Тони и Сьюзен

4

В саге официальных воспоминаний Сьюзен имеется провал протяженностью почти в год, прошедший между возвращением Эдварда из леса и ее свадьбой с Арнольдом. Оглядываясь, она видит это время пустым. Совершенно бессобытийным оно быть не могло. Должны были быть ежедневные поездки в колледж — снежные виды, улицы в талой каше. Еще — покупка продуктов, уборка, готовка для Эдварда. И приступы дурного настроения, пререкания, кино, друзья иногда. Она вспоминает их квартиру: темные стены, маленькая кухня, спальня с книгами на полу и окном в переулок.

Причина блокировки памяти — в том, что этот этап подводил к революционным переменам. Арнольд готовился сменить Эдварда и ввести новые законы, ценности, знамена, всё. Новый режим переписывает историю, чтобы защитить себя, — и времена Эдварда были погребены, подобно «темным векам». Лишь теперешнее возвращение Эдварда напомнило Сьюзен о том, что там было скрыто, и заставило переписать старую сагу с помощью творческой археологии.

Перечитывая эту сагу, Сьюзен любопытствует — в свете ли позднейшего времени этот промежуток кажется столь тоскливым, или он действительно таким был. Насколько темными были «темные века»? Она исправно задавалась этим вопросом. Сага отмечает перемену в Эдварде. Нервный и ядовитый, раздражительный, ироничный дальше некуда. Странные неприятные шутки. Читая газету, он глумился над политиками, авторами писем в редакцию, колумнистами, экспертами. Критиковал и высмеивал ее коллег, как бы не совсем отождествляя ее с ними.

По саге, он перестал говорить о писательстве. Удивительное дело, хотя Сьюзен и не помнит, чтобы удивлялась. Не было больше сетований и требований ее мнения. Он стал скрытен и даже не признавался, что у себя кабинете по-прежнему пишет.

А вот о чем в саге нет ни слова, но Сьюзен теперь вспоминает: ее роман Эдвард обходил молчанием. Открыто он ее не винил. После заданных сразу же неуверенных вопросов — не просил объясниться. Избегал просить любви. Осторожничал, словно боялся ее.

Она без труда вспоминает разговоры с Арнольдом, одну из важнейших составляющих саги, хотя ей нелегко вспомнить, когда и где они могли разговаривать, потому что с возвращением Эдварда их роман вроде как прекратился. Она думала, что он кончен. Но Арнольд таки настаивал на разговорах, и она всякий раз ухитрялась найти для них момент и слушала его взволнованный низкий шепот в кабинете, который делила с другими преподавателями: дорогая Сьюзен, какая же хорошая, умная, мудрая, только с ней одной он мог опять почувствовать себя человеком. Леденящие душу истории про Селену, гнев и ревность, разделочный нож, таблетки, плоскогубцы. Одежду — в окно, ее широкополая шляпа парит в воздухе, как тарелка фрисби. Вышла ночью голой на улицу, полицейские привели.

В повествовании Арнольд просил у Сьюзен утешения и помощи. У него все это уже вот где сидит. Он хочет знать, что было бы правильно, в чем его долг. Что же на это говорила Сьюзен? Разумеется, лишь то, что обязана была сказать. То есть — вернуть ему его вопрос. В котором две стороны. С его стороны: какие могут быть обязательства, когда любовь мертва, детей нет и женщины, на которой он женился, больше не существует. Нелепо жертвовать надеждой на счастье ради сумасшедшей, не способной это оценить. Со стороны Селены: жестоко уходить от нее, когда она больна, заточена в четырех стенах, беспомощна и одинока. Селене остается лишь уповать на обет о болезни и здравии. Господи, говорил Арнольд, а если она останется в дурдоме до конца жизни? Если же нет — тогда несладкая жизнь и сцены, сцены, сцены.

В качестве посредницы Сьюзен старалась не вставать ни на одну из сторон. Выбор за тобой, говорила она, как героиня Генри Джеймса. Иногда он взрывался. Он не создан для безбрачия, это не в его натуре. Селена это понимает? Они это понимают? «Кто они?» — спросила Сьюзен. «Ты», — ответил он. Он сравнил ее положение со своим: ты счастлива в браке, у тебя приемлемый муж, любовь, секс, ты в здравом уме, он в здравом уме, у вас здравые разговоры, в которых любовь-любовь-любовь, и не о чем беспокоиться. Она не стала этого отрицать.

Где одна тайна, там и другая. Поскольку они не могли встречаться у себя, то пользовались ее рабочим телефоном, чтобы условиться, и доверились другу Арнольда, у которого была комната, или же встречались, рискуя, в укромных уголках парка и пустевших после занятий кабинетах, а Эдвард принимал ее поздние возвращения как должное. Старая сага воссоздает дилемму Сьюзен, вызванную незнанием того, в каком повествовании она находится. У жены продолжается роман с женатым любовником. О предыдущем романе муж знает, а об этом — нет. Любовник же, хотя и хочет освободиться от своей пребывающей в психбольнице жены, ничего для этого не делает, и даже не решил, какие на нем обязательства. Сьюзен, таким образом, снова неверная жена. Если ты неверная жена — каким будет твое будущее? Переход ли это к новой жизни, стадия развенчания Эдварда? Или это постоянная уступка своей слабости, измена за изменой? Проблема серьезная, потому что она — человек верный и правдивый. Если она думает остаться женой Эдварда, пусть и неверной, то обязана оборонять Эдвардов замок, защищать его знамена. Если это — переход, ей следует безотлагательно этот замок разрушить, рассказать Эдварду правду и отсечь все, что их связывает. Любовь, любовь. Арнольд говорил о любви. Но его, похоже, все и так устраивало, и Сьюзен не знала, что делать. Несомненно, ее переполняли сильные чувства, но в повествовании осталась только дилемма.

По хронике, возобновление романа сподвигло ее развестись с Эдвардом, чтобы выйти за Арнольда. Но теперь Сьюзен видит, что не могла ни на что решиться и не смогла, пока другие не решились. Она не может вспомнить, сколько у них с Эдвардом было разговоров, сколько было поворотов и быстро отвергнутых неопределенных решений, пока все не устроилось. Она помнит его молчание, которое относила на счет неудачи с писательством, и боялась, что он думает о самоубийстве. Возвращаясь непривычно виноватой домой после своих приключений, она стыдилась, что ей хорошо, когда он так несчастен. Был один вечер, когда Эдвард думал, что она ищет статьи в библиотеке. И ночь, когда она слышала, как он вздыхает и стонет, словно пытаясь привлечь ее внимание. Утром они встали, по очереди побыли в ванной, сели завтракать, поели, не разговаривая. Они молча сидели за кофе, Эдвард глядел через огороженный двор на тыл книжного магазина под дождем. Вдруг прозвучали его слова: я наконец понял, в чем дело. Я слишком многого от тебя жду.

Она сказала что-то примирительное, но он избрал другой путь. Заткнись, сказал он, я дам тебе совет. Подавай на развод, чем скорее, тем лучше. Никто не вправе ждать от человека того, чего я жду от тебя.

Последовавшие разговоры были сплошной путаницей. Они многажды принимали решения и передумывали за эти несколько недель, полных риторики и парадоксов. Никто из них не знал, чего кто хочет. Все ходило вкруговую. Но со временем, по мере того как они возвращались к сути, дело упростилось. Официальной причиной стало ее неумение оценить то, что он пишет, — он упорно настаивал, что это серьезно, по-настоящему серьезно. «Ты меня не ценишь, — говорил он. — Ты меня не видишь». Но так как в глубине души Сьюзен всегда думала, что Эдвардово истовое отношение к писательству — явление временное, она не принимала эти претензии всерьез. Она заключила, что подлинная причина ее роман с Арнольдом, в пользу чего свидетельствовало нежелание Эдварда о нем упоминать, словно он выше ревности.

И они развелись, Эдвард-Сьюзен, Арнольд-Селена, и переженились — Арнольд-Сьюзен и чуть позже — Эдвард-Стефани, а Селена осталась в психиатрической лечебнице. Официально развод был полюбовный. Они вели себя вежливо и не затевали имущественных споров, но атмосфера была тягостная. С общением было тяжело, особенно после того, как она съехала. Когда они встретились в суде, ей показалось, что, хотя они и не успели поссориться, они все это время только и делали, что ссорились.

Настал черед новой романтический идиллии, второй в саге Сьюзен и последней. Новые воплощения старых форм скрадывали банальность. Дюны Индианы. Брукфилдский зоопарк. Музей науки и промышленности. Свобода показываться вместе прилюдно. Подарки, украшения и одежда. Гора с плеч — не судить о его работе и предвкушать его преуспеяние. Единственной ложкой дегтя была его философия секса и, может быть, еще недопонимание того, чего он ждет от жены. Она попросила его пересмотреть сексуальную философию. Легко, сказал он и заменил ее доктриной верности и правды. Его же матримониальные ожидания она уяснила себе путем проб и ошибок.

Притом что это было счастливое время, Сьюзен много плакала. В хронике всегда сложно передать чувства, потому что у них нет внешних проявлении, но плач — это событие, которое хроника может описать. Она плакала по честной Сьюзен, которую ей нужно было отстраивать заново. Она плакала по матери с отцом, по пятнадцатилетнему Эдварду, по часам в лодке, по мифу о детской любви и по жизни борющегося художника. Она плакала, когда ее мать приехала в Чикаго убеждать ее дать Эдварду возможность начать все сначала и сказала, что он всегда будет ее приемным сыном.

Она плакала, думая, что Арнольд не разведется с Селеной, и плакала по Селене, когда оказалась неправа. Она плакала по плачу Селены, по врачу, который сказал, что Селена никогда не поправится, и по адвокату, который обязал Арнольда содержать ее до конца жизни.

Обычно Сьюзен плакала мало, но то было время переживаний. Прежняя плачущая Сьюзен была еще ребенок. Созревающая Сьюзен, которая вышла за Арнольда, была мудрее, но не слишком; во второй свой брак она вступила с мыслью исправить ошибки первого. Теперешняя Сьюзен признает, что исправление состоялось, — не потому, что Арнольд лучше Эдварда, но в силу времени. Оно просто наступило. Арнольд изменился, но во многом остался таким, как был, и Сьюзен так и не узнала, не могло ли то же самое исправление состояться, если бы она осталась с Эдвардом; также она вынуждена была гадать насчет аналогичного исправления ошибок в жизни Эдварда с верной Стефани.