кром фигуры двки, Кирка подъ грушей около канавы увидалъ и корову. Какъ дикая кошка, онъ быстрыми большими шагами добжалъ до канавы, размахнувшись, также неслышно перескочилъ черезъ нее и прижался около груши.

— Вишь куда забрела, псё, псё! кричала Марьяна, забгая съ другой стороны.

Кирка ршился все сказать Марьян. Онъ неподвижно стоялъ въ черной тни груши. Сердце стучало у него въ груди такъ сильно, что раздраженный чуткій слухъ, невольно ловившій вс окружающіе звуки, не разъ принималъ стукъ сердца въ груди зa топотъ скотины, и онъ безпокойно оглядывался на блющую въ 15 шагахъ отъ него корову, чтобы убдиться, что она не ушла отъ него. Онъ ждалъ.

9) Станица находилась въ полуверст отъ Терека. Около самой рки росъ чистой непроходимой лсъ, камышъ и заброшенные сады старой станицы. Ближе къ новой станиц, были сады казаковъ, по которымъ для поливки были проведены большія и малыя канавы изъ Терека. —

Кирка ожидалъ Марьяну въ садахъ, на одной изъ такихъ канавъ. — Съ обихъ сторонъ 4-хъ аршинной канавы, въ которой быстро текла поднимающаяся изъ Терека холодная, мутно желтая вода, росли старыя груши, кизиль, яблони, карагачъ, дикiй виноградъ и ежевичникъ, которые одинъ сверху, другой снизу, оплетали вс эти деревья, составляя изъ нихъ непроходимую сплошную темнозеленую массу. Кое гд только оставались небольшiя полянки, на которыхъ по наплывшему песку плелись вьющiяся растенiя. Было самое сочное время весны на Кавказ, гуща была непроходима, свжа и росиста. Надъ канавой вились мирiады комаровъ, въ чащахъ терновника и виноградника укладывались птицы, кричали фазаны, лягушки звенли, какая то любовная жизнь слышалась отовсюду, запахъ воды и одурвающей южной ночной растительности. Мсяцъ, прорываясь сквозь чащу, кое гд клалъ свои свтлыя пятна, освщая блую спину коровы, и клалъ черныя тни. Скотина, нетерпливо отмахиваясь хвостомъ отъ нуды и треща между терновниками, перебирала траву. Марьяна, подобравъ рубаху и высоко шагая по бурьяну, забгала ей отъ лса. — Поровнявшись съ грушей, она прiостановилась и внимательно стала вглядываться въ черную фигуру парня. —

Горячая кровь все сильне и сильне приливала къ голов и стучала въ сердц Кирки. Онъ задыхаясь ожидалъ, что двка пройдетъ мимо него и хотлъ броситься къ ней, но Марьяна остановилась и, спокойно подходя къ груш мрными шагами, твердымъ голосомъ окликнула его.

— Это я, ничего, нянюка, сказалъ казакъ тихо, нершительно выходя изъ тни и обдергивая черкеску.—Что, корову ищешь?

— Вишь чортъ проклятой, я думала абрекъ, напугалъ меня, сказала Марьянка и остановившись звонко засмялась чему то и стала шаркать по трав хворостиной. — Чего тутъ крадешься? —

Кирка молча подходилъ все ближе и ближе. — Марьянушка, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ, что я теб сказать хочу. — Право. Что жъ, все одно... и онъ взялъ ее за плечо. —

— Вишь разговоры нашелъ по ночамъ, сказала Марьяна; — корова уйдетъ. Псё! псё! и легко и весело прыгая и смясь чему то, забжала въ кусты, остановила корову и тихо пошла къ станице. Кирка шелъ подл нея молча. Марьяна вдругъ оглянулась и остановилась передъ нимъ: Ну что сказать хотлъ? Полуночникъ! и она опять засмялась. —

— Да что сказать хотлъ, отвчалъ Кирка, задыхаясь отъ волненiя. Что мн сказать? ты сама все знаешь, нянюка; и ты надо мной не смйся, ей Богу, не смйся, потому что, ежели конечно твоя мамука по бдности моей согласья не дастъ, что-жъ все одно, ежели ты какъ прежде; а я, ей Богу, ужъ такъ тебя люблю, что, ей Богу, ну вотъ — длай со мной, что хочешь. Только ты захоти, а то все одно. —

Марьяна молча нагнула голову и задумчиво рвала росистые листья груши.

Кирка становился смлй и одушевлялся. —

— Я совсмъ не человкъ сдлался, какой-то дуракъ сталъ и все отъ тебя. — Чтожъ, ежели я бденъ, все, коли ты захочешь, то будешь зa мной. — Потому что я слову твоему врю, помнишь, что въ садахъ говорила. — Ей Богу, Марьянушка, матушка, грхъ теб будетъ, ты меня погубила. А ежели ты пойдешь за Терешку Игнаткинскаго, я не знаю, что надъ собой сдлаю, потому, ей Богу. — Марьянушка, я ничего сказать не могу: что хочешь со мной длай. — И онъ взялъ ее за руки. —

— Слушай ты мои слова, Кирка, отвчала Марьяна, не вырывая рукъ, но отдаляя отъ себя молодого казака. — Ты меня знаешь, я съ ребятами шутить не умю, не такъ какъ Настька и другія двки съ молодыхъ лтъ побочиновъ имютъ. Я этого не знаю, а я теб все по душ скажу. — Вотъ что — ты меня, руки пусти — я сама все скажу. Я теб прошлымъ лтомъ сказала, что за тебя замужъ пойду. Теперь время пришло. Иди самъ или мать пошли къ батьк, мамук не говори. Ни за кмъ кром за тобой я не буду. Вотъ теб мое слово. Такъ и мамук скажу. И слово будетъ крпко какъ камень.

— Ей Богу? право? Марьянушка? спросилъ Кирка, обнявъ ее. —

Марьяна тоже обняла его сильными руками и крпко прижалась къ нему. — Братецъ, голубчикъ ты мой! слабо проговорила она. Потомъ она быстро вырвалась отъ него и побжала къ станиц за коровой.

— Подожди часикъ, душенька, мамушка, что я сказать хотлъ, уговаривалъ ее шепотомъ молодой казакъ, слдуя за ней.

— Все сказали, ступай, чтобъ тебя не видали, а то опять убжитъ, прибавила она, указывая на корову, и смясь побжала за ней. —

Кирка долго слдилъ за ней до самыхъ воротъ и уговаривалъ, чтобъ она вернулась, но она ни разу не повернулась. Услыхавъ голосъ ея матери, которая встртила у станицы двку, Кирка остановился. Передъ нимъ прозрачно свтлла освщенная мсяцемъ росистая поляна. Изъ нея слышались свжіе звуки лягушекъ и перепеловъ и стрекозъ. Звуки эти были такіе же прозрачные, все говорило: туда, туда, въ наше царство луннаго свта и свжести. Кирка нсколько разъ снялъ и надлъ съ разгоряченной головы шапку, вдругъ повернулся и опять той же дорогой пустился черезъ канаву и загородку въ станицу на площадь. — Двокъ уже оставалось мало на площади, вс расходились. Онъ гордо прошелъ мимо нихъ; Марьяны не было. Онъ взялъ за руку своего пріятеля Иляску и другихъ казаковъ и пошелъ ходить по станиц.