Тонкая нить судьбы

Исаакиевский собор произвел неизгладимое впечатление на всех. Алекс, любивший историю, старался внимательно рассмотреть каждую скульптуру или скульптурную группу на всех четырех фасадах собора, в нишах и дверях. Периодически из его груди вырывались восторженные вздохи. Около четырех часов дня вся группа вышла из собора.

– Хочу кушать. Хочу пить. – заканючила Джейн. Все слегка укоризненно посмотрели на нее, не понимая, как можно хотеть что-то материальное после посещения Исаакиевского собора. Однако было принято решение найти поблизости какое-нибудь «едально-питейное» заведение.

– Здесь недалеко есть интересный бизнес-центр, «Галерный двор» называется. Там прекрасное кафе, где подают хороший кофе и булочки, пирожное, есть и более серьезная еда – доложил бравым голосом Костя. Его предложение было принято с энтузиазмом.

– А еще скажу, что «Галерный Двор» располагается в здании постройки 1861 года, правда после недавнего ремонта дух старины несколько улетучился. Но все равно здание очень интересное. Думаю, Алекс, вам будет любопытно его посмотреть. – на ходу быстро говорил Костя.

Кафе, действительно оказалось уютным. Заказали кофе, кто черный, кто капучино, а кто лате, и по булочке с марципаном. Ребята, кроме того, заказали по салату и две пиццы, традиционную «Маргарита» и «Четыре сыра», которые тут же были разделены между всей компанией. В кафе звучала тихая безликая мелодия, не мешающая разговору.

– Мне нравится, что в России восстанавливают храмы, церкви, порушенные во время Советской власти. – начал разговор Алекс. – Это свидетельствует о возрождении духовности в стране.

– Русский народ всегда был духовным – возразил ему Костя.

Алекс внимательно посмотрел на юношу, улыбнулся и дружелюбно произнес:

– Вы, молодой человек, путаете духовность с душевностью. Это далеко не одно и тоже.

Костя удивленно посмотрел на Алекса.

– Что вы хотите сказать? Разве есть разница между духовностью и душевностью? Я всегда считал, что эти понятия очень близкими по значению.

– Ты не прав, Костя. – вмешался в разговор Владимир. – Эти слова имеют разные корни. Так, душевность происходит от слова «душа», а духовность от слова «дух». Если разбирать дальше, то слово «Дух» буквально означает Добро У Херувима. Другими словами, Добро, исходящее от Высшего ангельского чина, называемого Херувимом».

– Правильно, Володя – взял слово Алекс. – А это значит, что духовность есть категория более высокого порядка, чем душевность. Потому что дух есть не что иное, как богодухновенное начало в человеке. А душа – это нематериальная составляющая личности, её внутренний мир.

– Совершенно с тобой согласна, мой дорогой» – улыбаясь вступила в разговор Мелинда. – Душа отвечает за всё разнообразие внутреннего мира человека, определяет его поведение в обществе, влияет на оценку окружающего мира. Поэтому душевность, мне кажется, можно определить такими качествами как сопереживание, доброта, готовность помочь другим, любовь, честность.

– А духовный человек обязательно должен быть душевным? – задала вопрос Дарья присутствующим. На минуту установилась тишина.

– Интересный вопрос, дочка.

Алекс с удивлением и удовлетворением посмотрел на Дарью. Ему нравилась эта полемика, нравилось, что никто не остался равнодушным в обсуждении довольно-таки серьезных нравственных категорий.

– На мой взгляд, душевный человек не всегда может быть духовным – голос Джейн был слегка задумчивым и медленным. – «А вот духовный человек обязательно является душевным.

– Ну, это спорный вопрос. – произнес Владимир. – все зависит от степени духовности и степени душевности.

– Загнул, друг. Поясни. – с усмешкой обратился к нему Костя.

Владимир помолчал немного, как бы вспоминая что-то и собираясь с мыслями. Все с интересом смотрели на юношу.

– Сатана ведь тоже духовен, но вряд ли можно назвать его душевным. Если человек стремясь быть духовным, начнет попирать свою душевно-человеческую природу, он перестанет быть человеком Бога. Он приблизится к сатане. Об этом очень хорошо написали наши русские писатели. Возьмите Соловьева Владимира Сергеевича с его «Повестью об Антихристе». Очень интересная вещь, рекомендую почитать. А «Демон» Лермонтова».

– Я согласен с Владимиром – возбужденно произнес Алекс. – Начнем с того, что, если верить Библии, Господь Бог сначала вдунул в первочеловека Адама душу и только после этого человек стал душою живою. При этом изначально душа человека есть личность, она разумна и свободна, обладает силой и волей. И именно душа создает свой дух. Духовность – категория создаваемая человеком в течение всей его жизни. К сожалению, очень часто люди не правильно расходуют свои душевные силы. Направляют их не по пути добра и любви, а по пути жестокости, наживы, зловредности. В результате их душа мельчает, а дух ожесточается. Мы не говорим злая душа, мы говорим злой дух.

– А как же монахи? – задумчиво спросила Дарья. – Они, ведь, высокодуховные люди. Их дух преобладает над их душой. Но одновременно с высокой духовностью монахи очень душевные люди.

– Здесь, доченька, случай, когда духовность и душевность живут в полном согласии, с превалированием духовности. А в тех примерах, что приводил Владимир и отец, душа себя полностью подчинила и растворила в созданном ею злом духе.

– Полемика, конечно, очень интересная, друзья, но нам надо идти. Дел много сегодня. Согласны? – обратился ко всем Владимир. Все дружно закивали головами.

Ровно в семь часов все вновь собрались в квартире Александры. К сегодняшнему вечеру хозяйка квартиры готовилась морально. Она понимала, что ей придется многое рассказать. И ее рассказ, вполне возможно, будет не очень приятным для слушателей. Когда компания в составе Владимира, Дарьи, Джейн, Алекса, Мелинды и Надежды расселась вокруг большого обеденного стола, накрытого к чаю, все дружно посмотрели на хозяйку квартиры. Александра медленно обвела присутствующих взволнованно-грустным взглядом, чуть дольше остановилась на лицах Алекса и Мелинды, как бы спрашивая у них разрешения, заметив едва уловимый кивок Алекса, тихо, но отчетливо произнесла:

– Сегодня я хочу рассказать вам о моей подруге, об Анастасии.

– Мама, мы уже знаем, что Анастасия была дочерью Софьи и воспитывалась Алексеем и Полиной Ухтомскими – перебил ее сын.

Александра укоризненно посмотрела на Владимира и, теребя в руках носовой платок, сказала:

– Сынок, мне и так трудно говорить, а ты перебиваешь. Некрасиво. Неуважительно по отношению ко мне.

– Прости меня, мамочка. – сконфуженно и тихо пролепетал Владимир.

– Хорошо. Я продолжу. – потрепав сына, сидящего рядом с ней, по руке, промолвила Александра. – Сегодня я расскажу о личной жизни Анастасии, о том, как она жила здесь до самой смерти.

Мы были подругами, больше чем подругами.На глаза Александры стали наворачиваться слезы. Смахнув их носовым платком, хозяйка квартиры рассказала о последней любви Анастасии, о ее беременности, родах, смерти. О том, как она взяла на воспитание Светочку, дочку подруги, а потом вынуждена была пристроить ее в детдом, где работала директором.

Во время рассказа Александра ни на кого не смотрела. Ее глаза были устремлены на противоположную от дивана стену. Казалось, там, на этой стене только для нее одной мелькали картины жизни подруги, в которой Александра принимала активное участие. Когда ее рассказ дошел до описания прибытия в детдом супружеской пары из Америки, Алекс и Мелинда разом вскочили, чем вызвали удивление остальных.

– Может вы отдохнете, Александра? – обратился к ней Алекс. Она посмотрела на него долгим взглядом, потом закрыла глаза, открыв их через секунд тридцать.

– Нет, я должна все рассказать. Сейчас рассказать. Дети должны все знать. Это в ваших интересах тоже. Я представляю, как вы последние двадцать лет жили в постоянной тревоге… – Александра чеканила каждое слово.

Супруги Томи, постояв немного, сели на свои стулья.– Хорошо. Продолжайте, Александра – слегка взволнованно, тихо прошептала Мелинда и взяла мужа за руку.

– Нет, не может быть! – выкрикнула Дарья со слезами на глазах, когда Александра закончила рассказывать. – Мамочка, папочка, вы же мои родные! Ведь правда!

– Да, доченька, ты для нас самая родная, самая желанная, самая любимая девочка. – утвердительно произнесла Мелинда. – Ведь не важно, кто родил, важно, кто воспитал, кто сидел у твоей кроватки, когда ты болела, кто помогал сделать тебе первые шаги на этой земле, кто всегда был рядом с тобой. – Обнимала и целовала Мелинда свою Дарьюшку в мокрые от слез глаза и щёки.

– Выходит, я дочь Анастасии и по крови я тоже Ухтомская, настоящая Ухтомская – встрепенулась Дарья.

Алекс подошел к дочери, взял ее голову в свои руки, и сильно прижал ее к себе.

– Я чувствовал, я всегда чувствовал, что ты, Дарьюшка, послана нам Богом. Еще тогда, двадцать лет назад, когда мы с мамой увидели тебя, лежащей в маленькой кроватке и улыбающейся нам, я сразу понял, что ты наша, наша родная девочка, наша дочурка.

Невольные слезы медленно покатились из глаз Алекса, а он даже не делал усилия их промокнуть. Они стояли втроем крепко обнявшись, казавшиеся одним монолитным целым.

– Выходит, я свою будущую невесту качал еще в детстве в колясочке!? – в восхищенном удивлении произнес Владимир. – При первой же встречи я ощутил невидимую связь между нами. Я помню тот момент, когда Майкл нас познакомил… Я еще тогда подумал, что где-то я видел этот вздернутый носик, яркие голубые глаза… У меня нет слов… Даже не знаю, что сказать…

Владимир подошел к Дарье и нежно обнял ее. Потом он решительно повернулся к Алексу и Мелинде и в порыве благодарности стал жать им руки. Надежда сидела в стороне и нервничала. Она чувствовала, что Владимир вновь отдалился от нее. Девушка медленно, нехотя встала со стула, подошла к Владимиру, стоящему рядом с Дарьей, и дрожащим голосом тихо проговорила:

– Так вы уже жених и невеста!? Я поздравляю вас обоих.

Потом она также медленно пошла к выходу. Внутри, где-то далеко, в глубине закоулков ее души еле слышимый голос нашептывал:

– Не уходи. Еще не все потеряно. Он еще будет твой. Не спеши…

Надежда повернулась, чтобы еще раз увидеть Владимира, и вдруг ее взгляд упал на Александру.

Александра лежала на высоких подушках с закрытыми глазами. Но все выражение ее лица свидетельствовало о страдании. Уголки красных губ были опущены, веки поддергивались, руки в напряжении теребили носовой платок, с которым женщина никогда не расставалась. Это был старый, но абсолютно чистый, когда-то принадлежавший ее мужу платок. Вдруг она побледнела, открыла глаза, в которых застыло выражение горечи, и властно сказала:

– Не бывать этому! Не бывать!

– Мамочка, чему не бывать?» – удивленно спросил ее сын.

– Ты не женишься на Дарье…. Она не может стать твоей женой! – почти крикнула Александра.

– Но, почему? Какая причина? Она тебе не нравится? Она же твоя потерянная Светочка, о которой ты всегда горюешь. Ты не хочешь, чтобы мы были счастливы?

Александра посмотрела горящими глазами на сына, потом на Дарью. Вдруг из ее глаз полились слезы, но женщина не стала их вытирать. Она начала что-то быстро говорить, хватая за руки обоих. Потом в измождении откинулась на подушку и закрыла глаза.

– Маме надо отдохнуть. Она очень устала» – услышала Александра встревоженный голос сына.

Александра открыла глаза.– Нет, сынок. Не уходите. Я в норме. Сейчас только отдохну немножко. А вы попейте чай. Надя, подогрей его, он уже давно остыл. – уставшим голосом молвила женщина.

Александра лежала на своем диване и наблюдала за своими гостями. Она испытывала странное чувство. С одной стороны, женщина была счастлива. Наконец-то она освободилась от груза тайны, которую носила столько лет, и Светочка, которая сейчас носит имя Дарья, здесь, рядом. Как она похожа на свою мать. Те же глаза, нос, улыбка. Александра невольно улыбнулась, глядя на Дарью. Но надо же было, чтобы ее сын влюбился в Светочку, встретив ее за тридевять земель, в далекой Америке. С другой стороны, Александра испытывала тревогу. Она боялась того, что ей предстоит еще рассказать. Наблюдая за Владимиром, который с любовью и нежностью смотрел на Дарью, она опасалась, что сын может не понять ее, отстраниться от нее. Минут через сорок, когда все напились чаю с конфетами, печеньем и тортом «Сказка», принесенным Надеждой, Александра попросила всех сесть вокруг нее и выслушать еще одну историю, касающуюся семьи Ухтомских.

Глава 28

– У меня был брат. Звали его Евгений. – начала свой рассказ Александра.

– Мама, подожди, а почему я ничего не знаю про своего дядю? – ошеломленно спросил ее Владимир.

– Сынок, ты опять меня перебиваешь. – укоризненно бросила ему Александра.

А потом вновь медленно, с расстановками заговорила.

Он умер давно, еще до рождения Володюшки. Женя работал вторым секретарем Калининского райкома партии. К сожалению, мой брат был по натуре своей нарциссом, он любил только себя, только свои желания. Людей рассматривал с позиции пригодности для себя. Поэтому у него практически не было друзей. А вот к женскому полу относился весьма благосклонно, не пропускал ни одной «юбки». Чтобы не иметь неприятностей, он ухаживал, как правило, за одинокими женщинами. А они, бедняжки, думая, что нашли желаемого мужчину, способного защитить их от жизненных невзгод, отдавались ему полностью – и физически, и духовно. Много женских судеб сломал мой брат. Ему в спину брошенные женщины посылали проклятья. От того, видимо, он стал болеть и так рано умер.

Последние два года у него секретарем работала женщина, возрастом около сорока. Звали ее Анна Томина. Это была спокойная, весьма образованная женщина, не красавица. Однако мужчины, приходившие на прием к брату, всегда обращали на нее внимание. Она вызывала у них смешанные чувства. Они видели в ней не женщину-самку, а женщину с большой буквы, перед которой поклоняются, которой посвящают стихи, которой восхищаются. Несмотря на все это Анна была одинока. О ее личной жизни никто ничего не знал. Одевалась женщина всегда по моде, но строго. Волосы заплетала в две большие русые косы, которые чудным образом укладывала в прическу. На лице – минимум косметики, только ресницы, оттененные черной тушью и губы, подправленные светлорозовой помадой. Когда я ее увидела в первый раз, придя к брату на работу, меня поразило в ней благородство манер. Анна говорила на красивом литературном русском языке без примесей сленговых оборотов. Мне она очень понравилась. Я тогда подумала: «вот бы Жене такую жену. А то все налево-направо гуляет. Пора остановиться.»

Как-то в мае Женя позвонил по телефону. Был воскресный день. Мы с Валерой, мужем моим, окна мыли. Тепло было. Помню, мы все смеялись, шутили, Аленка с Танюшкой нам воду подносили, да газеты мяли. Телефонный звонок еле услышали, благо Алена рядом с телефоном находилась. Голос брата я не узнала. Всегда бравый, четкий, волевой голос вдруг превратился в осипший, бесцветный, страдальческий. Тогда-то я узнала, что Женя болен той страшной болезнью, которую боятся все на земле. У него обнаружили рак гортани неоперабельной стадии. «Сашенька, я пожил в свое удовольствие. Много сделал плохого, но много и хорошего. Прости, меня грешного.» – еле произнес брат, и в трубке раздались короткие гудки. Я помчалась к нему домой. Но было поздно. Он решил, видимо, не доставлять никому хлопот и выстрелил себе в висок. На похоронах Жени было много народу. Когда все разошлись, и я тоже собралась уходить, увидела как Анна, одетая в черный костюм и шляпку с вуалью, подошла к могиле, положила на неё огромный букет красных роз, потом опустилась на колени прямо на свежую землю и тихо заплакала. Сначала я хотела подойти к ней, поговорить, успокоить. Но что-то не дало мне это сделать. Я решила, что позвоню Анне через неделю. Однако, сделать мне это не удалось. С работы она уволилась, с квартиры, которую снимала, съехала. Как в воду канула.

А в конце февраля Анна вдруг позвонила сама и спросила разрешения приехать. Я быстренько накрыла стол по-нашему русскому обычаю, сижу, жду ее. Около девяти часов вечера раздался дверной звонок. Это была Анна. Боже мой, как она изменилась. Анна была на девятом месяце беременности. Но не это главное. Лицо. Её лицо было все изборождено мелкими морщинками. По-прежнему на нем выделялись яркие голубые глаза. Но выражение глаз было уставшим и безразличным. Одета Анна была как всегда со вкусом – в красивое широкое пальто в черно-белою клеточку, на голове вязаная шапочка, еле вмещающая ее шикарные волосы, убранные в незатейливую прическу. На ногах черные кожаные сапожки. В руках женщина держала большую сумку, в которой виднелись папки для документов.

– Извините, Александра Петровна. Можно я войду? – тихо спросила Анна. Раздевшись, она вошла вот в эту комнату и села на первый стул, стоящий у стола. Анна, по-прежнему, была статна, беременность не портила ее фигуру, но в ней что-то надломилось. Чувствовалось, что женщина несчастна. Анна отказалась от еды, сославшись на токсикоз, попросила только стакан воды, который выпила залпом.

– Александра Петровна, под сердцем я ношу ребенка вашего брата. Мы любили друг друга. Правда, старались скрывать нашу любовь. Ведь близкие отношения между начальником и его секретарем не приветствуются. Женя мечтал о сыне. Но он погиб, так и не узнав, что я беременна. Мне скоро рожать. Однако я боюсь, что могу не выдержать. Почки у меня больные. Врачи требовали, чтобы я сделала аборт, но в память о Жене я решила оставить ребенка, его и моего ребенка. Пожалуйста, если со мной что-то будет не так, позаботьтесь о мальчике. Я знаю, что будет сын.

Потом она протянула мне две стареньких папки со словами:

– В этих папках документы о моих родителях. Вы можете их изучить. Никакой тайны уже нет. Тем более, что вы будете родной тетей малышу. Он должен знать, кто его мать. Прошу вас, если я умру, расскажите сыну обо мне и его отце.

Анна встала и медленно пошла к выходу.

Александра замолчала, закрыла глаза. В комнате стояла полная тишина. Володя первым нарушил молчание.

– Мама, кто такая Анна? Почему ты о ней и о своем брате рассказываешь? – голос Владимира предательски дрожал.

Александра открыла глаза, взяла левую руку сына в свои руки и мягко произнесла:

– Всему свое время, Володюшка. Я продолжу. Можно?

все дружно закивали головами.Когда Анна ушла, я села за изучение документов, что она передала. Разбиралась с ними несколько недель, чтобы составить картину жизни ее и ее родителей. Итак, слушайте.

После смерти Леонида Ольга много болела. Утрата единственного мужчины, которого она любила беззаветно, глубоко, подкосила ее. Постепенно у нее стал угасать интерес к жизни. Лида, их дочь, продолжала работать в школе, преподавая русский язык и литературу. Однажды она была приглашена подругой на литературный вечер, посвященный творчеству Эрнста Хемингуэя. Лидия, затворница по своей натуре, очень волновалась, собираясь на этот вечер. Она долго не могла решить, что ей одеть – легкое кокетливое платье, которое ей накануне подарила мать в надежде, что дочь когда-нибудь пойдет на свидание. Или строгий костюм, такой привычный для нее. Выбор был остановлен на костюме глубокого синего цвета, который девушка дополнила ниткой искусственного жемчуга. Помолившись про себя, Лидия вошла в здание, где проходил вечер.

Народу было много. До начала вечера оставалось минут десять. Девушка встала в сторонке от группы молодых людей, которые что-то активно обсуждали. Прислушавшись, она поняла, что обсуждение шло на английском языке. Лидия заинтересовалась и незаметно для себя подошла к этой группе. Знавшая с детства три иностранных языка – французский, немецкий и английский, которым ее обучили родители, Лида поняла, что обсуждался один из последних романов Хемингуэя «To Have and Have Not». Обычно следившая за всеми литературными новинками, она не только не читала этот роман, но даже не слышала о нем. Заинтригованная, Лида встала рядом с высоким блондином, одетым в прекрасный коверкотовый костюм голубовато-стального цвета, из под которого виднелась в цвет костюму голубая рубашка, повязанная синим галстуком. Девушка нечаянно дотронулась до его руки, вызвав немедленную реакцию молодого человека.

– Excuse me, miss. What can I do to help?

Его серо-голубые глаза смотрели на Лиду с интересом. Она растерялась, почувствовала, как краска заливает её лицо и дрожащим голосом ответила:

– Thank you. I\'m fine, do not worry. Sorry to stop you from listening to the discussion. Лицо молодого человека выразило удивление.

– Are you American? I\'ve never seen you before. Лида вновь покраснела, а затем объяснила молодому человеку, кто она и что здесь делает.

Они познакомились. Дэвид Стюарт, так звали молодого человека, работал в институте, где в свое время работал и Леонид. Дэвид приехал в составе американских специалистов, направленных из Бюро Канна. Узнав, что фамилия Лидии – Ухтомская, он был ошеломлен. Дэвид помнил Леонида, посетившего их Бюро. Тогда он только устроился работать после окончания университета. Дэвиду повезло, специалистов его квалификации было не так много, поэтому он оказался в эпицентре всех переговоров с делегацией из Советской России. Дэвид сразу из всей делегации выделил Леонида. В нем он чувствовал глубокую внутреннюю порядочность. Обо всем этом Дэвид рассказал Лидии, которая слушала его со слезами на глазах. Не раздумывая, она тут же пригласила молодого человека домой.

– Мама так будет рада видеть вас! После смерти папы мама сильно сдала. Немного поколебавшись, Дэвид принял приглашение девушки. Тем более, что она ему очень понравилась.

Появление Дэвида, действительно, обрадовало Ольгу. Молодой человек стал частым гостем семьи Ухтомских. При каждом его приходе Ольга просила Дэвида вновь и вновь рассказывать ей историю встречи с Леонидом. Она усаживала Дэвида за обеденный стол, быстро накрывала его яствами и напитками. Правда, обычно, молодой человек ограничивался чаем с конфетами или печеньем. Ольга садилась напротив Дэвида, и сложив руки на стол, просила:

– Дэвид, пожалуйста, расскажите, как вы познакомились с моим мужем.

После этого шел подробный рассказ. Ольга внимательно слушала гостя, иногда закрывала глаза на некоторое время, представляя картины рассказываемого. Потом шла в спальню, закрыв за собой дверь. И возвращалась минут через десять с фотографическим портретом Леонида. Она ставила фотографию мужа на стол и говорила:

– Вот, Ленечка, у нас в гостях Дэвид. Ты его знаешь…

Тихие слезы текли по щекам женщины, она их не замечала и продолжала разговаривать с портретом.

Через месяц после знакомства Дэвид предложил Лидии выйти за него замуж. У него заканчивалась командировка, и вскоре он должен был возвращаться в Штаты. Дэвид уже не представлял своей жизни без Лидии. Он мечтал вернуться на родину со своей любимой девушкой.

В один из воскресных вечеров сентября 1940 года в квартире Леонида Ухтомского собралась небольшая компания. Кроме Дэвида, Лидии и Ольги присутствовали два друга Дэвида из Америки, работающие с ним, и их девушки, с которыми они познакомились здесь в России. Отмечали помолвку молодых. Было чрезвычайно весело и интересно. Много шутили, строили планы на будущее, мечтали о новой жизни там, в далекой Америке со своими половинками.

Ольга сидела за столом и любовалась своей дочерью, радуясь за нее. Потом она незаметно ушла в свою комнату. Присев на кровать, Ольга взяла в руки фотографию мужа и начала с ним ежевечерний разговор.

– Вот, Ленечка, скоро улетит наша доченька в далекие края. Нашла она молодца заморского, полюбила его. Дай Бог, все у них сладится, и жизнь у нее будет спокойная и счастливая. Кто он такой, спрашиваешь? – Ольга нежно погладила фотографию. – Ты его знаешь. Хороший молодой человек. Достойный нашей девочки. Не беспокойся. Все у них будет хорошо. Должно быть хорошо.

Она нежно поцеловала фотографию и прижала ее к груди.

– Что-то я устала, дорогой мой. Отдохнуть хочу.

Ольга прилегла на кровать, продолжая обнимать фотографию мужа, закрыла глаза и погрузилась в сон.

В двенадцать все разошлись. Дэвид тоже хотел уходить, но Лида его остановила.

– Останься, Дэвид. …Пожалуйста…

Горящие глаза девушки прямо смотрели на молодого человека.

– А как же мама, Лидочка? – тихо спросил Дэвид, обнимая ее.

– Она спит. Я только что проверила.

Дэвид молча кивнул и с нежностью произнес:

– Хорошо, моя родная. Я останусь… Мы скоро все равно будем мужем и женой. Крепко обнявшись они прошли в Лидину комнату. Они любили друг друга, любили нежно, страстно, самозабвенно. Под утро, когда еще солнце только собиралось в свой ежедневный путь, Дэвид и Лида стояли у окна, обнявшись. Ее голова покоилась на его плече.

– Вот так стояла бы с тобой вечность, мой любимый – прошептала девушка – Как же мне хорошо сейчас! Я даже не предполагала, что так может быть прекрасно! Спасибо тебе, спасибо Богу, что я встретила тебя.

Молодой человек ничего не ответил, только крепче прижал девушку к себе и крепко поцеловал ее в губы. Они еще минут двадцать постояли у окна, любуясь первыми лучами солнца.

– Мне пора, моя родная – тихо и нежно произнес Дэвид. – Неудобно будет, если твоя мама застигнет меня у тебя в такой ранний час. Я пойду… Встретимся вечером.

Уже на выходе Дэвид привлек к себе Лиду, взял ее голову в свои руки, долго смотрел в ее ясные голубые глаза, а потом впился своими губами в губы девушки. Он целовал ее долго, то нежно, то исступленно.

– Все, моя любимая, я пошел – решительно сказал Дэвид и, повернувшись, сбежал по лестнице.

Лида еще постояла у двери, слушая как он спускается по лестнице, затем, войдя в квартиру, медленно закрыла дверь. Она еще не знала, что первая ночь их любви будет последней их ночью.

После ухода Дэвида Лида еще долго стояла в прихожей, сил возвращаться в комнату, где они провели ночь, у нее не было. Да и идти туда не хотелось. Ее любимая комната без Дэвида казалось пустой и холодной. Лида прошла на кухню и стала заниматься завтраком. К семи часам завтрак был приготовлен. На эту работу в другое утро она потратила бы от силы минут пятнадцать. Но сейчас каждое движение девушки было медленным, заторможенным, ей понадобилось около часа. Лида готовила завтрак скорее машинально, ибо в мыслях она была не здесь. Девушка думала о нем.

– О, доченька, ты уже и завтрак приготовила!? Доброе утро, моя девочка. – услышала Лида голос Ольги, входящей в кухню.

Выглядела Ольга посвежевшей, хорошо отдохнувшей.

– Мамочка, доброе утро. Ты прекрасно выглядишь. – ответила Лидия, подойдя к матери и обняв ее.

– Да, Лидушка, выспалась я отменно. Давно так глубоко не спала. А где Дэвид? Мне казалось, что он собирался у нас оставаться.

Лида покраснела, помолчала немного, обдумывая, сказать ли матери, что Дэвид оставался ночевать, или нет. Потом решила, что лучше не лукавить.

– Мама, от тебя ничего не скроешь. – с улыбкой на пол лица ответила Лида. – Да, он ночевал у нас….

– А где Дэвид спал, Лидушка? И почему так рано ушел, даже не позавтракав? – строгим голосом спросила Ольга.

Дочь напряглась. Лида при глубокой любви к матери боялась ее. С отцом у девушки были более теплые отношения. Ольга же воспитывала дочь в строгости, как в свое время ее воспитала мать. После некоторого колебания Лида все же призналась, что Дэвид и она провели эту ночь вместе.

– Мы любим друг друга, мама. Ты это знаешь. Скоро мы станем мужем и женой. И я не вижу ничего плохого в том, что мы, … что мы…

Голос девушки дрожал, лицо покрылось красными пятнами, в глазах стояли слезы. Ольга подошла к дочери, обняла ее и прошептала на ухо:– Слава Богу, ты познала любовь, доченька. Я рада за тебя и даю тебе свое благословение. Думаю, папа поддержал бы меня сейчас.