Тонкий лед

— Оля, я требую, чтобы ты вышла! Слышишь? Ина­че я сейчас сам открою дверь, но тогда разговор будет другой. Даю слово, ты о том пожалеешь,— предупре­дил Егор.

— Оля, отворись! Не заводи отца! Не будь дурой. И меня не зли,— подала голос теща.

Но за дверью было тихо. Платонов взял на кухне отвертку, быстро открыл двери в комнату дочери. Оль­га лежала на койке, спиной к двери и плакала. Она и не оглянулась на вошедших отца и бабку.

— Что случилось, Оль? Какая блоха точит? Чего ревешь? — спросил Егор дочь и, присев к ней на кой­ку, погладил по плечу.— С чего бунт на корабле? Кто обидел, скажи? Может, я не то сказал?

— А разве не обидно мне носить все старомодное, дешевое, лежалое? Моим подругам родители покупа­ют классные шмотки, не жалеют для них ничего. И только я одна хожу в школу как чучело огородное. На улицу в таком виде стыдно выйти. Одноклассники высмеивают. Мне нет хода на дискотеку, я не гуляю с подругами. Стыдно появиться рядом с ними. В свои шестнадцать как старуха одета. Когда тебе станет стыд­но? Но ведь ничего не хочешь видеть! Приходишь поздно, уходишь рано. Мною совсем не интересуешь­ся. Разве я о таком отце мечтала?

— А разве родителей выбирают по заказу? — воз­разил Егор и повернул дочь лицом к себе.— Послу­шай, Оля! Я не пьянствую, не сорю деньгами, все до копейки привожу домой, не оставляя и малого заначника. Воровать не умею, взяток не дают, приварка не имею. Ты обо всем знаешь. Что предлагаешь мне? Найти другую работу, где больше получают? Так я пы­тался найти, еще когда мама была с нами, но ничего не получилось. Все места, где получают больше или столько, сколько я, давно и надежно заняты. В городе много безработных. Уж не знаю, как твоим подругам удается купаться в шмотках. Я не меньше, чем те родители, люблю тебя, но мои возможности ограниче­ны. Кроме работы, нет других способов заработать деньги. Может, твои подруги подрабатывают на пане­ли? Возможно, их родители заняты в черном бизнесе. Но иного решения я не вижу. Честно теперь зарабаты­вают неплохо только рыбаки, но туда мне не протол­кнуться.

— Родители моих подруг порядочные люди. И дев­чонки тоже! Ни одна не промышляет на панели. Про­сто в их семьях любят не на словах.

— У них оба родителя? — перебил Егор.

— Да! У всех.

— А у нас? Сама посуди, потрать на тряпки, голод­ными останемся. Я то ладно, а вы с бабулей? Неуже­ли ее не жаль?

— Почему у других получается? Даже на счет от­кладывают! И только у нас все мимо. Как же дальше жить, если за мою учебу в институте платить придет­ся? Или оставишь меня без образования? — села Оль­га на койке и стала смотреть на отца в упор.— Ты, вообще, думаешь о моем будущем?

— Конечно!

— И каким ты его видишь? — усмехнулась дочь.

— Я поговорю с руководством. Думаю, помогут. Да­дут направление и будут оплачивать твою учебу.

— В вашей системе?

— А почему бы нет?

— Ты точно не в себе! — отвернулась Ольга.

— Не забывайся! Я не позволю с собой такого тона! — вскипел Егор.

— Ничего себе! Родной дочери предлагает полжиз­ни провести в тюрьме! Да ты больной! За такое с то­бой ни одна из моих подруг уже не разговаривала б.

— Не они, а ты — моя дочь! И не крути носом, ког­да я с тобой говорю!

— Совсем от рук отбилась девка! Дома помогать не хочет. В магазин иль на базар сходить не допро­сишься! Как дальше жить собираешься, дылда без­мозглая?
– встряла Мария Тарасовна.

— Чем же она занимается целыми днями? — на­хмурился Егор.

— По подружкам бегает,— обронила теща.

— Значит, не стыдно тебе у них появляться? У тебя семья есть? Почему бабке не помогаешь? — вскипел Егор.

— Ой, достали вы меня обязанками! Почему под­руг домашние не грызут? Не зудят на них? А я только и слышу целыми днями, какая плохая, негодная расту! Устала от вас обоих. Куда уйти или уехать, ума не приложу! — заплакала Ольга.

— Ты ж получила письмо от матери. Можешь к ней попроситься,— сорвалось с языка Егора нечаянно.

— Я конверт порвала вместе с письмом. Вместе с адресом выкинула,— ответила зло.

— Письмо от Тамары?

— Да, было,— признался Егор.

— Даже не сказали. Как она там? — спросила Ма­рия Тарасовна.

— Ничего особого. Письмо Ольге прислала, звала к себе. Твоим здоровьем интересовалась. Написала, что у нее все хорошо.

— И слава Богу,— вздохнула теща.

— Домашний цензор! Тебе мало тюремную почту проверять? Домашних контролируешь? — злилась Оль­га.— Письмо мне пришло. Какое право имел читать его? Я тебе такое не позволяла. Нечего в мои письма соваться. Письмо было мне адресовано.

— Дурочка моя! Именно потому у тебя есть ее адрес, я себе его переписал на всякий случай. Но если вздумаешь воспользоваться, переехать к ней, прежде хорошо подумай. Не случайно предупреждаю. Меня уже предали однажды. И не только меня, но и всех нас. Смотри, чтобы судьба с тобою такой фортель не выкинула.

— Не пугай! Я уже выросла. Все поняла, почему мама от тебя ушла. Может, она по-своему права. Жен­щина — не кобыла! Не может тянуть хомут бесконеч­но. Семейные сани пупок рвут, если их тащить не по­могают.

— Олька, дура, замолкни! Что несешь, не зная? Твой отец самый лучший в свете человек! Вот пожила б ты с родней по моей линии, небось, прикусила б язык, глумная! Дед твой за такие поганые слова башку с тебя сорвал бы и всем накостылял бы, что такого змееныша вырастили. Не стал бы уговаривать, хватил бы за косу, намотал на руку, вломил бы ремня иль вожжами наподдал бы дочерна и выкинул бы на улицу в чем была насовсем, без куска хлеба и без гроша в кармане. Воротиться в дом запретил бы до самой своей смерти! Тебя отец уговаривает. Ты ж, стерва глупая, еще выдрыгиваешься. А кто с себя есть? Ни почвы под ногами, ни дела в руках! Пустышка никчем­ная! Тебя каталкой надо прогладить, чтоб мозги сыс­кала, полудурошная телка! Езжай к своей мамке, та­кою же сукой станешь! Тоже, стыд потеряв, забудешь детей и родителей. В кого только пошли эти простигонки, которые за шмотки и кобелей души и совести не пожалеют? Зачем вы в свет выкатились две шишиги лохмоногие? Ведь хуже на земле нет! Сколько для тебя старались? Так-то оценила?

Ольга затравленно смотрела на отца и бабку. В гла­зах закипали злые слезы. Но вот она не выдержала, соскочила с койки и, наспех сунув ноги в туфли, побе­жала по лестнице.

Мария Тарасовна бросилась следом, но Егор удержал:

— Не надо! Успокойся, мам. Никуда она не денет­ся. Побегает по подружкам и вернется домой. Ей даже полезна нынешняя встряска. Пусть поймет, что чужим не нужна. Дойдет до нее, как своею семьей дорожить нужно. Поверь, совсем иной вернется. Пусть дозреет. Пока Ольга слишком зеленая...