Топ-модель

– Маша, это я? Я. Спокойно-спокойно, все будет хорошо.

– Хорошо?
– переспрашиваю.

– Да-да, - обнимает меня.
– Я вовремя.

– Почему так долго?

– Искали, Маша, - помогает подняться на ноги.
– Кровь?

– Это не моя.

Охотник на людей берет меня на руки и выносит из проклятого гаража, потом - из дома. И я слышу ясный гул самолетов, и понимаю, что все кошмары закончились. И теперь я буду жить и жить, жить и жить, жить и жить.

После умываюсь холодной колодезной водой. И пью-пью-пью воду, словно желая напиться на всю жизнь вперед. Потом сажусь на крыльцо и смотрю на дальний лес, розовеющий от восходящего солнца. Розовый лес, говорю я Алексу. Да-да, кивает и продолжает вызывать по телефону службы, необходимые в подобных случаях.

Затем обнимает меня и рассказывает о том, как меня искали. Работа была проведена колоссальная, вплоть до того, что Евгения летала в Дивноморск.

– А зачем?

– Узнали, что некто Фишер Роберт Робертович убыл в Москву в тот же день, что и ты? Решили проверить. И вот результат.

– А маме, что сказали?

Стахов отвечает: мама моя в порядке, она сильный человек, она подробно рассказала о своем бывшем кавалере Роберте, который так её любил, что хотел даже покончить жизнью самоубийством.

После этого - поиск пошел в нужном русле. Этот дом принадлежал его двоюродному брату Волоссу, исчезнувшему несколько дней назад. А когда прошла информация о том, что в Центре моды видели старые "жигули" с номерами, принадлежавшими...

– А что Бирюков?

– Они были знакомы, Фишер и Бирюков, - ответил менхантер.
– Первый решил отыграть сложную игру и выбросил в окно второго. У меня, кстати, были сомнения...

– Ты - молодец, - снисходительно молвила я.

– Ну, ты сама... молодец. Зачем сбежала?

– Вы слишком долго возились с этим Жопиным, - позволила себе резкость.
– Надеюсь, не зря мы?..

– Не зря, - и рассказывает, что Картель разрушен до основания: господину Николсону грозит двести восемьдесят девять лет тюремного заключения, а нашему вышеупомянутому гражданину почетная дипломатическая ссылка в страну третьего мира, скажем, Нигерию.

– Какие разные законы, - говорю я.
– Бедные нигерийцы, - жалею.

– Почему?

– А "Шурик" невкусный.

– Шутки у тебя, Маша.

– Почему? Из меня тоже хотели похлебку...

– Все-все, успокойся, - прижимает к себе.
– Поплачь-поплачь, будет легче.

И я плачу - и плачу так, как, наверное, никогда не буду больше плакать в этой жизни. И эти слезы помогают мне вернуться к самой себе, прежней, светлой и чистой, как бегущая морская волна.

По возвращению в "московский" дом - по телефону поговорила с мамой, а затем сутки спала, и снилось мне только море.

Потом пришло сообщение: госпожа Мунтян приглашает меня в Париж демонстрировать её творческие работы.

Дальнейшее происходило быстро и буднично. Меньше чем за двенадцать часов мне оформили заграничный паспорт и визу. Чувствовала себя прекрасно, вот только не могла переносить запах пережаренного мяса.

В день отъезда Алекс Стахов пообещал отвести в аэропорт Шереметьево-2. Я согласилась - почему бы и нет? Мы посидели на прощание в узком кругу: я, Евгения, Максим Павлова, Олег Павлович и Ольга Васильевна. Пили чай, ели новый торт "наполеон" и шутили. И я даже смеялась дурацким шуткам Максима.

Потом приехал Стахов, и я попрощалась со всеми. Мне пожелали счастливого полета. И мы остались одни, я и мой любимый. Он говорил какие-то глупости и тоже шутил.

Когда наш джип вырвался на скоростную трассу, я поинтересовалась: сколько до отлета самолета?

– Не волнуйся, Маша, - радостно ответил Алекс.
– Мы с запасом. Я в этом смысле очень предусмотрительный, мало ли что на дороге...

– Да, мало ли что, - согласилась я.

И когда услышала знакомый напряженный гул самолетов, попросила водителя притормозить внедорожник на обочине.

– Зачем?
– удивился.

– Хочу попрощаться, - и указала на поле за небольшим перелеском. Видишь, там стог сена...

– Вижу. И что?

– Пошли туда.

– Маша?

– Я так хочу.

– Ну, родная, с тобой не соскучишься, - выходил из машины.
– Опоздаем?

– Постараемся не делать этого, - и принялась спускаться в заросшую травой канаву

– Минуточку, - помогал, протянув руку.
– Никогда не подозревал, что ты такая романтическая... особа...

– Какая есть, милый.

По-моему, охотник на людей, как и все мужчины, не понимал до конца, что от него пытается добиться женщина, в данном случае, молодая девушка.

Мы прошли по теплому перелеску - там пели летние невидимые птицы. Потом вышли на поле, от него исходил природный, дурманящий дух вечной жизни. Солнце пылало в чистом зените, лишь несколько облаков...

Я обняла за талию своего спутника, а он - мою, и так мы шли-шли спотыкающимся шагом, приближаясь к стогу нового сена.

– Маша, понимаешь, что делаешь?
– спросил меня, когда наконец понял в чем дело.

– Я хочу быть женщиной, - ответила.
– И я хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной.

– Ты сумасшедшая?

– Чуть, - улыбнулась.
– Я люблю тебя. Но больше себя.

– Маша, - терялся.

– Прекрати, - сказала я.
– Прояви мужество и отвагу!

– О, Боги!

– Они не помогут, - и резкой подсечкой завалила любимого в стог сена.

И плывет над нами синь неба. И в ней, как в море, плывем мы. Потому, что небо - это море. И пока есть море - есть я. И я буду счастлива, как счастливо море во время прилива.

Этот великолепный торжественный пафос - ссаживает сухопутная, пыльная, как правда, корова. У неё гнутые рога и трудолюбивое вымя до самой до стерни. Красивыми влажными глазами глядит она на нас, людей, копошащихся в сене. Потом, шумно вздохнув, продолжает свой путь: должно быть, это её стог сена? Прости, бурена, говорю ей, и пойми...