Тонкий лед

— Ну, да! Ей не до меня стало. С работы возвра­щаемся, теща мигом в койку, да как даст храпака. Барак зэков перед нею — детский сад.

— С паханом ладит?

— Свои его достали. А уж за что, так и не раско­лолись. Как ни трясли, не сказали за что угробили. Кто именно, тоже не проговорились, хотя разборка была крутой. Пока охрана подоспела, пахан в жмуры сва­лил. На нем много отметин осталось: ножи и финки, шила и доски с гвоздями. Оно и кулаков, и сапог не жалели. Вломили напоследок знатно, на том свете будет помнить,— доел уху Соколов.

— Теща теперь успокоилась совсем. А дома, когда на меня жена бухтеть начинает, старая вступается. Я теперь в отменных мужиках канаю, в самых надеж­ных и честных. Аж самому не верится, как в такие пролез? Теперь дошло, самое главное — втереться в тещины любимчики, об остальном уже можно не ду­мать и не беспокоиться. А бабам много не надо. Не обижать и защитить вовремя. Где-то свое плечо под­ставить, доброе слово сказать. Потом за эти мелочи сторицей получишь,— умолк Владимир.

— Мужики! Гляньте, какая лунная дорожка к бере­гу прижалась! Красотища!

— А кто там на реке плещется?

— Медведь на рыбалку пришел. Тоже ухи захоте­лось. Я пошел миску помыть, он тут рядом располо­жился. Конечно, услышал, но не оглянулся. Свой улов на берег выкидывает. Опытный,— сказал Соколов.

— Давай, ребята, по маленькой!—достал Касья­нов бутылку водки из рюкзака.

Егор вторую поставил рядом.

— Надо картошку испечь. Углей много,— спохва­тился Володя.

— Тряхни там мой «сидор», жратвы хватит! — ука­зал на рюкзак Соколов.

Касьянов и Александр Иванович ставили палатку. Крепили ее надежно.

— Порядок! — заглянул внутрь Федор Дмитриевич и пошел к костру, где ребята уже все приготовили.— Да­вай, мужики, за нас! За всех живых! —поднял свой ста­кан Касьянов и, чокнувшись с Егором, обронил,— до дна...

Платонов выпил, давясь и морщась. С каким бы удовольствием он выплюнул бы водку, но знал, его не поймут, осудят и больше никогда не возьмут с собой. Он стал есть, чтобы хоть как-то задавить вкус и запах водки. Она обожгла горло, перехватила дыхание.

— Егор, чего перхаешь? Давай еще выпьем! — услы­шал совсем рядом.

— Нет, только ни это! Не могу. Может, потом,— ото­двинулся от костра.

— Ты откинься на траву, сразу легче будет. Навер­ное, впервые водку выпил?

— Да,— ответил еле слышно.

— Тебе теперь в море окунуться не мешало б, но не пустим. Ложись у костра. Мигом хмель из тебя выт­ряхнет,— советовал Касьянов.

Егор лег на траву, стал смотреть в звездное небо. Глаза вскоре закрылись, и Платонов вмиг оказался в женской зоне.

...Он бежит вместе с охраной. Куда? Зачем? Но Его­ру никто не отвечает. Платонова втолкнули в женскую баню. Вон бабка Уля, прикрывшись веником, грозит корявым пальцем и шипит змеей, плюясь слюною че­рез просветы в зубах:

— Ты, ососок собачий, чего сюда возник? На ба­бью голь поглядеть? Эх-х, бесстыжий! Иль вовсе безмозговый и никакого пределу? Ужо доберуся до тебя! Отпишу заявление главному лягавому Поронайска. Пусть он с тобой разборку устроит!

— Не слушай старуху, Егорушка! На меня погляди, красавчик! Я еще не завяла и сумею вдоволь тебя по­радовать,— жмется, обнимает Платонова Серафима. Горячие губы скользят по лицу. Она обнимает челове­ка, а он пытается выскользнуть, и удалось.

О, сколько красивых женщин собралось в бане. Они приветливо улыбаются, зовут, не пытаются прятаться. Лиля, посудомойщица, даже рядом с собой приглаша­ет мыться.

А вот и Вера с Динкой, сотрудницы спецчасти, хо­хочут, зовут:

— Егорка, валяй к нам! И отмоем, и отпарим, и об­сушим!

— Чего убегаешь? Иль голых баб не видел никогда?

— Попался? Ну, то-то! Теперь никуда не сбежишь от меня! — схватила за локоть женщина, дернула к се­бе, и Егор узнал Катю, ту самую, из юности, которая сказала о беременности, а вскоре исчезла из горо­да.— Подлец! Козел! — словно в лицо плюет девка, а он отвернуться не в силах.

— Сокол наш! Красавец! Иди к нам! Да плюнь на эту швабру,— тянут руки другие бабы, вырывают Егора, нахально волокут к себе.

А вот и Тамара. Как она оказалась в зоне? За что?

— Егор, прости меня! — закрывается шайкой.

Но только хотел протиснуться к ней, кто-то грубо оттолкнул на скользкую лавку.

Он не удержался и закричал:

— Тамара, не уходи! Я сейчас.

Но какая-то баба, набрав полный таз воды, вылила его на Платонова. Тот мигом проснулся. Огляделся: вокруг хохочущие люди.

— Повезло тебе, что твоей тещи не было здесь!

— А что я утворил?

— Всех баб своих вспомнил поименно!

— И каждую звал ласточкой, розочкой, козочкой. Всяких комплиментов полные пазухи напихал!

— Вот вам и скромняга-одиночка! Погоди, Федь! Он еще освоится у тебя! Дай время. Пороху хватает, да смелости маловато! — хохотал Соколов.

— Ну, и орал ты, дружок! И Катю, и Томку, и Сим­ку,— всех вспомнил! Достали они тебя и во сне. Не иначе как на дискотеку в стардом попал? Иль на де­вичник в психушку?

— Кой там! В вендиспансер на сексмарафон,— хо­хотал Владимир.

— В баню угодил во сне. В нашу, женскую! Чуть не сдвинулся! Меня на куски разрывать стали. Ох, и вов­ремя разбудили.

Соколов вдруг сделал всем знак замолчать и вслу­шался в тишину ночи.

— Иринка едет! Что-то стряслось. Давайте, мужи­ки, быстро собираться,— мигом протрезвел Александр Иванович, спешно закидывая в рюкзак миски, ложки, чугун.

— Да никого нет! Показалось!

— А тебе уши заложили шайками в бане,— отмах­нулся Соколов, и в это время из-за кустов сверкнули лучи света от автомобильных фар. Еще через минуту Ирина выехала на поляну, развернулась, выскочила, хлопнув дверью.

— Ну, что там стряслось? — подошел Касьянов.

— А ничего! Мамка велела вам передать еду Вот и все. На зоне тихо. И ваши спят,— повернулась к Со­колову.— Помогите жратву вытащить. Там горячая кар­тошка!

— Опять в портянки замотала? В дедовские? — подначивал Федор Дмитриевич.