Тонкая стена

— И что? — спросила Любава.

— И ждем указаний.

— А в Муроме как работаем? Как в Бремене? — не стала Любава развивать критическую тему.

— Да. Только у нас меньше времени. — немного нервно ответил Зигфрид.

— Командир, я не понимаю Куда мы так гоним? Мы ведь ничего не успеваем толком разузнать. Ползаем по заброшенным схронам, толком не раскручиваем подозреваемых. Мы куда-то спешим? Есть какое-то место, о котором ты знаешь и куда мы должны попасть к какому-то сроку? — с напором заговорила Любава.

— Нет. — отрывисто бросил Зигфрид — Есть срок, в течение которого мы еще можем хоть что-то сделать. Хранители и сами знают, что мы уже опаздываем. Это как горная лавина. Если она пройдет самые узкие горловины, где ее еще можно задержать и вырвется на простор, все. Лагенвельту конец. Все, что мы узнаем в наших странствиях, используется для того, чтобы в один прекрасный день у войск Ганса не осталось ни одной пули, а у Федора — ни одного «небесного огня». И тогда история выправит сама себя.

И вот тут я подумал, что Зигфрид прав только наполовину. Лагенвельт сможет зализать раны и стать прежним и привычным только, если допустить, что я, и подобные мне, забудут о том, что оружие Грубого мира можно повторить и перестанут хотеть это сделать.

А искать моих коллег по увлечению нужно было здесь, в русинских землях. Насколько я понимаю, конструкцию метателей, которые использовал Федор, было повторить куда проще, чем Гансовы «огненные трубки». Думаю что Федор не дурак и его подчиненные уже начали эксперименты. Значит, я должен был найти хотя бы намеки на таких умельцев и поговорить с друзьями, оставшимися у меня в Муроме после стажировки.

— Как будем действовать? Мойша?

— Я пойду к нашим. Может, подмогнут чем.

— Хельга?

— У наших тоже в русинских землях большое поселение. Тут, недалеко, близ Мурома.

— Любава?

— Опять по лечебницам.

— Шамтор?

— Я к друзьям пойду.

— Каким таким друзьям? — изумилась Любава.

— Я был в Муроме на стажировке. Есть тут пара побратимов, с которыми мы летними ночами меду попили.

— Может, на хозяйстве останешься? Ну что, что тебе студиозы скажут?

Вот от Любавы такого я никак не ожидал. Я открыл рот, чтобы ответить. Но меня опередил Мойша.

— Он, тово, в город пойдет. Практиканты, они ребяты шустрые. Ну, напьется, но ведь не до чертей зеленых. А Шамтор? Поедешь в моей телеге, если в седле прямо сидеть не сможешь.

Я облегченно улыбнулся.

— Поеду.

Зигфрид немного помолчал и подытожил:

— А я поеду на боевое поле, помахаю мечом с местными дружинниками. Под это дело и разговор лучше пойдет. Встречаемся вечером, в восемь. Жду от всех подробных докладов.

После этого мы молча завершили завтрак, и вскоре все стояли перед домом на улице.

— Ну, разбежались? — бросил Мойша Ии исчезв снежном мареве.

Зигфрид и Хельга, оба в длинных тулупах почти до пят, расстегнули деревянные пуговицы, чтобы не мешали, запрыгнули на коней и неспешно поскакали вдоль заборов куда-то в сторону опушки леса. У ворот остались стоять я и Любава. Я полной грудью вдохнул прохладный воздух, запахнул коротенький тулупчик из выдубленной овечьей кожи и сказал:

— Любава, мне в центр города.

Она торопливо ответила:

— Мне тоже.

И мы тронулись в путь. Некоторое время мы молча шли вдоль дороги. Вдруг сзади раздался голос:

— Эй, голубки, вас подвезти, может? Куда путь держите?

Я обернулся. Нас нагоняли сани, доверху груженные чем-то очень мягким. Покрыта поклажа была грубой тканью, аккуратно подоткнутой по краям. Я присмотрелся повнимательнее. Да, это были холсты.

— А дорого возьмешь, парень? — озорным голосом спросила Любава.

— А за поцелуй твой и отвезу, красавица!

— Ну, за поцелуй… — протянула Любава. — Меня мой милый заругает.

— Ладно, садитесь так. Снег скоро повалит по настоящему, к середине дня, заблудитесь.

Я подумал, что, конечно, жить у русин я бы не смог. Это же надо — заблудиться посреди бела дня в центре столичного города! Додумать эту мысль я не успел. Любава легонько подтолкнула меня в спину, и я запрыгнул на сани.

Мы ехали мимо добротных срубов по обеим сторонам улицы. Тут возница неожиданно сказал:

— Что, нравится? Смотри, как новых домов много появилось! Это в последние два года князь с Федором людям деревья на порубку богато дают из своих лесов. А им чего, у них теперь все земли наши под рукой! От их богатств и нам, муромчанам, кое-что перепало.

Это «кое-что» выглядело, конечно, впечатляюще. Терема были построены основательно и надолго, кое-где к ним еще пристраивали крылечки, во дворах валялась свежая стружка.

И тут я услышал тихий шепот Любавы.

— Милый, может, не поедем никуда, а? Полюбимся? Все тело томит. А ведь еще путь неблизкий, успеешь еще намотаться по нашим просторам, вообще ничего хотеть не будешь.

Я так и не понял, то ли это был морок, то ли горячая ладошка Любавы, скользнувшая под полу тулупа, окончательно лишила меня способности соображать. Я набросился на Любаву и начал ее целовать, и, кажется, даже порывался раздеть. Краем глаза я увидел, как возница улыбнулся и уставился вперед на дорогу. И вдруг…вдруг из-за поворота выехали сани и раздался удивительно знакомый звонкий голос:

— Я лица, конечно, не вижу. Но похоже, это ты, Шам!

Я резко выпрямился. На другой стороне улицы остановились маленькие сани, запряженные красавицей-лошадкой. А на облучке сидел…

— Мирослав! Старик! Как ты? — заорал я, забыв про чары Любавы, и спрыгнул с саней.

— Шамтор! Ты тут какими судьбами? — заорал в ответ мой самый лучший русинский друг Мирослав.

— Да я это… — я немного замялся и вдруг придумал. — Я подлечиться приехал.

— И что ты там подцепил, в своем Фатерлянде?

— Да ничего, друзья сказали, что зимой у вас и воздух хорошо лечит.

Мы стояли около его саней и болтали, вспоминая общих друзей. Со стороны нашей повозки донесся голос возницы: «Эй, красавчик, дальше поедешь?» Я повернулся и махнул ему рукой, мол, поезжай…Он нагнулся к Любаве и что-то ей шепнул. Она, как мне показалось, немного обиженно запахнула шубу и дернула подбородком вперед. Возница тронулся и спустя несколько мгновений сани скрылись в заметно сгустившейся снежной пелене.