Тонкая красная линия

Штаб-сержант и трое солдат, ходившие за водой, были уже на пределе, от изнеможения и после тяжелого подъема они еле ноги передвигали. Операция у них прошла успешно, лишь один раз пришлось прибегнуть к оружию — тогда, когда забирали воду. Толл буквально сиял от радости, хлопал всех по спине, помогал поставить канистры.

Канистры с водой были размещены в тени, за большим валуном, и солдаты по очереди стали подходить группами за своей порцией. Каждому наливали половину крышки от котелка. Выпив воду, группа десять минут отдыхала в тени, потом их всех переформировали в три ударные колонны, и, развернувшись, они атаковали японские пулеметы. Дело пошло на лад, пулеметы были подавлены, потери же составили всего шесть человек. Наступление продолжалось.

Тонкая цепочка бойцов — его творение — вновь пришла в движение. Черт побери, подумал Толл, да если и теперь он не схлопочет себе орлов [9] , то такого шанса у него больше уже не будет. Только бы третья рота с этим своим Раскорякой Стейном не подвела!

Сперва Толл оставил себе в резерве четыре из восьми принесенных канистр с водой. Но две из них вскоре пришлось израсходовать. Две же оставшиеся он был намерен сохранить во что бы то ни стало. Он ведь не забыл своего обещания третьей роте. Да только из этого благого намерения ничего не вышло, и в конце концов ему пришлось пожертвовать еще одной канистрой. Подходившие к питьевому пункту солдаты были настолько измучены жарой и боем, до такой степени издерганы, что буквально не могли стоять на ногах, и руки у них тряслись, будто в припадке, поэтому, когда дело доходило до питья, половина воды расплескивалась, лилась через край, а люди не могли напиться. Как бывает в подобной сутолоке, кто-то, конечно, ухватывал лишнего, не по половине крышки, а по целой и даже больше. В общем, никто и не заметил, как и последняя канистра оказалась пустой. Толлу было очень неприятно, что третья рота осталась совсем без воды и что он теперь не сможет выполнить своего обещания. Действительно, чертовски неприятно. Но разве сегодня это главное? Конечно же нет. Сегодня их главная задача — вперед к победе!

9

В армии США одноглавый орел из белого металла является знаком различия на погонах полковника.

Хотя он и успокаивал себя этим, но все же попытался что-то сделать для третьей роты. Хотя, конечно, это было и не бог несть что.

— Сержант Джеймс, — позвал он своего донельзя уже измученного штаб-сержанта, как только им удалось подавить последний японский пулемет и они подошли к разрушенной огневой точке. — Сержант Джеймс, я хочу просить вас еще об одной жертве. Надо снова сходить в тыл.

Стоявшим рядом даже показалось, что сержант застонал. Толл словно ничего не заметил и продолжал:

— Вы ведь отлично знаете нашего командира полка. Так вот, я хотел бы, чтобы вы вернулись назад, на высоту 209, и временно поступили в его распоряжение. Доложите ему, как плохо у нас с водой, и постарайтесь ни на минуту не упускать его из виду, все время напоминая об этом. Если поблизости окажется какой-либо генерал, тем лучше. Пора и генералам узнать о нашем положении. И прежде всего — об отсутствии воды. Учтите, что вода мне необходима к тому времени, когда мы выйдем на вершину высоты 210, или, в крайнем случае, через самое минимальное время после этого. И еще напомните полковнику, что, если мы даже и возьмем высоту, удержать ее без воды будет невозможно.

По мере того как Толл давал эти указания, лицо сержанта беспрерывно меняло выражение — чувство ужаса на нем сменилось успокоением, потом появилась нескрываемая радость, а под конец на нем даже появилась сдерживаемая улыбка. Еще бы! Вместо того чтобы мучиться тут вместе со всеми, корячиться на этой проклятой высоте и поминутно рисковать жизнью, ему предстояла легкая прогулка и спокойные часы на полковом КП, находящемся в относительной безопасности. И при этом надо было всего лишь время от времени надоедать полковнику. Тут самое главное было не перестараться, не вывести старика из себя. Однако в этом отношении Джеймс был спокоен — он действительно хорошо знал полкового командира, постоянно игравшего роль эдакого «добренького белого папочки», и был уверен, что сумеет воспользоваться этим.

— Тяжелую задачу задаете вы мне, сэр, — не преминул он, тем не менее, сказать Толлу, хотя при этом слегка ухмыльнулся. — Но я приложу все силы.

Толл молча поглядел ему вслед, потом повернулся к посыльным и сигнальщикам. Нужно было выбирать место для нового КП.

Что ж, для третьей роты он сделал все что мог. Пусть же теперь и они постараются для него.

А третья рота в общем-то и не нуждалась в этой заботе. Сейчас ей не нужен был даже Уитт, которого послал вдогонку подполковник. Зачем солдатам роты была эта информация о чужом успехе, когда они и сами добились успеха — вступили в бой с пулеметной засадой, прикрывавшей тропу в джунглях, и быстро разделались с ней. В засаде был станковый пулемет с расчетом из четырех человек, так что рота быстро навела порядок, потеряв при этом только одного солдата раненным. И теперь она могла спокойно двигаться дальше. Неизвестно почему, — потому ли, что сквозь спертый сырой воздух тропического леса до них все же дошли отзвуки успеха на высоте, потому ли, что они, пережив вчерашний день и став теперь ветеранами, почувствовали какой-то прилив сил и уверенность в себе и немного освободились от того оцепенения и страха, что сковывали их, — но только что-то в них изменилось, тело стало будто невесомым, чужим, за него было уже не так страшно, и теперь они брели по тропе не такие безразличные и подавленные, как прежде.

Разделавшись с японским пулеметом, рота спокойно двинулась дальше, оставив раненого солдата (он шел в головном дозоре и первым напоролся на противника) здесь же у тропы. Его это не пугало, он был даже вроде рад такому повороту и, когда через некоторое время Уитт напоролся на него, даже улыбался. Воды у него, конечно, не было, но здесь, под сводами густых деревьев, царила прохладная тень и было не так нестерпимо жарко, как на открытой местности, особенно на склоне холмов, на припеке. В сыроватой чащобе тропического леса их потерявшие влагу тела, казалось, впитывали в себя эту густую сырость испарений, всасывали ее через поры даже тогда, когда человек потел. Уитт сразу почувствовал это, как только углубился в джунгли, догоняя уходившую роту.

Он все еще ощущал какой-то подъем, который передался ему от подполковника Толла. Всю дорогу, шагая от их старой позиции у отрога высоты и до опушки леса, Уитт не переставая думал, до чего же отличными парнями оказались его товарищи по штурмовой группе, да и все остальные — подполковник, капитан Гэфф (хоть и офицер, а нос не дерет и с рядовыми, как с равными, разговаривает), Белл, Долл, Дейл, Верзила Кэш, Кекк (теперь уже мертвый), Тощий Калн. Сказать по правде, до нынешней встречи Уитт здорово недолюбливал подполковника Толла, считал его книжным стратегом и солдафоном, бумажной душой. Однако теперь он думал, что, пожалуй, все это время был неправ.

По мнению Уитта, главным мерилом офицера непременно должно быть одно — как он относится к солдатам, заботится о их нуждах или нет. Сегодня он убедился, что Толл заботится о солдатах. Уитту даже показалось сегодня, что и на других он стал глядеть по-иному, даже на Раскоряку Стейна и Уэлша, будто действия Толла и их сделали лучше. И вообще он как-то лучше теперь относился ко всей их роте. Потому и вызвался догонять их — а вдруг его опыт пригодится для дела, может быть, даже спасет кого-то.

Так он размышлял, пробираясь вдоль по склону холма в сторону джунглей, и, лишь добравшись до опушки леса, а потом отыскав тропу, вдруг почувствовал какое-то смутное беспокойство.

Он сразу понял, как только углубился в чащу и увидел тропу, что рота прошла именно здесь — это было видно по смятой траве, сорванным с веток листьям, обломанным кустам. Однако когда Уитт вышел на тропу, уверенность вдруг оставила его, он засомневался, в какую сторону идти: направо или налево? Скорее всего, прикинул он, направо идти им было совсем ни к чему, высота 210 находилась в противоположном направлении. Решив так, он бодро двинулся влево по тропе, не забывая настороженно озираться по сторонам. Уитт чувствовал, как полумрак, царивший под огромными зелеными кронами леса, давит на него, в душу закрался неясный страх. Ноги все время разъезжались в жидкой грязи. Ему было непонятно, откуда эта тревога. Видимо, причина в том, что когда он шел сюда, то надеялся сразу же наткнуться на роту, окопавшуюся где-то вдоль тропы или пробивающуюся с боем через джунгли. Вместо этого его встретила мрачная тишина, лишь изредка нарушаемая то легким потрескиванием, то едва различимым скрипом или шорохом. Стиснув зубы, чтобы унять невесть откуда накатившую дрожь, выставив вперед винтовку, Уитт крадучись пробирался по лесу. Именно в этот момент он почувствовал сомнение. Он вспомнил, что еще вчера Раскоряка Стейн хотел выдвинуться к этим джунглям, поскольку, мол, у японцев вряд ли могли быть здесь оборонительные рубежи. Толл запретил ему это. Его сомнения усилились, когда, пробираясь по тропе, он натолкнулся на лежавшего здесь раненого разведчика из третьего взвода — парня по фамилии Эш, который встретил его улыбкой.

— А ведь я тебя давно уже ухлопал бы, парень, окажись ты япошкой! — крикнул он Уитту.

— Чего ж они тебя тут бросили?

— Так я же им мешал. Вон как торопились, а я бы их связал. А мне что… Все равно ведь, где лежать. Санитар все сделал, как надо. Вон патронов сколько оставили. А Уэлш еще и пистолет свой дал. Поваляюсь тут, а там, глядишь, кто-нибудь за мной и придет…

Было видно, что он весь будто пьяный — от шока, укола морфия и нараставшей боли в забинтованной ноге, которую он выставил вперед.