Тонкий лед
Шрифт:
— Гулять, дружить! Только ты, козлик, вспомни, сколько тебе лет? Всю голову сединой как метелью обнесло, а ты все еще в мальчиках прыгаешь. Я так не умею и не хочу.
— Зоя, а если я предложу тебе руку?
Женщина сняла с талии руку Платонова.
— Поздно, Егор! Твой поезд ушел. Сам знаешь, любовь — чувство особое. На вклад не положишь, в кармане не сохранишь. Ты думал, что незаменим, и просчитался. Гнездо уже занято другим хозяином. Честно говоря, вас, мужиков, почаще вот так надо учить, тогда вы больше уважали б женщин, берегли и ценили бы их.
— Зой, я не верю!
— А зря!
— Ты
— Егор, так получилось. Я не вру. Но больше мы не должны и не будем встречаться.
— Зоя, ты хорошо знаешь этого нового человека?
— Гораздо лучше, чем тебя. Мы каждый день рядом работаем, а скоро будем совсем вместе, до самого конца.
— Выходит, я — лишний?
— Ничего не поделаешь.
— Прости меня за все, если сможешь. За боль и ожидание, за несбывшиеся мечты и обиды. Забудь плохое. Спасибо за тепло и доброту твою. Я буду помнить наше потерянное. Жаль, что я снова получил отставку у своей весны. Прости, возьми ключ. Мне он теперь не пригодится. Жалко, что мы не расстаемся, а прощаемся навсегда.
Егор вышел из квартиры женщины, впервые не оглядываясь и не скрываясь. Помахал рукой Зое, выглянувшей в окно. Недавняя подружка мигом задернула занавеску и скрылась в комнате. Она уже ждала другого.
Платонов не расстроился, сам себя утешил: «Вот и эта ждать устала. Ей потребовался сторож возле юбки! Много захотела! Я с одной на том погорел. Той забот не доставало, внимания. На всех не угодишь. Каждой своего хочется, но ни одна не спросит, каково мне приходится? — Егор опустил голову.— Домой скорее. Там меня ждет Мария Тарасовна. Эта не сменяет ни на кого. Верней часового и охраны ждет безропотно, не сетуя и не скандаля. Вот таких бы в свет побольше, дольше жили б мужики. Жаль, что Томка не в нее уродилась».
Когда Егор вернулся домой, Мария Тарасовна удивилась:
— Ты вернулся? С чего так-то?
— Отставку получил. За другого замуж выходит. Я уступил.
— Где тонко, там и рвется! Не жалей, по себе сыщешь. Выходит, эта — не твоя судьба.
— Мне кажется, что так и проживу в холостяках до самой старости.
— Зато рогами никто не наградит! — рассмеялась теща.
Утром Егор приехал на работу раньше обычного. Его тут же вызвал Касьянов.
— Вот бери документы на подпись, оформляй наших женщин на волю. Сразу больше десятка. Пусть домой едут, к своим,— улыбнулся человек.— Они предупреждены. Скоро родня приедет забрать их отсюда.
— И даже Семенову отправляете? У нее нарушение, она в «шизо» была за драку,— удивился Платонов, глянув в список.
— Егор, всякий человек ошибается. Если б ни это, жизнь стала бы скучной. Умей прощать. И драка, которую ты вспомнил, прошла без последствий, хотя началась не без повода. Помнишь, обозвали ее бабы, упрекнули «болячкой». Та вспыхнула, не сдержалась, и тут же кулаки в ход пошли. Доказала, что вовсе не слабачка и за себя постоять сумеет. Разве у нас с тобой такое не случалось? Сколько я себя помню, а я в школе низкорослым был, все время дрался. Помни, верзилы — слабаки, а вот тщедушные и маленькие — сплошь забияки!
Егор оформлял документы женщин, улыбался, узнавая каждую.
Вот Дуся. Попала в зону за систематические дебоши в семье. Свекровь постаралась избавиться от дерзкой невестки. Думала, что сын приведет в дом тихую клячу, а тот строптивую кобылку приволок. Тут и началось. Свекрови власть уступить не захотелось, а невестка не умела в тихом углу молча отсиживаться.
Свекровь увидела на белье пятнышко ржавчины, оставшееся после стирки, и пошла сплетничать о невестке по соседям. Старуха еще не вернулась, как невестке доложили все. Дуся, едва свекровь на порог, по морде ей надавала. А когда та, вместо извинений грозить начала, надела ей на голову помойное ведро и вытолкала старую из дома, чтоб остыла. Та крик подняла, позвонила ментам. Дуську за хулиганство забрали в милицию, но, разобравшись, вскоре отпустили.
Потом свекровь залезла в невесткин шифоньер, переворошила все вещи. Украла часть денег, отложенных на покупку дома и спрятала в свою подушку. Дуся нашла их в тот же вечер и натыкала бабку носом в шкоду. Снова ее вызвали в милицию. Когда она вернулась, муж за ремень взялся, решил жену за мать наказать.
Ох, и напрасно он это затеял. Дуськины и свои габариты не соразмерил. Вылетел в окно, вышибив раму. Оттуда, с грядки, грязно жену обозвал. Та мигом в огороде оказалась. Мизинцем выковырнула из огурцов и спросила:
— За что блядью назвал?
— Потому что пробитой взял тебя...
Другая избила бы мужика и успокоилась, но не Дуся! Эта благоверного в поликлинику под мышкой принесла и напрямик к гинекологу. Врач глазам не поверил:
— Кого? Его смотреть? Он же — мужчина!
— Меня. Он говорит, что не девкой взял.
— Так вы живете. Как теперь определить? Раньше надо было, сейчас не вижу смысла.
— Доктор, а почему я не беременею? Уже два месяца прошло! — взревела Дуська.
— Разденьтесь до пояса, ложитесь в кресло,— предложил ей врач и, едва глянув, рассмеялся,— вы же — девушка! Плева не повреждена. Ну-ка, благоверный, идите сюда. Взгляните, с чем не справились. Себя вините, а не жену. С Вашим детородным органом только конфеты носить женщинам. Идите и не позорьтесь, пока о вас не знает город. Кстати, жена имеет право подать в суд. Если сам ни на что не годен, не позорь невиновного.
Дуська весь обратный путь колотила мужа, а вечером свекровь велела ей уходить из дома, мол, сын другую найдет себе. Он не виноват, что у нее все кобылье.
Вот это она зря сказала. Девка встала на дыбы и пошла крушить в доме все, что под руку попадалось. Посуда разлеталась в мелкие осколки. Со звоном рассыпались люстры. Мужик, поддетый ногой, не дыша забился под койку. Свекровь с подбитым глазом добровольно выскочила в окно и побежала звонить ментам.
— Она сумасшедшая! Заберите ее от нас! — кричала в трубку.
Милиция пришла очень вовремя.
Дуська вытащила мужика из-под койки и, сорвав с него портки, собралась вырвать с корнем все, что у того росло меж ног. Мужик орал не своим голосом, вырывался, клял жену, умолял отпустить или убить сразу, но не мучить его. Милиция мигом оценила ситуацию, и Дуську взяли в наручники. Ее обследовали три месяца, но не нашли никаких отклонений, и девку вскоре осудили на три года.