Тонкая стена

— Я все слышала. Не переживай. Я так понимаю у нас с тобой есть минут десять.

— На что? — заикаясь, поинтересовался я.

— На то, чтобы меня разбудить. Тебе же поставили такую задачу. Давай не будем терять времени, малыш. Иди ко мне.

Остальное я помню довольно смутно. В памяти отложилось только сладкое наслаждение, которое я испытал, войдя в ее распаленное лоно, как нож в горячее масло. Хорошо что в отношениях с этой сильной и зрелой женщиной не надо было мудрить и что-то изобретать. Мы просто любили друг друга страстно, словно двое животных. Я старался на совесть, и пожалуй впервые по мужски, всем своим естеством, прочувствовал, что значит выражение — «иметь» женщину. Раза три Хельга с очень короткими перерывами словно умирала в сладострастных судорогах под моим натиском. Но вот наконец я захрипел и приготовился к главному моменту. Рука Хельги скользнула вниз и буквально силком вытащила моего теперь уже далеко немаленького дружка из своих чресел. Я изумленно отпрянул от ее тела — и увернуться от моего брызжущегосемени Хельга не успела. Видимоего было слишком много, так как я слышал, как девушка бормочет себе под нос, утирая свободной рукой лицо:

— Господи, господи! Что ж это такое!

Но вот, выплеснув все, мой дружок затих. Мне показалось, что мы уже опоздали везде и всюду, куда хотели ехать, что сейчас в комнату ворвется Зигфрид, что…С тихим стоном Хельга прервала поток моих страхов:

— Чего ж мы с тобой тут всего за пять минут натворили? Да откуда ж в тебе столько этого дела? Вся кровать мокрая…

— Это плохо? — неуверенно спросил я.

— Это хорошо. А еще хорошо, что я тебя на волю выпустила. У тебя, наверное, девки от одного чиха залетают. Твоего петушка и целовать-то опасно, ненароком захлебнуться можно…

Увидев, что я не очень понимаю, к чему она клонит, она сменила тон:

— Шам, я такого удальца, как ты, за свою жизнь второй раз встречаю. Нравишься ты мне сильно, и, как оказалось, не зря. А сейчас иди, буди Любаву. Я порядок тут немного наведу, а потом выйду к завтраку.

Совершенно опустошенный, я двинулся к выходу. Идея Ваньки насчет глотнуть медовушки и поспать в санях начала превращаться в весьма заманчивую перспективу.

Я постучал в комнату Любавы. Снова никто не ответил. В предвкушении пикантного зрелища я шагнул внутрь и остолбенел. Ее кровать была аккуратно заправлена, и в комнате никого не было. Вдруг я услышал смех Любавы у себя за спиной. Обернувшись я увидел ее стоявщей в дверях.

— Что, не ожидал, красавчик? Ты чего сюда пришел?

— Зигфрид прислал будить…

— Меня будить не надо, я со вторыми петухами встала. А Хельгу ты, того, разбудил? Быстро али нет?

— Разбудил. — буркнул я и почувствовал, как предательская краска заливает мне щеки.

— Ну и слава Богу. А то мне надоело самой ее будить. — бросила Любава, поворачиваясь ко мне спиной и направляясь по коридору в сторону кухни. Что она хотела этим сказать, я так и не понял, но поплелся за ней.

Завтрак прошел быстро и мы молча вышли в морозное утро города Мурома. Было темно, только где-то на востоке словно проведенная по линейке багровела красная полоса восхода.

— Однако холодать будет. — заметил возница Иван, выдавая всем медвежие полости.

Такую роскошь могли позволить себе только русины. Закутываться в дорогу в настоящие медвежьи шкуры с нашитыми на них полосками ткани для перехвата талии! Головные части шкур были аккуратно удалены и на их место приторочены просторные и мягкие капюшоны из кусочков шкур — видимо обрезков.

— Слушай, Мойша, может тебе тоже полость медвежью дать, ноги прикрыть?

Я ожидал, что леший по своему обыкновению откажется. Тем более у него своих волос хватает. Но он согласился, как мне показалось, даже с радостью.

— Ну, устраивайтесь поудобнее, уважаемые, я сейчас шкуры запахну и помчимся. Только носы особо не высовывайте, можно заморозить.

Внутри полости было уютно. Даже настороженный Зигфрид, пообвыкнув, заулыбался.

Путь к Городищу я помню очень отрывочно. Мы ехали по бесконечной лесной дороге, Ванька что-то мурлыкал себе под нос на облучке, иногда начинал петь. Потом я заснул и проснулся часа в три дня, когда сани остановились в какой-то деревне. Мы некоторое время разминали застывшие конечности, потом пообедали в избе у очень, я бы даже сказал, слишком гостеприимной хозяйки — высоченной бабы с огромными мужскими руками, потом снова погрузились в сани и снова отправились в путь.

Переночевали мы на постоялом дворе, где ямщики переменяли лошадей. Поэтому спали не очень хорошо — в кабаке напротив почти до самого утра кто-то истошно и весело орал. Похоже, что все члены нашей бригады воспользовались дорожной паузой, чтобы немного отоспаться и привести в порядок расшалившиеся нервы. Больше всего меня поражало в пути собственное полное нежелание о чем-либо думать. Наконец, чуть пополудни второго дня, Ванька громко сказал, вроде бы ни к кому и не обращаясь:

— Городище, уважаемые, скоро будет.

Я встрепенулся и с удивлением обнаружил, что полтора дня валяния кулем в санях освежили мой ум, а в чем-то — и мое тело. Я забыл, когда последний раз я чувствовал себя таким спокойным и отдохнувшим.

Еще через час наша процессия встала на опушке густого леса. Зимнее солнце оказалось на удивление теплым и, выбравшись из порядком поднадоевшей полости, я даже не стал запахивать на груди полушубок.

Сзади меня под чьими-то шагами заскрипел снег. Это был Зигфрид. Судя по всему, мое странное поведение в Муроме хорошо запомнилось ему и он решил немного меня по воспитывать.

— Так, практикант, — начал он довольно сухим голосом, — распрягай коней. Ванька будет ждать нас здесь, у дороги. Ему не велено идти дальше. Мы пойдем вон по тому зимнику. Сегодня на тебе — вся обозная работа. Может, хоть так ты бездельничать отучишься. И это не снимает с тебя обязанностей по осмотру места.

Спустядвадцать минут мы, ведя за собой лошадей, тронулись по укатанному зимнику вглубь леса. Мойша, как обычно, плелся на телеге чуть позади нас. После получаса пути я уже было собирался возмутиться, когда услышал голос Мойши:

— Эге! Приехали!

— Куда? — почти хором воскликнули я, Любава и Хельга и растерянно завертели головами.

— Вы глаза разуйте! Видите, вон там между деревьями тропка идет? И деревья реже стоят?

Мы послушно уставились в том направлении, куда показывал Мойша. Никаких следовтропки или прямо уж так и редко стоящих деревьев не наблюдалось.

— Какая тропка, Мойша? Где мыши ходят? — ехидно поинтересовалась Любава.

— А ты, милая, не свежие следы ищи, а смотри, как снег примят. — парировал леший.

Для меня, необученного обращению с русинским снежным царством, скопище маленьких сугробчиков, странно сгрудившееся в лощине, не значило ничего. Потом я присмотрелся и ахнул.

Так бывает, когда долго смотришь на картинку их множества точек и вдруг они одномоментно сливаются в совершенно осмысленный портрет человека или рисунок животного. Следы на снегу внезапно развернули передом мной целое батальное полотно. Здесь были и полузанесенные следы сразу нескольких тяжелогруженых саней и в беспорядке разбросанные следы людей — еле заметные ямки на снегу и даже вытопленные жаром человеческого тела углубления, где лежало…так, раз, два, четыре человека.