Топ-модель

Госпожа Мунтян заметно нахмурилась, но сдержала свои отрицательные эмоции.

— Надо подумать, — сказала я. — Посоветоваться с родными. Но пушнину не люблю, — призналась.

— В каком смысле? — изумился Вениамин Леонидович.

— В самом прямом, — поднималась из кресла для ухода. — Зачем убивать зверей?

— Машенька, — возопил Вепрь, — надеюсь, ты не член «Гринписа»?

На этом наша странная беседа закончилась. Я вернулась в спортивный зал, где ревела музыка, и кобылками скакали мои подружки. Присоединившись к ним, я, тем не менее, не забывала о предложении, исходящим от самодовольного, но суетливо-восторженного кутюрье.

Как говорится, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Голливуд, гонорары, подарки, полугодовой рай — это сыр. А какая же плата за него?

Да, я одна такая, какая есть, однако ходить за тридевять земель в рекламных целях с серебристым песцом на шее?..

Может мне несказанно повезло? Или вопрос в другом. В чем? Скорее всего, ответ лежит на поверхности, как первый осенний лист на водной глади городского прудика.

Думай, Машка, думай, затевается некая интрига с твоим непосредственным участием… Стоп!.. Я даже остановилась от удачной мысли и услышала окрик госпожи Крутиковой:

— Платова, работаем-работаем!..

Ну, конечно, какая же я недотепа, запрыгала в такт ритмичной музыки. Все просто, Маруся. Интрига имеется здесь, но без моего участия. Вот в чем дело. Просто кто-то очень не хочет, чтобы я оставалась в Москве оставалась в качестве свидетельницы гибели фотографа Мансура? Возможно, это и есть объяснение такого «выгодного» предложения.

Да, я ничего и никого не видела во время убийства фотографа, так я утверждаю. Всем. И следователю Ягодкину тоже.

А если вдруг ненароком что-то вспомню, — мало ли что случается в нашей жизни. Не лучше ли свидетельницу отправить в дальний поход за материальными благами в Голливуд. Будет изящно и благородно, не так ли? Не надо брать лишний грех на душу?

М-да, а не проще ли меня… это самое… ликвидировать… Кажется, так говорят?.. Куда дешевле будет…

— Платова, ну, в чем дело! — вопль Нинель Ивановны вновь пружинит мое тело.

Черт знает что! Надо прекратить все эти черные мысли, поскольку карьера моя только-только началась, и заканчивать её не собираюсь — в сумасшедшем доме. Возьми себя в руки — и продолжай наступательно плыть в волнах Высокой моды, как ты однажды в детстве плыла к лезвию горизонта.

Барахтайся, Машка, барахтайся, и добрый Вседержитель тебя поддержит.

После окончания спортивных занятий пришла пора обедать. В буфетной очереди сталкиваюсь с манерным Эдиком. Вот он-то мне и нужен! Кто, если не Эд, знает о подводных течениях, выплескивающих на светлую поверхность моды одних и топящих в мертвенное небытие других? Тем более, увидев меня, Эдик расцвел, как маков цвет. Приятные чувства он испытывал до тех пор, пока я щебетала птичкой всякий вздор. Потом мы взяли по стакану жидкого йогурта, булочки с изюмом и сели за отдельный столик.

— Ты прекрасно выглядишь, — сделал комплимент.

— Ты тоже, — брякнула. — То есть я хочу сказать… Слушай, — решила перейти к конкретному вопросу: — А кто такой Соловейчик?

Вопрос задала некстати, — Эд пригубил стакан с йогуртом и уже был готов насладиться кисломолочным продуктом, а тут я, как степной ястребок на тушканчика. В результате такой небрежности мой приятель подавился йогуртом, фыркнув в стакан и так, что обдал свою модную лиловатую, как слива, футболку.

— Прости, — помогала салфеткой промокать майку. — Йогурт, наверное, прокисший. — Хлебнула из стакана. — Нет, вроде ничего.

— Прекрати, — отбивался от меня. — Я сам.

— Я что-то не то сказала?

— «Не то», — промямлил и принялся оглядываться по сторонам, как это делал уже стилист Валечка Сорокин. — Маша, ты простая, как… — И не нашел нужного определения.

— Я как Маша с медведем из русской сказки, — вспомнила радостно. Помнишь, «А я все вижу: Мишка-Мишка, не садись на пенек, не ешь пирожок».

— Вот именно, — кивнул на булочку. — Лучше кушай пирожок и молчи.

— Почему?

— Потом поговорим, — процедил сквозь зубы, и по его выражению лица поняла, что лучше так и сделать, если я не хочу, чтобы моего собеседника хватил апокалипсический удар.

Пришлось пить йогурт, жевать булочку с изюмом и говорить о погоде, природе и моде. Окружающая нас публика тоже казалось беспечной, фривольной, романтической и легкомысленной.

Мысль о том, что это лишь иллюзия красивой жизни, не могла прийти в голову постороннему наблюдателю.

Но я-то чувствовала некую напряженность в атмосфере Центра: слух о том, что вчера зарезали фотографа, как курицу, безусловно, распространился со скоростью луча света. И это не могло не повлиять на людей, задающих себе и друг другу вопрос: что же происходит в мире высоких «модных» отношений? Неужели кому-то так не понравилось портфолио любимой, что кровавая расплата наступила немедленно? Или имеется куда более весомая причина столь радикальных действий по отношению к горемыке? Разумеется, мой собеседник слышал краем уха подобные сплетни, и поэтому не удивилась, когда услышала его заговорщеский шепоток:

— Тут вчера такое было?

— А что? — округлила глаза.

А, выслушав враки Эда, сообщаю не без удовольствия, что я сама была там и не надо мне отливать пули.

— Где была? — не понимает.

— Там, в мастерской у Мансура, когда его того… — и делаю характерный жест рукой у горла — своего.

Человек потерял лицо — это об Эдике. Во всяком случае, розовые щечки его покрылись белым цветом ужаса. Перекошенная улыбка искажала приятный облик столь впечатлительного юноши.

— Врешь? — прошипел с надеждой.

— Не вру, — понесло меня по колдобинам лжи. — Я была за картинкой, потом услышала голоса. Заглянула в дырочку, а там такое… Жуть!..

— Ты что? Видела, как его… того… Кто?..

— Видела, — легкомысленно ответила. — Два гоблина в масках… Вот с такими ножиками…

— Прости, гоблины — это кто? — поинтересовался слабым голосом.

— Громилы, значит. Зарезали Мансура, как петуха. Чик… Кровище…

— Меня сейчас вырвет, — сообщил Эдик, пытаясь подняться из-за столика.

— Точно, йогурт прокисший, — на это заметила я.

Глянув на меня блюдевидными глазами одичавшего кота, Эд помчался решать свои желудочные проблемы.

Вот так всегда, Маша, ляпнешь, не подумав, а расплачиваются другие. Зачем говорила о том, что будто видела преступников? Вдруг нас кто-то подслушал, тогда точно не сносить головы.

А-а-а, махнула рукой, едва не задев стаканы со стола, жить в этом «лесу» и трусить каждого шороха. Нет, это не по мне!

Обнаружив чувствительного Эдика выходящим из заведения «М», воплю:

— Ну, и что за чудо-юдо этот наш Соловейчик?