Том 6. С того берега. Долг прежде всего

Все элементы разрушающейся веси, все то, на чем этот дряхлый и половинчатый мир основывал свою славу, свое величие, является теперь во всей гнусности, во всей нелепости. Вот верный признак смерти.

La grande arm'ee [129] …она взяла не хуже союзных войск Париж; нет, лучше, она взяла улицу за улицей, квартал за кварталом, оставляя груды трупов. Париж любит играть в солдаты, он посадил императором своего маленького капрала, этого солдата в душе и мещанина по приемам, Париж Робеспьера вытянулся во фронт и не смел ни думать, ни дышать перед своим императором. Париж рукоплескал злодействам, которые называют победами, он воздвигал статуи, колонны… он пятнадцать лет плакал о железной руке, он переносил его мощи – он не постыдился после 24 февраля кричать: «Vive Louis Bonaparte!» [130] – пусть же он насладится казарменным управлением и справедливостью кордегардии.

129

Великая армия (франц.). – Ред.

130

«Да здравствует Луи-Бонапарт!» (франц.). – Ред.

La grande arm'ee… слава Франции, Рейн, Moscova [131] – вот она вам. Солдат – не гражданин. Цезарь, вы помните, не нашел ничего оскорбительнее для наказания крамольного легиона, как название граждан. Армия – государство в государстве. Государство с другими нравами. Все солдатское не идет к человеку, все человеческое не идет к солдату. Солдат, который рассуждает, – опасен, гражданин, который не рассуждает, – презрителен. Обязанность солдата убивать, он иначе одет, чтоб не мешаться с толпою, он не работает, не производит, он вооружен и ждет, когда ему велят резать, – тогда он режет алжирца или своего брата. Словом, что общего между нашей цивилизацией и той, которая издала на днях прокламацию, в которой Ла-Морисьер делает выговор какому-то батальону за то, что они щадили кровь – «пощада – преступление для военного, у него должна быть одна религия, честь знамени». – Да, это совсем иная религия.

131

Москва-река (франц.). – Ред.

Le suffrage universel… вот вам и suffrage universel, не опертый ни на какое общее социальное воспитание, ни на какую мысль, а механический, арифметический, холодный, тупой, бесхарактерный suffrage universel.

Узкость пониманья, отсталость, тупоумье Национального собрания – поражают, разрушающийся мир заговаривается этими семьюстами ртами. Три месяца эти люди ничего не делали. Как все посредственные натуры, они бросились в мелочи, в подробности – и стали во весь рост 23 июня, чтоб показать миру зрелище невиданное – 700 человек, действующих, как один злодей, как один изверг. – Кровь лилась реками, а они не нашли слова любви, сожаленья, самый страшный террор – это террор трусости. Консидеран, Косидьер предлагали мирные слова, но их предложения были покрыты воплем негодования. Все великодушное, все благородное, доблестное неизвестно этому Калигуле о 700 головах, этому товарищу неаполитанского короля. Они не хотели понять последних слов умирающего Аффра, они не позволили прочесть письмо епископа Халкидонского. Национальная гвардия – эта «охранительница свободы и прав» поняла их, elle a bien m'erit'e de la patrie [132] – она расстреливала безоружных, она убивала пленных. Свирепейшим мальчишкам мобили раздавали кресты – и Франция не поняла непристойности этой награды.

132

у нее большие заслуги перед родиной (франц.). – Ред.

Но, скажут, в опьянении борьбы, крови, опасности человек сходит с ума… – хоть это и не извиняет ничего, тем не менее и этой защиты нет. Больше месяца прошло после победы, пора уходиться, – нет, то же преследование, холодное, злое, беспощадное. Процесс, в котором сорок тысяч виноватых, десять тысяч колодников, – процесс инквизиторский, секретный, беззаконный.

В первые дни янычары Национальной гвардии тащили расстреливать Луи Блана за мечту об организации работ, а Ла-гранжа за баррикады 24 февраля! При крике «Vive la R'epublique!» Точно то же делает теперь следственная комиссия – она во имя республики хочет уничтожить Барбеса, даже Временное правительство.

Какая шекспировская ирония у истории… Бесстыдные жрецы, кующие в цепи людей, оскорбивших, как они говорят, великую революцию, республику – эти люди, купленные претендентами. Какой разврат, какое паденье в этом двоедушии! Они шаг за шагом уничтожают во имя республики все, провозглашенное республикой, все, составляющее жизнь и возможность этой общественной формы.

Февральская республика вооружила народ – реакция обезоружила его. Ружье в руках у блузника – преступление в глазах буржуази. Свободные граждане французские не могут собираться на улице – буржуази издала закон об attroupements [133] , они не могут собираться и в комнате, она закрыла клубы; нет свободы книгопечатания, нет личной свободы – радикальные писатели бежали – Торе, Кабе скрылись – Ж. Санд хотели тащить в тюрьму. Одиннадцать журналов запретили. – Рабство, ярмо неслыханное после Наполеона. Оппозиция молчит. Complicit'e du silence! [134] Народ ходит унылый, удивленный, испуганный – будто это не тот народ, который жил до июньских дней. – Буржуази домашним советом обезоруживает тех людей, принадлежащих Национальной гвардии, которые известны радикализмом. – Прибавлю одно. Несколько граждан, которые принесли свои ружья в легионы, говоря, что они их отдают, ибо не имеют силы стрелять в французов, – были брошены в тюрьму; убийство сделалось святой обязанностью. Кто не отмочил себе руки в плебейской крови, становился подозрителен для мещанина.

133

сборищах (франц.). – Ред.

134

Заговор молчания (франц.). – Ред.

Один мужественный плач, одно великое негодование, одно мрачное проклятие и раздалось этим каннибалам из уст Ламенне. – Старика будут судить.

Им не уйти от его проклятия. – Да, не уйти и тем слабым, жалким, которые хотели скорлупу республики без ее зерна, которые осмелились на всех перекрестках солгать, солгать страшными словами:

Libert'e, Egalit'e, Fraternit'e [135] .

Это огненные слова Даниила, это смертный приговор – без апелляции, без помилования.

135

Свобода, Равенство, Братство (франц.). – Ред.

Казнь будет – кровь, кровь, кровь польется страшная. Ну, что же выйдет из этой крови? – Смерть, распадение старому миру… Это будет торжество притесненных, праздник мести… анархия – оргия крови… ну, а дальше – я не знаю. Идея социалистов не созрела столько же, сколько идея мещан сгнила. У них больше предчувствия, нежели знания; больше пониманья современного зла, нежели будущего блага… на таких носящихся (schwebende) идеях не удаются революции, но истребление удается – будет такая Жакри, такая Варфоломеевская ночь, перед которой ужасы июньских дней покажутся отеческим исправлением, детской игрой, и в этом море крови, огня, бешенства, гнева, мести – погибнет гниющий, разрушающийся мир, – и это прекрасно – Vive la mort…

– Да здравствует хаос, экстерминация!..

– Vive la mort!..

И да наступит будущее.

Париж, 27 июля 1848

Donoso Cort`es, marquis De Valdegamas, et Julien, Empereur Romain *

Ils ont des yeux, les conservateurs, et ils ne voient pas; plus sceptiques encore que ne le fut Saint Thomas, ils touchent la plaie et ne croient pas `a sa profondeur.

«Voil`a, – disent-ils, – les progr`es de la gangr`ene sociale; voil`a l'esprit de n'egation qui souffle la destruction, voil`a le d'emon de la r'evolution qui 'ebranle les derniers soutiens du v'en'erable 'edifice politique; c'est clair, notre monde court `a sa perte, entra^inant avec lui la civilisation, les institutions; il a d'ej`a un pied dans la tombe…» Et ils ajoutent: «Doublez la force des gouvernements, ramenez les hommes aux croyances qu'ils n'ont plus, appuyez l'autorit'e sur les arm'ees permanentes, il y va du salut d'un monde entier!»

Sauver un monde par des r'eminiscences, par des mesures coercitives? – Quelle d'emence! Ou le sauve par une bonne nouvelle, et non par une religion r'echauff'ee, on le sauve par un verbe qui porte en germe un nouveau monde, et non par la restauration d'un ordre de choses vieillies. – Chr'etiens, vous le savez!.

Est-ce obstination de la part des conservateurs, ou manque d'intelligence; est-ce la peur d'un avenir sombre qui trouble leur entendement, parce qu'ils ne voient que ce qui succombe, parce qu'ils ne s'attachent qu'au pass'e et ne s'appuient que sur des ruines, pr^etes `a s''ecrouler? C'est aussi le r'esultat de la confusion compl`ete des id'ees, `a laquelle nous sommes parvenus `a force de r'evolutions incompl`etes et de restaurations aveugles, `a force d'incons'equences, de repl^atrages, cette confusion nous rend extr^emement difficile `a saisir toute notion claire, simple, naturelle.

Cette confusion pr'eexiste pour nous comme un h'eritage; nous la trouvons 'etablie dans notre ^ame au nom de l'autorit'e. Le r'eveil des facult'es intellectuelles, la fonction logique est paralys'ee, d'evi'ee de sa route. Le rapport naturel de l'homme `a l'ext'erieur est troubl'e. L''education rend les hommes fous avant qu'ils aient eu le temps d'avoir de l'esprit.

Au moins, dans le pass'e il y avait plus d'unit'e; une folie 'epid'emique n''etait presque pas remarqu'ee; tout le monde 'etait dans l'erreur, mais tout le monde 'etait d'accord sur les g'en'eralit'es. A pr'esent, figurez-vous ce chaos qui obscurcit la pens'ee de la g'en'eration contemporaine. Pr'ejug'es du monde romain; pr'ejug'es du moyen-^age; pr'ejug'es de l'Evangile; pr'ejug'es des encyclop'edistes; le catholicisme et l''economie politique, Voltaire et Loyola, l'id'ealisme dans les th'eories et le mat'erialisme dans la vie, une moralit'e abstraite, rh'etorique dans la bouche et une conduite qui n'a rien de commun avec elle.

Cette masse h'et'erog`ene s''etablit dans notre esprit sans contr^ole, sans coordination quelconque, ni analyse. Une fois arriv'es `a l'^age m^ur, nous sommes trop occup'es, trop paresseux et trop l^aches pour citer un `a un tous ces dogmes devant le tribunal de la critique et c'est ainsi que nous ne parvenons presque jamais `a la clart'e lucide du r'ealisme.

Cette confusion n'existe nulle part `a un tel degr'e qu'en France. Les Francais, ne vous en scandalisez pas, priv'es en g'en'eral d'une 'education philosophique, comprennent avec une grande sagacit'e les r'esultats, mais ils les saisissent d'une mani`ere abstraite, et ces r'esultats restent isol'es, manquant d'ensemble, de m'ethode. De l`a vient n'ecessairement le vague de toutes les id'ees, des contradictions `a chaque pas.