Томка и рассвет мертвецов

Да, братишка, теперь я знаю, как все это было.

Изгой

25 ноября

Три пары глаз сверлят его. Макс взирает и внимательно, и расслабленно одновременно. Так энтомолог изучает бабочку, которая уже имеется в его коллекции. Славка чавкает колбасой. Только Маша смотрит словно в ожидании признаний в любви. Впрочем, ее ожидания не совсем уж и беспочвенны. За прошедший день Изгой уже почти полюбил ее, и кабы не два мускулистых парня, он, пожалуй, рискнул бы напроситься еще на одну ночь. Он с удовольствием лег бы хоть на полу в уголке, как приблудная собачонка, лишь бы утром снова увидеть ее глаза и услышать журчащий голосок. Его даже не смущает то обстоятельство, что он давно нормально не мылся, носит позавчерашние трусы и вообще выглядит как рыцарь, лишенный наследства. Просто он снова пьян, если вы забыли.

— Я давеча встретил призрака…

Такова его первая фраза. Она наиболее точно отражает все, что произошло с ним сутки назад. Но если это понимает он сам, то слушателям требуется разъяснение.

— Призрака прошлого, — продолжает он, теребя край столовой клеенки. — Хотел о нем забыть навсегда, но хрен забудешь.

— Да, — молвит Макс, — иногда они возвращаются.

— Можно и так сказать. Только он не возвращался, я сам его нашел.

— Это с ним ты так надрался? — беззаботно спрашивает Славка.

— С ним. И двумя его приятелями. Точнее, они были и моими приятелями когда-то, но больше все-таки — его.

Я даже не сразу вспомнил, как их зовут.

Изгой умолкает. Ему хочется, чтобы чья-нибудь рука снова потянулась к бутылке и наполнила опустевшие стопки, но парни сидят неподвижно, а Маша далека от этих суровых материй. Впрочем, в бутылке остается не так много живительной влаги, и если у ребят не спрятано в шкафах еще пол-литра, то придется смириться со скорейшим окончанием банкета.

— А нафига ты вообще с ними пил? — вдруг спрашивает Макс. — Не хочешь — не пей, простое правило. Если каждого, кто желает раздавить с тобой полбанки, уважать, то никакого здоровья не хватит.

Изгой пожимает плечами.

— Так получилось.

— Классный ответ, чувак. Вот, например, ты и нас совсем не знаешь, а сидишь.

— Мне уйти? — холодно произносит Изгой. Макс начинает его раздражать.

Тут вмешивается Маша:

— Перестаньте, ребята. Пусть рассказывает, сами же спросили.

Макс машет рукой: «Ладно, валяй, черт с тобой». Славка тянется за ломтиком колбасы. Изгой надеется, что рука по пути захватит бутылку, но она пролетает мимо. Проклятый обжора!

Может, самому налить?

— Мы служили вместе, — говорит он. — Я дембельнулся три года назад, потерял их из виду. Как-то не хотелось вспоминать. А тут вдруг попался на глаза номер его телефона в книжке. Перебирал документы и нашел…

23 ноября

… Зачем он вообще полез в эту книжку? Не нужна была сто лет!

Чувства нахлынули? Ну да, как же, от таких чувств надо держаться подальше — от них случается вздутие живота. Выдавливать их надо из себя, как гной из раны, как у них в медсанчасти фельдшер выдавливал бесцветную жидкость из царапин. Климат региона, в котором он служил, приводил к тому, что любая безобидная царапина начинала гноиться, распухать, и если ее запустить, то Рядовой Такой-то будет уже не годен к строевой службе. Поимел царапину — получил освобождение от срочных военно-полевых работ. Приходишь в медсанчасть, показываешь палец, доктор делает надрез, выдавливает жижу, накладывает мазь Вишневского и обматывает рану бинтом. И все дела. Как было у Довлатова по другому поводу, с утра выпил — весь день свободен.

Вот так и чувства свои надо исторгать. Душа, понятное дело, бывает исцарапана гораздо сильнее, чем руки, и терапия здесь требуется более серьезная, но алгоритм тот же.

Но нет, полез в коробку, вывалил из нее блокноты, квитанции, записки. Нашел даже справку о сдаче донорской крови, по которой ему полагалось полдня отдыха вкупе с сытным обедом в офицерской столовой. Изгой усмехнулся, когда увидел эту помятую бумажку. Кстати, надо будет все же уточнить свою группу крови. На медпункте военного городка, куда он вместе с двумя десятками новобранцев пришел сдавать кровь («Дело сугубо добровольное, бойцы, — сказал комбат, — поэтому становись в колонну по трое и левое плечо вперед!»), сестра-лаборантка поставила ему третью группу, хотя Изгой прекрасно помнил, что в его гражданских медицинских документах значилась четвертая. Не стал он прояснять этот вопрос на месте, постеснялся, а потом все думал: не откинет ли копыта тот несчастный, кому вольют его кровь?

Впрочем, все эти вопросы отошли на второй план, стоило пальцам начать перелистывать армейскую записную книжку. Была у него привычка записывать номера телефонов и другую полезную информацию в маленькие записные книжки. Не полагался он на электронные гаджеты — вдруг потеряет или украдут. Кроме того, любил он водить авторучкой по бумаге. Школьные учителя видели в нем будущего писателя или журналиста, да он и сам склонялся к мысли посвятить если не всю свою жизнь, то хотя бы значительную ее часть, складыванию букв в слова, а слова — в предложения. Но что-то не срослось.

«Какие твои годы, малыш?».

На одной из страниц он обнаружил телефон Ястреба… и почувствовал, как все его тело (не сердце даже) начинает пульсировать. Покоя как не бывало.

Он вскочил с дивана, подошел к окну. Накрапывал мерзкий осенний дождь. Проклятая погода выводила его из себя. Еще не зима, но уже и не осень — слякоть, ветер, серость. Выпить, что ли?

— Ты ужинать будешь?

Он обернулся. Тетя стояла у порога комнаты в своем неизменном кухонном переднике с розовыми цветочками, переминая в руках полотенце.

— Чуть позже, — ответил он. — Я отлучусь ненадолго.

Уже через десять минут он стоял в очереди в кассу ближайшего алкомаркета. Последние год-полтора он посещал этот магазин едва ли не каждый вечер. Продавщицы уже не спрашивали, есть ли у него при себе дисконтная карта. Нету у парня никакой карты (хотя, говорят, иметь ее выгодно — можно отовариваться с хорошей скидкой), это же очевидно! Изгой с большим удовольствием вообще забыл бы сюда дорогу. Он испытывал неописуемый стыд, когда продавцы проводили приобретенные им бутылки через сканер. Он читал в их глазах упрек, почти материнский и сестринский, в зависимости от возраста продавщицы. «Хватит жрать! — как бы говорили их глаза. — Посмотри, на что ты стал похож! Лучше сходи в бассейн, купи мячик, побегай по школьному стадиону! Стыд и позор! Ффу!».

Сотни и тысячи людей проходят через этих милых девушек каждый день, и не всегда лица покупателей просятся на обложку модных журналов, и покупают эти люди здесь отнюдь не молоко и сметану. Тут запросто потеряешь веру в человечество, особенно если весь день в воздухе витает стойкий запах перегара. Но Изгой принимает хмурость сотрудников магазина на собственный счет. Это ему адресованы их укоризненные взгляды, это он пал в их глазах ниже мышиной норки, и нет ему прощения во веки веков, аминь.