Топ-модель
Шрифт:
Потом мрак обволакивает неприятной ветошью видений мое болезненное сознание: я вижу хихикающего темного человека, наплывающего на меня. В его руках - окровавленный кухонный резак. А на лице - новогодняя маска зайца.
... Брызги воды, как кислота. Я испуганно открываю глаза и чувствую, как в мою душу заползает мертвый желтый кусок страха.
Надо мной существо - оно в новогодней маске зайца. Существо брызгает на меня водой из металлической миски. У этого существа смятые с пузырями брюки и стоптанные туфли.
– Как дела, Машенька, - говорит человек голосом Роберта Робертовича. Пора просыпаться, а то я по тебе
Я пытаюсь сделать подсечку и завалить мучителя на пол. Неудачно слаба, как кисельная медуза, выброшенная на солнце.
– Но-но! Не шали, Машенька. Я теперь все учел. Ты - моя!
– Роберт Робертович? Что происходит? Почему? Что вы хотите?
– Узнала, Маша, - стаскивает маску и я вижу напряженное суховатое лицо г-на Фишера. Глаза его глаза холодны и мертвы, как у акулы.
– Не все сразу, красавица.
Отходит, берет стул и настольную лампу. Потом садится на расстоянии метров пяти, направляет свет лампы в мою сторону, говорит с торжеством:
– Я тобой буду любоваться, как на картину художников Эпохи Возрождения. Ты не против!
– Дай пить!
– говорю с ненавистью.
– Пить?
– мелко хихикает.
– Странные люди. Просят пить, когда надо просить жизнь. Вот твоя подружка Таня тоже хотела пить. И пила водку, как воду.
До конца не верила, что вальяжный презентабельный господин Фишер может превратиться в мерзкого мерзавца, однако его последние слова... Это он! Он! Тот, кто преследовал меня всю жизнь! Именно этот страшный человек в стоптанных туфлях, жил рядом с нами, скрывая свою звериную каннибальскую сущность. Именно он кромсал и убивал молоденьких дурочек на черноморских пляжах. Именно он - сексуальный маньяк, выезжал на трассу под видом таксиста... с одной только целью...
– Я тебя убью, - говорю.
– Я убью тебя, сука!
– повторяю.
– Тебе не жить, тварь, - утверждаю.
– Ты труп, - верю.
– Как страшно, - хихикает.
– А мне не страшно.
– И решает.
– Что ж: надо с тобой ещё работать и работать, Машенька. Чтобы ты была примерной девочкой и слушала старших.
– Да пошел ты, фишер!..
– Ха-ха, - заливается от удовольствия живодер.
– Был Фишер, да весь вышел. Теперь я Волосс, с двумя "с". Фамилия такая, Машенька. Прошу любить и жаловать. Правда, обошлось сие в копеечку. И, вообще, ты, красавица, обошлась в большую копеечку, да такая девочка не имеет цены. Ничего не жалко.
Я слушала этот бред и понимала, что Роберт Робертович болен, давно и опасно; он болен так, что попытки уговорить, отвлечь, разжалобить не имеют смысла.
– Пить, - требую я.
– Пожалуйста, - поднявшись со стула, оставляет на ней металлическую миску.
– Дотянешься, выпьешь. Без труда, как известно, не проедешь на велосипеде.
– И зачем-то натянув на лицо новогоднюю маску зайца, удаляется прочь - исчезает в дверь, которая обита оцинкованным листом.
Черт-черт-черт! Никаких шансов! Это Фишер-Волосс свихнулся так, что нет надежды на чудо. Что ему от меня надо? В лучшем случае, изнасилует, в худшем - расчленит на куски мяса. И ловлю себя на мысли: я - спокойна и этих предположений уже не пугаюсь.
Я заставляю себя подняться на ноги - делаю два шага к стулу. Опускаюсь на бетон. Вытягиваю ногу - ну же!.. вытягиваюсь в попытке... Еще немного!.. неистерпимая боль в запястьях... ну же!.. и носком правой ноги цепляю
ножку стула. Острожно подтягиваю к себе - миска подрагивает на стуле. Жизнь - за глоток воды. Есть! Пью теплую водопроводную воду. Первая победа с привкусом поражения. Сажусь на стул. Теперь смочить глаза и виски. Нужно вернуть состояние жизни в разбитое и отравленное тело. И попробовать навязать борьбу этому невнятному старому недоноску.Итак, зачем я нужна Фишеру-Волоссу? Прежде всего, я нужна ему живая. Если он меня не убил во сне... Как можно убить врага миской, рассуждаю я, или стулом? Вот вопрос вопросов. И ещё один вопрос: меня ищут? Должны искать - должны вспомнить о Внуково. Где-то совсем рядом рыдают турбины поднимающихся в небо самолетов, где-то совсем рядом живут счастливые люди, которые никогда не задумываются о своих физиологических нуждах... Да, чувствую желание облегчиться. Обычное желание превращается в проблему. Кошмар в кошмаре!
От бессилия поднимаюсь со стула и швыряю его в стеллажи с инструментом. И удачно. Обвал железа такой, что, если бы не этот проклятый бесконечный гул самолетов, вся бы область вздрогнула. А так появляется только мой палач. В маске зайца. В чем дело, Машенька? Я отвечаю - в грубой форме.
– Ах, да! Прости, Маша, ты же человек, - уходит в тень, затем возвращается. В его руках старое мятое ведро.
– Прошу.
– Что это?
– ведро.
– И что?
– Это твой туалет, - садится на табуретку.
– Давай делай, а я посмотрю...
– Идиот!
– Почему же это я идиот?
– обижается.
– Ты сама во всем виновата, Маша. Слушалась бы меня...
– Ты о чем, Робертович?
– Я сколько просил тебя: ходи без трусиков, а ты?
– А что я?
– И теперь я решил тебя наказать. Серьезно наказать.
– Да, пошел ты...
– Давай-давай, мочись...
– Я сказал: пошел...
– Ладно-ладно: покажи зайчику свою молоденькую пизду. Чистенькая она, нетронутая - она, моя - она. Я мечтаю вырезать её из тебя, потом побрею, поджарю и!..
– Заткни-и-и-сь!
– страшно ору, разрывая аорту от ненависти и бессилия.
Валюсь на матрац, зажимаю голову руками - нет, лучше смерть! Чем жрать словесное дерьмо этого беспредельного ублюдка!
Краем глаза замечаю, мой мучитель шаркает прочь. Убью! При первой же возможности. Потом смотрю на ведро. Проклятое ведро. Вот моя цель - мятое ведро. Вот моя мечта - помочиться в это цинковое ведро. Какие гримасы судьбы: великолепная топ-модель у помойного ведра. Прекрасно! Кто бы меня видел у этого ведра.
И вдруг со мной случается истерика - я смеюсь. Я хохочу. Меня рвет желчью смеха. Мое положение ужасно - но оно так ужасно, что остается только хохотать. И отправлять естественные надобности.
С гримасой гадливости к себе и ко всему, что окружает меня, становлюсь над ведром, стащив, разумеется, предварительно джинсы и трусы. Да пропади все пропадом.
Оказывается, ничего страшного - человек быстро привыкает к предлагаемым обстоятельствам.
Снова сажусь на матрац - остается только ждать. Вот только что? Когда тебя разрубят на куски мяса... И тут я чувствую приступ голода. Нет, это невероятно? Находясь в таком положении, и такие желания. Господи, как же человек скверно устроен. Из него хотят сварить похлебку, а это вызывает у него желание самому перекусить. Не схожу ли с ума?