Том 6. Казаки
Шрифт:
— Давайте псни играть, ребята, сказалъ онъ и сильнымъ груднымъ теноромъ затянулъ старинную, выученную имъ отъ Ерошки псню. Псня говорила про стариннаго джигита казака, который ушелъ въ дальнія горы и тужитъ по своей родин и по своей душеньк, которая за другого вышла замужъ. — Онъ прошелъ нсколько разъ мимо Марьянкинаго дома и въ темнот слышалъ ея голосъ, говорившій съ матерью. Нсколько молодыхъ казаковъ присоединились къ пвцамъ и, взявшись за руки, долго въ лунномъ свт ходили по станиц. — Заря совсмъ потухла. Полная луна свтло и высоко вошла на небо. Зажглись частыя звзды. Кое-гд уже видны были только огни въ окнахъ. На всхъ дворахъ курились кизяки и около нихъ, спасаясь отъ комаровъ, пыхтла и поворачивалась блющая скотина. Кое гд въ избушкахъ слышалось заунывное пьяное пнье загулявшихъ казаковъ. Съ Терека несло свжестью и сильнымъ крпкимъ лснымъ запахомъ. Стройныя раины садовъ и камышевыя крыши хатъ поднимались въ ясное небо и ихъ черныя тни отчетливо ложились на сухой дорог.
Глава 2.
Сиднка.
Въ слдующее воскресенье дядя Ерошка сдержалъ свое слово. Онъ надлъ новый бешметъ и утромъ, еще не пьяный, пошелъ къ старику Илясу сватать Марьяну за своего сосда и роднаго Кирку. Старики услись за столъ, баба принесла имъ вина и вышла подслушивать за дверью. Поговорили о временахъ, которыя будто и по урожаю и по нравственности людей все становились хуже и хуже. Дядя Ерошка, помолчавъ немного, всталъ и поклонился.
— Я къ теб по длу пришелъ, ддука Илясъ, сказалъ онъ, у тебя товаръ, у насъ купецъ — и онъ съ медлительной важностью въ движеніяхъ и рчи передалъ просьбу казака. Вообще Ерошка теперь былъ совсмъ другимъ человкомъ, чмъ въ праздникъ вечеромъ. Онъ былъ важно краснорчивъ и торжествененъ. — Онъ двигался медленно, говорилъ мрно и складно и большей частью божественно. Старуха, не смя принять участія въ бесд стариковъ, только неодобрительно вздыхала за дверью на слова дяди Ерошки. Однако старикъ Илясъ, не перебивая, выслушалъ рчь дяди Ерошки, тоже всталъ, отблагодарилъ за честь и отвтилъ, что онъ за богатствомъ не гонится, что дочь его двка взрослая и сама можетъ судить. Коли ей любъ женихъ, то можетъ идти замужъ и за Кирку. Но онъ прибавилъ, что время терпитъ и что хотя онъ ничего не знаетъ за молодымъ казакомъ, онъ не отдастъ дочь прежде, чмъ Кирка будетъ строевымъ казакомъ, т. е. соберетъ себ коня, сдло и все оружiе. А пока онъ хотлъ, чтобъ дло было въ тайн.
— Легко ли, нищего сватать пришелъ, черная немочь! Николи не соберется, такой же голякъ, какъ и сватъ, проворчала старуха, не выдержавъ, когда старикъ проходилъ сни. — Вишь старый песъ!
— Спасибо, мамука, за ласку, сказалъ старикъ и съ этимъ отвтомъ онъ вышелъ отъ эсаула.
* №11.
МАРЬЯНА.
Глава 1.[64]
1.
Въ 1850 году 28 февраля была выдана подорожная по собственной надобности отъ Москвы до Ставропольской Губернiи, города Кизляра, канцелярскому служителю Т-аго депутатскаго собранiя, коллежскому Регистратору Дмитрiю Андрееву Олнину; и въ конц Марта мсяца, этотъ самый Д. А. Олнинъ выезжалъ изъ Москвы изъ гостинницы Шевалье ночью на перекладныхъ саняхъ съ своимъ дворовымъ человкомъ Ванюшей.
— Славный малый этотъ Олнинъ, сказалъ одинъ изъ провожавшихъ его друзей, выходя на крыльцо, когда сани уже отъхали отъ него. — Только что за нелпость хать юнкеромъ на Кавказъ. Онъ право пропадетъ тамъ. Елизаръ! подавай! крикнулъ онъ кучеру.
— Да, славный малый! лниво сказалъ другой прiятель, вышедшiй вмст.
— Но какъ онъ еще молодъ! Я бы полтинника не взялъ теперь хать на Кавказъ, да еще на перекладной, сказалъ первой, садясь въ карету и захлопывая дверцу. Прощай. Будешь завтра обдать въ клуб?
— Буду.
И оба разъхались.
А ямская тройка, въ которой сидлъ Олнинъ, взвизгивая кое-гд подрзами о камни мостовой, двигалась между тмъ по какимъ-то невиданнымъ, пустыннымъ улицамъ, съ красными домами и церквами. Олнину казалось, что только узжающiе здятъ по этимъ улицамъ.
2. Оленинъ.
Кто изъ насъ не былъ молодъ, кто не любилъ друзей, кто не любилъ себя и не ждалъ отъ себя того, чего не дождался? Кто въ ту пору молодости не бросалъ вдругъ неудавшейся жизни, не стиралъ вс старыя ошибки, не выплакивалъ ихъ слезами раскаянія, любви и, свжій, сильный и чистый, какъ голубь, не бросался въ новую жизнь, вотъ вотъ ожидая найти удовлетвореніе всего того, что кипло въ душ? Олнинъ былъ въ этой блаженной пор молодости. Хотя уже не разъ онъ говорилъ себ, что нашелъ теперь несомннно ту дорожку, которая ведетъ къ счастью, и, далеко не дойдя до цли, расходился въ сторону, заблуждался и останавливался. Онъ и теперь твердо былъ увренъ, что нашелъ настоящую дорогу и уже никогда не ошибется. И эта дорожка была военная служба на Кавказ, которую онъ начиналъ 25-ти лтнимъ юнкеромъ.
Съ 18-ти лтъ еще только студентомъ Олнинъ былъ свободенъ, такъ свободенъ, какъ только бывали свободны русскіе люди. Въ 18-ть лтъ у него не было ни семьи, ни вры, ни отечества, ни нужды, ни обязанностей, былъ только смлый умъ, съ восторгомъ разрывающій вс съ пеленъ надтыя на него оковы, горячее сердце, просившееся любить, и непреодолимое желанье жить, действовать, идти впередъ, вдругъ идти впередъ, по всмъ путямъ открывавшейся жизни.
Странно
поддлывалась русская молодежь къ жизни въ последнее царствованіе.[65] Весь порывъ силъ, сдержанный въ жизненной вншней дятельности, переходилъ въ другую область внутренней дятельности и въ ней развивался съ тмъ большей свободой и силой. Хорошія натуры русской молодежи сороковыхъ годовъ вс приняли на себя этотъ отпечатокъ несоразмрности внутренняго развитія съ способностью дятельности, празднаго умствованія, ничмъ не сдержанной свободы мысли, космополитизма и праздной, но горячей любви безъ цли и предмета.Сынъ средней руки русскаго дворянина и матери — бывшей фрейлины и чопорной дамы, умершей посл его рожденія, онъ росъ въ деревн на рукахъ отца-предводителя и старой тетки. Отецъ умеръ, когда еще ребенокъ не усплъ оцнить его. И когда старые друзья отца встрчались съ сыномъ и, взявъ его за руку и глядя ему въ лицо, говаривали: «какъ я любилъ вашего отца! Какой славный, отличный человкъ былъ вашъ батюшка!» — мальчику казалось, что въ глазахъ друзей проступали слезы, и ему становилось хорошо. Отецъ такъ и остался для сына туманнымъ, но величаво мужественнымъ образомъ простого, бодрого и всми любимаго существа. Образъ матери былъ еще боле туманный и еще боле прекрасный. Какъ она любила сына! Какъ была умна! Какъ вс не могли не уважать ее, какъ даже самъ отецъ преклонялся передъ нею! Мать была удивительная женщина. Изъ всхъ дтскихъ убжденій только эти два милые образа остались нетронутыми въ душ мальчика, тогда какъ посл смерти отца, перехавъ въ Москву, началось вообще разрушеніе того дтскаго міра.
Очень скоро Митя началъ думать (еще до поступленія въ университетъ), что тетка его очень глупа, не смотря на то, что всегда говоритъ такъ кругло, и не смотря на то, что самъ князь Михаилъ къ ней здитъ и цлуетъ ея мягкую блую руку. Долго онъ колебался, все предполагая умышленную вншность глупости, скрывающую глубокія вещи. Но когда ему минуло 16 лтъ и онъ принялъ отъ нея имнье и совты, онъ окончательно убдился въ этомъ, — и открытіе это доставило ему величайшее наслажденіе. Это былъ первый шагъ во вновь открытую землю, товарищи по университету длали такого же рода открытія и сообщали ихъ, и Оленинъ съ жаромъ молодости предался этимъ открытіямъ, все расширяя и расширяя ихъ поприще. Понемногу стали открываться необыкновенныя вещи. Открылось, что все наше гражданское устройство есть вздоръ, что религія есть сумашествіе, что наука, какъ ее преподаютъ въ университет, есть дичь, что сильные міра сего большей частью идіоты или мерзавцы, не смотря на то, что они владыки.[66] Что свтъ есть собраніе негодяевъ и распутныхъ женщинъ и что вс люди дурны и глупы. И еще, еще, и все ужасне открывались вещи. Но вс эти открытія не только не грустно дйствовали на молодую душу, но доставляли ей такое наслажденіе, которое могло бы доставить только открытіе совсмъ противное, что вс люди умны и прекрасны.
Это было потому, что вс т же люди, только стоило имъ захотть и послушаться Оленина, они могли бы вдругъ сдлаться такъ умны и прекрасны. Эта молодая душа чувствовала, что она сама прекрасна, и совершенно удовлетворялась и утшалась этимъ. Вслдствіе этаго молодой Оленинъ не только не казался мизантропомъ, напротивъ, поглядвъ на него, когда онъ спорилъ съ товарищами или боролся съ ними и пробовалъ свою силу, или когда Оленинъ подходилъ къ женщин и робя стоялъ у двери на бал, поглядвъ на его румяныя щеки, здоровыя плечи, быстрыя движенья, въ особенности на его блестящіе, умные глаза и добрую, добрую, нсколько робкую улыбку, всякой бы сказалъ, что вотъ счастливый молодой человкъ, врящій во все хорошее и прекрасное. — А онъ былъ отчаянный скептикъ, разрушившій весь существовавшiй міръ и очень довольный тмъ, что разрушилъ.
Въ первой молодости то хорошо, что человкъ живетъ разными сторонами своего существа, независимо одна отъ другой. — Умъ давно уже объяснилъ ему, что г[ен.] губернаторъ есть идіотъ, а онъ все таки изо всхъ силъ желаетъ, чтобы его рука была пожата рукою г[ен.]-губернатора. Умъ доказалъ, что свтъ есть уродство, а онъ съ трепетомъ, волненіемъ входитъ на балъ и ждетъ, ждетъ чего-то волшебно счастливаго отъ этаго ужаснаго свта. Профессора наши только говорятъ вздоръ, а вздоръ этотъ онъ жадно всасываетъ въ себя и на немъ строитъ дальнейшія скептическія разсужденія. Игра, любовь, все это — сумасшествіе, а онъ отдается этому сумасшестію. Такъ для Оленина вс эти осужденныя имъ приманки жизни имли власть, отъ которой онъ и не думалъ отдлываться, и только чмъ больше отдавался одной изъ нихъ, тмъ больше осуждалъ ее.
Любовь къ женщин больше всего возмущала его. Что за вздоръ! Любовь вообще, любовь къ человку, это понятно. Чувственность — тоже понятно; но что за выдумка какой-то вчной высочайшей любви, думалъ онъ и не смотря на то, всми силами души желалъ этой вчной, высочайшей любви. Онъ влюблялся не разъ. Ложился спать взволнованно счастливой и говорилъ: вотъ она! Но утромъ, просыпаясь, спрашивалъ: гд же она? Что же не обхватываетъ меня, не вяжетъ по рукамъ и ногамъ, не влечетъ куда-то туда? И нтъ! увы, ничего! онъ чувствовалъ себя свободнымъ и негодовалъ на какую то выдумку любви. Университетское время прошло въ этихъ открытіяхъ и въ безсознательныхъ попыткахъ найти жизнь, гд все было легко и хорошо.