Тонкий лед

Мишка скатился вниз, не веря в случившееся. Но исправить или помочь было уже некому.

Кто-то из бригады позвонил начальству. Первой на объект примчалась Ирина. На нее чуть не с кулаками набросился Михаил:

— Чего возникла как вошь в кальсонах? Где пояса безопасности? Почему их нам не выдали? Ты, сраный инженер, не позаботилась, чтобы их привезли сюда! А теперь по твоей милости нет человека!

— Я сколько раз просила тебя получить их на складе!

— Почему за ними ходить обязан и терять время?

Нам должны были привезти и раздать всем!

— Не выкручивайся! Даже за рукавицы расписы­вается каждый лично! Ты сам был обязан получить на складе пояса на всю бригаду! Курьеров нет ни у кого! — не уступала женщина.

— Ты все время бездельничаешь, а мы пупки здесь рвем. Не перегнулась бы, крыса кабинетная! Целыми днями только по магазинам носитесь, на объекты, слов­но на экскурсию, приходите!

Бригада сурово и мрачно обступила покойника, мол­ча положила его на носилки и, погрузив в неотложку, села перекурить.

Мишка с Ириной все еще выясняли, кто из них ви­новат. Их обоих на милицейской машине привезли к следователю.

Поначалу, допросив супругов, следователь отпус­тил домой, взяв с обоих подписку о невыезде. Прове­рив все акты проверок, ознакомившись с предписа­ниями и замечаниями, поговорив с бригадой камен­щиков, следователь резко изменил свое отношение к Ирине. Та понимала, что никто не поддержит и не защитит ее. Женщину пугало, что Михаил каждый день стал прикладываться к бутылке. С нею он почти не разговаривал.

— Миша, меня посадят. Я это чувствую. Побудь со мною хоть эти дни. Ведь разлука у нас предстоит дол­гая. Может, навсегда расстанемся,— пыталась пооб­щаться с мужем.

Но до Миши ее слова не доходили. Он спал мер­твецки пьяным сном.

— Мишка, ты совсем разлюбил меня. Поверишь, жить не хочется! — сказала мужу, вернувшемуся с работы.

— Ты это брось, дура! У меня, может, и не хватает чего-то в репе, к примеру, твоей грамотешки, но умом не обижен. И не бери на «понял»! Если б не нужна была бы, давно под жопу выкинул! Не дергайся бло­хой, может, обойдется.

Но жена друга, оставшись вдовой с осиротевшим сыном, потребовала наказания виновного. Ирину еще до суда взяли под стражу.

— Инженер по технике безопасности обязан доби­ваться неукоснительного выполнения всех своих тре­бований, а не устраивать на стройплощадке семейные разборки. Не уговаривать, а требовать! Наказывать ли­шением премий тех, кто пренебрег вашим предписа­нием. Вы слишком легкомысленно относились к своим обязанностям и многое позволяли мужу! За случивше­еся вы понесете наказание, а муж будет лишен поощ­рений и должности бригадира. С нынешнего дня он — обычный рядовой каменщик, без всяких привилегий. А вы ответите за свое,— сухо сказал следователь, до­бавив, что завтра направляет дело в суд.

Ирину осудили на три года. Адвокат сказала, что добилась максимально возможного, по такой статье уходят в зону на пять лет.

— Спасло то, что эта судимость первая. Вы чисто­сердечно раскаялись, сразу признали свою вину и по­могали следствию,— сказала адвокат, прощаясь с Ири­ной, предупредив заранее, что кассационную жалобу на приговор суда она писать не будет, потому что не видит смысла.

Ирину привезли в зону в модном платье, в туфлях на «шпильке». Зэчки, увидев новенькую, хватались за животы:

— Она, блин, на дискотеку возникла!

— Эй, метелка, у нас один на всех хахаль, и тот безногий!

— Ты, рыжая, кого клеить вздумала?

— За что загремела?

— Надолго ль к нам?

— Че заткнулась? Да не реви! Этим тут не прой­мешь. И не грузи, что не виновна. Мы все это прошли.

— Слышь, ты? Пыли вон туда, в угол, где свобод­ная шконка. Вчера там бабка сдохла, место тебе осво­бодила. Занимай. Может и ты откинешься, не дожив до воли. Такое тут не новость.

Ирина с ужасом оглядела смятую постель. Волосы на голове зашевелились. Она не могла заставить себя присесть.

«А как же спать стану? Будто в одном гробу с по­койницей»,— подумала женщина, беспомощно оглядев­шись.

— Иди ко мне. Присядь, переведи дух,— позвала Ирину женщина с соседней шконки.

Новенькая подошла неуверенно, робко присела на край шконки. Женщина обняла Ирину, и та внезапно разрыдалась у нее на плече. От страха и горя. Поде­лилась, за что осудили.

— Успокойся. Тебе еще повезло. Будешь швеей ра­ботать в чистом теплом цехе. Не станешь маяться где-нибудь на стройке или в шахте. Спину не сорвешь. За время все обдумаешь, может, сама от своего мужика откажешься. Козел он у тебя! Сущее говно. За такого не стоит держаться. Если опереться на него нельзя, на что сдался этот шелудивый кобель?

— Так я с ним с самого детства дружила. Он, если честно признаться, вынянчил меня.

— Ты что без родителей маялась?

— Да нет, так получилось.

Зэчки потянулись к Ирине, сели поближе. Слуша­ли, спрашивали, знакомились.

— Мишка в многодетной семье вырос. Их пятеро да родители. В нужде жили. У меня все иначе. Я одна, да и то по ошибке получилась. Матери, наверное, аборт некогда было сделать,— вытерла слезы со щек Ира и продолжила,— отец в загранку ходил на торговом судне.

— Небось, капитан? — вздохнула с завистью одна из зэчек.

— Обычный радист, зато мать — начальник таксо­парка. Вобщем, жили мы лучше, чем семья Мишки. Из-за хлеба не дрались, как у них. Ну, мать уходила на работу на целый день, меня одну оставляла под зам­ком, просила Мишкину мать присматривать иногда. У той тоже руки детьми связаны. Она Мишку посыла­ла ко мне, он старшим был, своих нянчил, имел опыт. Так-то и привыкла к нему. Даже папой звала, когда маленькая была. Он на восемь лет меня старше. Как- то мать моя застала его у нас, поняла, кто выхаживает и стала подкармливать пацана. Иногда покупала одеж­ду, обувь. Даже форму в школу ему дарила. Тот по­немногу привык и даже иногда ночевал у нас, делал уроки, пока я спала. Потом он стал водить меня на улицу гулять. И когда сверстники спрашивали Мишку, где он меня взял, отвечал, что я его родная сестра. Все верили, даже я. Оно и понятно, он никогда меня не обижал, делился каждой конфетой, хотя добрым его никто не считал. Мишка защищал меня как родную и с детства невольно воспитывал для себя. Я свою мать не слушалась так, как его, потому что она про­сила, а он мог больно шлепнуть по заднице. Мама разрешала многое, а Мишка с детства держал меня в ежовых рукавицах. Мать доверяла пацану.

— А че в детсад не сдала?

— Кто б меня забирал оттуда? Она с работы рань­ше девяти вечера не возвращалась. Даже в школу меня Мишка отвел. Сам одел, собрал, мать только деньги дала на завтрак, но их Мишка по дороге забрал,— вспомнила Ирина.— До самого пятого класса отнимал их себе на сигареты. Я матери не говорила об этом, не выдавала.

— А зря! — вставила зэчка рядом.

— Боялась, что отлупит. А бил часто. Он меня учил читать, писать, считать. Помогал делать уроки, про­верял, сам собирал меня в школу. Косички заплетал, гладил форму, чистил туфли, даже колготки мои сти­рал. Из школы приводил, не доверяя подружкам. Мама по выходным водила нас в цирк или в зоопарк. Поку­пала мороженое, пирожные. Никогда не спрашивала, обижает меня Мишка или нет. Она верила ему, а я, не зная сравнений, думала, что все так и должно быть.