Том 6. Лимонарь

2

Оттон не Кощей бессмертный, уламывать пустое дело. Оттон за облаками — Гвидон Дантона зять. Староват, из ума выжил, но возрастом меряют скот, а ум ни при чем, какой — нибудь бродяга, ума палата, а дурак. С Додоном Брандория обручена — поменялись кольцами: «кольцо — верность слову», но это считается среди мещан, а можно и разобручиться.

Прекрасная королевна Брандория, ты слышишь? А про это ты чуешь; злая молва — суд народа — назовет тебя позорным именем Милитриса (meretrice). Но кто это сказал, какой провидец, «Суд народа — суд Божий»? Неправда! суд народа — ложь.

Брандория вошла к отцу непреклонна: ей все известно, Оттон повторил о Гвидоне.

— Я люблю Додона, сказала Брандория.

Ричард, свидетель встречи, вздрогнул: его пронзило так просто сказано бесповоротное «люблю».

— Люблю! повторил с хохотком Оттон, недаром прозвище «кирбит», по-персидски «сера», кто любит, тот любится, а замуж выходят...

И с тем же шипучим хохотком, подскоча, сорвал с ее пальца обручальное Додона — кольцо покатилось к ногам Ричарда.

— Да ты что же думаешь, я на твоей матери женился любя? и мечтательно повторил, кто любит, тот любится.

Сердце ее вепрь, ни «да» и ни «нет», тут не спрашивают и не выбирают, Брандория вышла.

И «в последний час свиданья», как поют цыганы, когда пришел Додон прощаться, в цыганском зное — эта «злая тоска-разлука» и «моя безоглядная воля» — в звонкую торопящую «чёрынаю» ночь мудрое слово отца о любви венчало не золотым, а кровью кованным кольцом любви навек.

В «последний час» забрезжило утро — если б собрать все тени и весь широкий и горбатый пепел ночи и угасить свет!

В то же утро Брандорию отвезли из Дементиана в Антон.

Ричард, исполнив свой рыцарский долг, поклялся клятвой сердца быть рыцарем до смерти бессчастной Брандории.

Свадьбу сыграли по- антоновски светло и звучно. Все дальние и ближние съехались в Антон — короли и королевы, принцы и принцессы, князья и княгини. И только не видно было среди гостей Додона.

А без него Брандории веселые огни, как чад, а музыка взвой сердца.

Гвидон на седьмом небе — не горностаевый король, а порфирный — король с королевой.

3

Не по дням, а по часам растет Бова, как растет не по дням, а по часам черна — черней — тоска у Брандории — у его матери.

Счастье! никогда не в одиночку — повалит, не остановишь. Не узнать Гвидона.

Куда девалась скука! Нашел забаву: сын растет, Бова королевич. Подданные не знают куда деваться от щедрой награды: тешась в военные игры с королевичем, король засыпал золотом и орденами — слова благодарности исчерпались, а медали некуда вешать.

Бове исполнилось три года, а скажешь не три, а тринадцать — три Теризу, молочному брату, сыну воспитателя Синибалды, кормила и Бову и Териза Джаконда.

Под богатырской ли звездой он родился, или это любовь творит чудеса — ни в отца, ни в мать, сам по себе, разве что глаза — неутолимые Брандории.

Привязался королевич к отцу королю. А взял Бову Гвидон мемуарами. И чем заковыристей история, тем пристальней глаза и веселее внимание, что масло в огонь, вздувает рассказчика. На приемах возьмется Гвидон за слово: «Православные христиане...» — плетет — путает и завязнет, а с Бовой полон рот горохом набит, словами так и стреляет.

Что Гвидон, что Бова — неразлучны.

«Пойдет сын в отца, говорят, дай подрастет, покажет, весь мир завоюет!»

* * *

Любви нет срока, а терпенью наступит конец.

Говорит Брандория Ричарду:

— Ты меня любишь, Ричард?

— С твоего первого слова: «люблю».

— Ты рыцарь короля.

Ричард низко опустил голову, шея его вытянулась под жгучей пилой, а терпит.

— Я больше не могу, слышишь?

Ричард понял, и посмотрел в глаза Брандории. Что-то болезненное прорезало его крестом со лба до подбородка.

Она смотрела, испытуя.

«Исполню», сказал Ричард, и это его «готов» вышло из глуби несомненно.

— Ты поедешь в Маганедц, говорила Брандория, скажи Додону, пусть освободит меня: в субботу в Селяравенском лесу он встретит Гвидона. Лес не выдаст.

«Додон мне не поверит: я рыцарь Гвидона».

— Убеди его, покажи, как ты меня любишь. Я больше не могу.

И слезы подхлестнули рыцаря короля — со всей решительностью Ричард вышел: любовь или клятва?

— Ловушка! окрысился Додон, как только Ричард разинул рот, передавая волю Брандории, король Дантона убил моего отца. Селяравенский лес! Теперь хочет заманить меня и взять голыми руками. Какая порука твоих шпионских слов?

«Моя жизнь».

— Твоя жизнь мне под хвост! Когда мою отщелкает эта старая лисица. Ты рыцарь Гвидона и я поверить? твоя рыцарская клятва...

Гордо ответил на истину Ричард:

«Есть выше клятвы».

— Что же может быть выше?

«Выше клятвы, выше чести, выше правды — любовь. Тот, кто любит, тот поймет. Любовь разрешает клятву».

Додон велел посадить Ричарда в тюрьму: заложник. И раздумался.

И не расклятая любовь рыцаря, а свидание с Брандорией и отвага укрепили его решение попробовать счастье.

С братом Дан — Альбригой он готовится на опасное дело. В субботу тайно из Магандца они выступят с войском и к вечеру займут Селяравенский лес.

4

Нарядная — дорогие камки и бархат — отражена в зеркале, колдовском осеннем озере, оглядывает себя Брандория, чаруя и чаруясь. На сердце костер, а на лице мороз и синей прорубью глаза. Не золото на голове, а серебряная корона — чиста и непорочна, как «в последний час свиданья». Даст ли ей свободу вечерняя заря?

Прекрасная королева Брандория, кто тебя не узнает, а я по серебру короны, и твою душу — сияющий белый свет — венец твоей бесчастной доли.

Нетерпеливой своенравной королевой она вошла к Гвидону.

По разбросанным по полу «Мемуарам» Гвидон, с подвязанным обезьяньим хвостом, скакал на потеху Бове вокруг стола, представляя обезьян — живая иллюстрация походов в Обезьянье царство.

В стороне у окна согнулся Синибалда с красным карандашом на метком отлете — проверяет диктовку.