Топ-модель

— Извини, больше не буду задавать никаких вопросов, — вспыхнула. Только последний вопрос: как меня зовут?

— Тебя? — закурила Женя и улыбнулась доброжелательно: — После получения информации ты будешь проходить под агентурным именем «Маруся». Устраивает?

— Устраивает, — обречено ответила и закрыла глаза, чтобы не видеть выражение собственного лика, отражающего на лобовом стекле авто. Потому что выражение лица было такое, что возникало одно впечатление — на меня смотрит человек, мне же абсолютно неизвестный.

3

Я нахожусь в тесном и темном пространстве — мне ужасно неудобно в свои пятнадцать лет: мешает рост. Молодым подсознанием понимаю, что мне снится сон, но он настолько реальный, что всем телом осязаю страх. Он неприятный, липкий-липкий и почему-то пропахший бензином.

Потом слышу какое-то движение из вне. Слышу шаги. Слышу чужое дыхание. Слышу хруст ключа в замке. Яркий луч фонаря режет глаза. Щурюсь, чувствуя, как чьи-то крепкие и хозяйственные руки цапают мое юное тело и рвут из западни багажника автомобиля. Оказывается, я была связана бельевыми веревками и находилась в грузовом отделении такси. Почему понимаю, что это такси? Краем глаза успеваю заметить апельсиновый цвет машины и характерные «шашечки» на её боку.

Боже, казню себя, ведь мама не разрешала садиться в незнакомые машины. Но я так устала после танцев, что остановила такси. Меня даже не насторожило то, что лицо водителя укрывалось в ночи.

От шума мотора и движения я, должно быть, беспечно прикорнула и оказалась легкой добычей маньяка.

Пытаюсь освободить руки, связанные за спину, — тщетно.

— Но, но, — слышу хихикающий дребезжащий голос, — не шали, девка. Отсюда ещё ни одна пташка не вылетела вольной птахой. Я вас выношу в цинковом ведерке. Кормлю свиней своих. Ох, и любят они человечинку-с…

От этих слов, страшных и звучащих так бытово, меня душат спазмы ужаса — я задыхаюсь…

— Эй-эй, — волнуется невнятный. — Ты мне ещё живая нужна. — Вот сейчас переоденусь и займусь тобой, красавица моя…

Сквозь слезы вижу бетонный потолок, тусклую лампочку в наморднике сетки, шкаф с инструментами для ремонта машин, канистры с бензином… И понимаю, что нахожусь в гараже на далекой городской окраине, и спастись отсюда никакой возможности. Я — обречена.

Животный страх заставляет меня извиваться на железном рабочем столе и, — о, чудо! — веревка цепляется за острый, как нож, выступ. Боль выламывает руки из плечевых суставов, однако понимаю: надо терпеть. Терпеть! Терпеть! Если не хочу быть скормленной свиньям.

Наконец веревка лопается, как струна, и я освобождаюсь от нее, прыгая на бетонный пол. Мутная лампочка плохо освещает гараж — куда бежать? К металлическим воротам? Нет, они заперты на засов и амбарный замок. И тут я замечаю маленькую дверь, куда-то ведущую…

Осторожно приближаюсь к ней, заглядываю в щель. В каморке, тоже заставленной инструментами и канистрами, находится таксист. Он стоит ко мне спиной, переодеваясь в синий «рабочий» халат. Человек долговяз, но я вижу плешь на его голове. И эта плешь, словно мне добрый знак: мой будущий убийца тоже имеет слабость и, может быть, беззащитным.

Метнувшись к стеллажу, нахожу ломик с заостренным концом. Замираю у дверцы и вижу: таксист поворачивается, чтобы идти в гараж, в его левой руке — кухонный резак, в правой — оцинкованное ведро, а на лице — маска.

Маска новогоднего улыбающегося зайца с упитанными розовыми щеками.

Сдерживая крик ужаса, заставляю себя сжать в руке ломик. И жду! Жду! Жду! И когда мой смертельный враг распахивает дверцу и делает шаг вперед, бормоча:

— Не скучаешь, девочка моя. Сейчас будет нам весело. Знаешь, как это потешно выглядит, когда голова отделяется от тела. Мы с тобой обхохочемся…

И, умирая от жути происходящего, наношу резкий колющий удар ломиком в тело того, кто хочет скормить меня домашним чушкам. Ломик без труда входит в бок плешивого таксиста, и он ахает от боли и неожиданности, затем медленно оседает, пытаясь вывернуть голову в мою сторону.

Из-под маски выползает темная кровавая масса, от вида которой меня невозможно тошнит. И тем не менее заставляю протянуть руку к лицу умирающему, что сорвать эту проклятую маску и получить свободу от кошмарных видений… Я протягиваю руку и слышу:

— Я так люблю тебя, Маша…

И это, как удар, останавливает мою руку!

Трудно сказать, почему подобные кошмары, так похожие на явь, преследовали меня? Мама, пугаясь моих ночных воплей, пыталась показать меня врачам. Те расспрашивали о снах, слушали детский организм с помощью холодного эндоскопа, затем смотрели на меня, как на притвору, все выдумывающую. И я решила сама бороться с этими ужасами. Я научилась не кричать и сражаться с тошнотворным видением в новогодней маске жизнерадостного зайца. И с возрастом все чаще и чаще одерживала победы, и была уверена, что раньше или позже узнаю: кто прячется за этой пластмассовой личиной?

Между тем, день реальный, который потрясал меня неожиданными открытиями, продолжался.

Слушая «конфиденциальные откровения» двоюродной сестры Евгении, мне казалось, что мир рухнул — и рухнул, подобно средиземным городам при девятибалльном землетрясении. Ан нет! Через полчаса обнаружила, что всё на своих крепких и надежных местах: и столица, и её улицы, и машины на этих улицах, и в одной из этих авто — я, гуттаперчевая красавица.

Конечно, то, что услышала, произвело должное впечатление на меня. Правда, если бы чуть наблюдательности, то могла бы и сама заподозрить: Женя занимается какими-то проблемами, связанными с государственной безопасностью. Но была слишком занята собой.

Теперь же, вспоминая наши «похождения», скажем, в стриптиз-бар «Полуночный ковбой» или на стрельбище, или нашу ночную поездку во внуковский городок, понимаю: ничего случайного вокруг не происходило.

По утверждению сестры, велась обычная «работа», цель которой заключалась в следующем: проверить мои психические и физические кондиции.

— Как это? — не понимала. — Для чего? Что ещё за кондиции такие, черт возьми?!

— Каждый из нас обладает теми или иными качествами, теми или иными достоинствами и недостатками, — обстоятельно отвечала Евгения. — Ты молода, красива, спортивна, легко обучаема, средней эмоциональности…

— «Средней эмоциональности», — повторила и закричала. — Стоп! Так это что, «ваш» маньяк? С дохлыми кошками?..

— О, Господи! — возмутилась сестра. — Маша, ты за кого нас принимаешь? Маньяк со стороны, и с ним надо разбираться.

— А я вот подумала: все эти гадости — проверка, — призналась.

— Мы серьезная организация.

— И чем занимаетесь?

— Маша, я же просила: никаких вопросов.

— А как жить… без вопросов?

— Молча, — получила ответ. — Все, что тебе нужно знать, расскажу сама.