Тонкая красная линия

Доктор философских наук, профессор Д. А. ВОЛКОГОНОВ

От автора

Солдат — такой, солдат — сякой, бездельник и

буян!

Но он храбрец, когда в строю зальется

барабан.

Р. Киплинг (Перевод С. Я. Маршака)

Разум отделяет от безумия лишь тонкая

красная линия.

Старая среднезападная поговорка

Каждый, кто участвовал в кампании на Гуадалканале или изучал ее, сразу поймет, что описываемой здесь местности на острове не существует. «Танцующий слон», «Большая вареная креветка», высоты вокруг «деревни Була-Була», да и сама деревня являются плодом творческого воображения, как и бои, происходившие на этой местности. Действующие лица, принимавшие участие в боях, описанных здесь, тоже вымышленные. В качестве фона для этой книги можно было бы создать целый остров, полностью вымышленный. Но Гуадалканал в 1942–1943 годах имел для американцев совершенно особое значение. Перенесение событий на полностью вымышленный остров означало бы утрату тех конкретных черт, с которыми связано название Гуадалканал для моего поколения. Поэтому я взял на себя смелость исказить ход кампании и придать остроту боевым действиям в центре этой несуществующей территории.

И, естественно, я не стремлюсь к какому-либо сходству с чем бы то ни было.

Глава 1

Два транспорта проскользнули с юга в серой предрассветной мгле; их громоздкие корпуса плавно прорезали воду, которая бесшумно несла эти корабли — такие же серые, как скрывавший их рассвет. Теперь, свежим ранним утром чудесного тропического дня, корабли спокойно стояли на якоре на рейде между двумя островами, дальний из которых казался лишь облаком на горизонте. Для команд транспортов это было обычное, хорошо знакомое задание: доставка очередного подкрепления войскам. Но для пехотинцев, являвшихся грузом, этот рейс не был ни обычным, ни знакомым, и они испытывали смешанное чувство глубокой тревоги и напряженного ожидания.

До прибытия сюда, в течение долгого морского пути, этот человеческий груз вел себя развязно, и эта развязность не была напускной. Пехотинцы входили в старую кадровую дивизию и знали, что представляют собой всего лишь груз. Они всегда были грузом, но никогда — пассажирами, и не только смирились со своей ролью, но ничего другого и не ждали. Однако теперь, когда они прибыли сюда и своими глазами увидели остров, о котором так много читали в газетах, от их самоуверенности не осталось и следа, ибо, хотя они были из довоенной кадровой дивизии, здесь им предстояло принять боевое крещение.

Готовясь к высадке на берег, никто не сомневался, что многие из них останутся здесь навсегда, однако каждый надеялся, что это случится не с ним. Тем не менее эта мысль внушала страх, и, когда первые группы солдат с полной выкладкой стали с трудом подниматься на палубу для построения, взоры всех сразу обратились на остров, куда они должны были высадиться и который мог оказаться для них братской могилой.

С палубы открывался очаровательный вид. В ярких солнечных лучах раннего тропического утра искрилась спокойная вода пролива, свежий морской ветер шевелил ветви крошечных кокосовых пальм за серовато-коричневым отлогим берегом ближайшего острова. Был еще слишком ранний час, и томительная жара еще не наступила. Ласкали взор далекие открытые пространства суши и бескрайние морские просторы. Пахнущий морем бриз мягко скользил между надстройками кораблей, обвевая лица солдат. После спертого воздуха трюма, насыщенного людским дыханием и испарениями тел, бриз казался особенно свежим. На острове позади миниатюрных кокосовых пальм простирался до подножий желтых холмов зеленый массив джунглей, а за холмами возвышались в прозрачном воздухе окутанные голубой дымкой горы.

— Так вот он какой, Гуадалканал! — сказал солдат, стоявший у поручней, и сплюнул табачный сок за борт.

— Это тебе не занюханный Таити.

Первый солдат вздохнул и снова сплюнул:

— Да-а, какое хорошее, тихое утро.

— Черт, замучило это барахло, — раздраженно пожаловался третий солдат, подтягивая ранец.

— Скоро будет еще похлеще, — сказал первый.

Маленькие жучки, в которых они распознали пехотно-десантные катера, уже отошли от берега. Одни суетливо крушились, другие направились прямо к кораблям.

Солдаты закурили. Резкие команды младших офицеров и сержантов прервали их разговор, они стали не спеша строиться, а построившись, как обычно, замерли в ожидании.

Обойдя кругом головной транспорт и тяжело подпрыгивая на поднятых им самим мелких волнах, приблизился первый катер. Им управляли два матроса в рабочих беретах и безрукавках. Один стоял за рулем, а другой оперся на планширь, чтобы не потерять равновесие, и взглянул на корабль.

— Посмотрите-ка, что нам привезли. Еще пушечного мяса для япошек! — весело воскликнул он.

Солдат у поручней, жевавший табак, подвигал челюстями и, не пошевелившись, выплюнул тонкую коричневую струйку за борт. Солдаты на палубе продолжали ждать.

Внизу, во втором переднем трюме, третья рота первого полка толкалась у трапа и в проходах между койками. Третья рота была назначена четвертой в очереди на посадку в третью переднюю грузовую сетку с левого борта. Солдаты знали, что им придется ждать долго. Поэтому они не так волновались, как уже построившиеся на палубе, которым предстояло высадиться в первую очередь.

К тому же в трюме третьей палубы было очень жарко. Койки, расположенные в пять, а то и в шесть ярусов — где потолок был выше, — были завалены предметами солдатского снаряжения, которые рота должна была взять с собой. Сесть было некуда, но даже если бы место нашлось, усесться на койках все равно бы не удалось. Подвешенные на трубах, прикрепленных болтами к палубе и потолку, они позволяли только лежать одному человеку под другим, а тот, кто пытался сесть, обнаруживал, что его крестец упирался в брезент, натянутый на раму, а голова больно ушибалась о раму верхней койки. Единственным оставшимся местом был пол, усеянный окурками и наполовину занятый сидевшими на нем солдатами. Приходилось либо устраиваться здесь, либо бродить туда и обратно через лабиринт труб, занимавших каждый дюйм площади, перешагивая через тела. Зловоние от газов, дыхания и потных тел стольких людей, настрадавшихся от плохого пищеварения за время долгого морского пути, могло бы свести с ума, если бы, к счастью, не притупилось обоняние.

В этой тускло освещенной адской дыре, до отказа насыщенной влагой, где металлические стены отражали все звуки, солдаты третьей роты стирали пот, капающий с бровей, тихо ругались, поглядывали на часы и нетерпеливо ждали.

— Как ты думаешь, попадем мы под этот чертов воздушный налет? — спросил рядовой Мацци сидящего рядом рядового Тиллса.

Они сидели у переборки, прижав колени к груди, чтобы на них не наступили ненароком, к тому же так было удобнее.

— Почем я знаю, черт возьми? — сердито отозвался Тиллс — можно сказать, что он был закадычным другом Мацци, во всяком случае, лига часто ходили вместе в увольнение. — Я знаю только, что ребята из команды говорили, что во время последнего перехода их ни разу не бомбили. Зато в предпоследний раз чуть не потопили. Что тебе еще сказать?

— Ничего. Теперь мне все ясно. Зато я тебе что-то скажу. Мы сидим здесь на этих кораблях в огромном открытом океане, как пара паршивых больших жирных уток, вот что.

— Это я и без тебя знаю.

— Да? Вот и подумай об этом, Тиллс. Подумай.

Мацци еще плотнее прижал колени к груди и судорожно, нервно задвигал бровями вверх и вниз — это придало его лицу выражение воинственного негодования.

Тот же вопрос волновал всю роту. Правда, третья рота была не последней в очереди. Рот было семь или восемь. Однако это не приносило утешения. Третью роту не интересовали те неудачники, которые шли после нее: это была их забота. Третью роту интересовали только те счастливцы, которые шли перед ней: почему они не спешат, и как долго придется ждать?

Была еще одна причина для недовольства. Третья рота оказалась четвертой в очереди на высадку, что, естественно, вызывало возмущение. Но этого мало: случилось так, неизвестно по какой причине, что ее разместили среди чужих. Кроме еще одной роты, размещенной далеко в корме, третья была единственной ротой первого полка, назначенной на первый транспорт, и поэтому ее солдаты не знали никого в ротах, расположенных по обе стороны от нее.

— Если уж меня разнесет к чертовой матери, — мрачно размышлял Мацци, — не хочу, чтобы мои кишки и мясо перемешались с кучкой чужаков из другого полка, вроде этих бездельников. Уж пусть лучше это будет мое подразделение.