Торпеда для фюрера

— За это время, как мне сказали в Вене, они и сами проходят с божьей, а не врачебной помощью… — почти дружелюбно заметил Бреннер.

Он почувствовал облегчение с той минуты, как штурмбаннфюрер Габе в сопровождении двух солдат направился к пятнисто-зелёному, как жаба, бронетранспортеру.

— Может, это прозвучит как-то не слишком по-христиански, но я не приходской врач, герр Бреннер, а военно-полевой хирург, — снова поджал губу Шламе. — Поэтому утешать вас не стану. Болезни опорно-двигательного аппарата весьма коварны и разнообразны. Ваши симптомы могут свидетельствовать и о банальном радикулите или ревматоидном артрите, как инфекционном, так и дистрофическом. Но в качестве остаточных явлений травмы это может быть и повреждение периферической нервной системы…

— Да ну вас к чёрту, Шламе, — проворчал Карл-Йозеф. — Теперь вы мне эпитафию сочиняете.

— Отнюдь, — почти торжествовал полковник, — только диагноз. Пусть не самый оптимистический, но, с учетом обстоятельств, вам неслыханно повезло, поскольку бальзам и панацея от всех возможных ваших болячек у вас под ногами. Бодрее, господин гауптштурмфюрер, вы на курорте, которому нет аналога во всей Европе. Или вы думаете, напрасно Геринг вывозит эту грязь целыми вагонами в Альпы? Там, в пещерах, специально вырубаются ванны.

«Пошёл ты со своими ваннами…» — раздражённо подумал Карл-Йозеф, поймав себя на том, что пытается утешить правую руку.

Похоже, этот докторский стих латынью, — ревматоидный артрит… дистрофический… периферическая… фантомные… — раздраконил едва унявшуюся с утра боль. То ноющую, то нестерпимую, как при обновлении первичной перевязки.

«Фантомная боль, или сигнал повреждённой нервной периферии?..» — Поскольку гладил гауптштурмфюрер Бреннер левой рукой правую перчатку, натянутую на протез.

Ещё и поэтому освежение столь малоприятного знакомства, — знакомства с командиром «полевой жандармерии», — в планы Карла-Йозефа никак не входило. Как бы там ни было, но именно он, штурмбаннфюрер Габе, командовал тогда прикрытием его встречи с бывшим агентом «Игроком». Встречи, на которой гауптштурмфюрер Бреннер был убит, — по замыслу «Игрока».

Три месяца тому назад. Оккупированный Крым. Гора Аю-Даг

— Auf Wiedersehen… Прощайте… Во всех смыслах… — добавил Войткевич, уже канув в лесную глушь, как в небытие. Только отступил куда-то в сторону, выйдя из серебристо-дымного луча лунного света, — и ни шороха.

Бреннер не сразу даже спохватился, да и не пытался отследить, куда подевался бывший его агент «Spiller», «Игрок». Его внимание приковал дуб, дупло, темневшее на уровне его головы. Отмахнув рукой в сторону дебрей, дескать: «Halt!» — не хватало ещё, чтобы штурмбаннфюрер Габе рванулся задержать Войткевича, — Карл-Йозеф поднялся. Он не мог допустить, чтобы «расстрельный список», оставленный ему «Игроком» Якобом, попал в чьи-либо руки. Список завербованных им, «Игроком», сотрудников абвера в период с 1939 года по 1941-й. Как выяснилось, агент «Игрок» неплохо справлялся как с ролью завербованного агента абвера, так и с амплуа советского разведчика. И если кто-либо узнает об этой его, Бреннера, ошибке… («Какой, к чёрту, ошибке?! Провале! Три года курировать агента ИНО НКВД?!») то удастся ли ему, Бреннеру, доказать, что это был только провал, а не предательство? После похищения русскими его собственного адъютанта Стефана Толлера к нему и так вопросов больше, чем хотелось бы. Поэтому никто, даже этот мальчишка Габе, что сидит сейчас в засаде со взводом своих «фельдполицай» чуть поодаль поляны, не должен знать. А он, может быть, тем более. «Очень смышлёный, и очень некстати, мальчик», — подумал Бреннер, сунув руку в чёрный зев дупла.

— Записка?! Мой бог, да здесь их столько!..

Он вынул целую горсть то ли бумажек, то ли жёсткой дубовой листвы. «И впрямь, пока найдёшь нужную, можно не то что скрыться, а занять оборону и окопаться в полный рост…» — глянул вдогонку исчезнувшему Якобу Карл-Йозеф и, зацепившись локтем за край дупла, полез свободной рукой в карман за фонариком. «Впрочем, кажется, повезло», — облегченно вздохнул он, высветив скромным огоньком содержимое горсти.

Первая же бумажка в комке пожелтевших и даже полуистлевших посланий была исчёркана угловатым латинским шрифтом.

«Стефан любит Мусю. 13.07.26 г…» — успел разобрать немецкое «Ich liebe Musja…» Карл-Йозеф и вдруг ослеп. Боль, страшная и странная боль, — локоть, оставленный в дупле, будто продёрнуло электричеством…

…Нервный смешок по поводу того, что вместо компромата на самого себя, он обнаружил в дупле пионерского «почтового дуба» любовную записку своего адъютанта, — «Die volle Idiotie!» — не оставлял Бреннера всё время. Больше часа, пока его, контуженого, шокированного и окровавленного, но почему-то не потерявшего по-акульи стоического сознания (даром, что выпотрошили — живёт и готова кусаться тварь морская!) — спускали со спины Медведь-горы. И ещё полчаса, пока везли в гурзуфский госпиталь. И даже потом, в Вене, уже с протезом на руке, частенько вспоминал он за покером, как бравурный фронтовой анекдот: «Вообразите, без малого двадцать лет прошло, как мой болван, упокойте черти его душу, оставил в дупле дуба записку пионерской вожатой, в которую был влюблён без памяти. Что вы удивляетесь? Он тоже был пионером. Рыжий, с оттопыренными ушами «спартаковец» Веймарской республики отдыхал в советском пионерском лагере по приглашению Сталина. Как у них там, «Die Proletarier aller L"ander verbinden Sie sich! [13] Пить водку…»

13

«Пролетарии всех стран…»

О том, за каким дьяволом сам гауптштурмфюрер на крымской Медведь-горе сунулся в дупло «почтового дуба», он многозначительно умалчивал. «Не те собеседники» были, чтобы расспрашивать об этом контрразведчика, и сами понимали, что они «не те».

— Бедный Стефан… — подытоживал армейские байки Карл-Йозеф, прежде чем разговор снова возвращался к новинкам сезона Венской оперы. — Русские его убили.

По крайней мере, Карл-Йозеф на это надеялся…

Надежды оправданные, не очень — и очень не…

Оккупированный Крым. Район действия 2-го партизанского сектора. Июль 43-го

Приплюснутое рыло бронетранспортера разнесло деревянные останки телеги на краю поля, как городошную фигуру, но тут же зарылось в бугор ржавой земли, вдруг поднявшийся под его передними, в рубчатых автомобильных скатах, колёсами. Сопровождаемый раскалённо-белым пунктиром пуль, Сергей Хачариди кубарем откатился с пути «Scherer». Вздыбленная земля и клочья стерни уже через мгновение опали, и Войткевич с облегчением заметил, что одно колесо бронетранспортера соскочило с оси. Граната Сергея пришлась как нельзя впору. Из кузова «Scherer» посыпались мешковатые фигурки в каменно-серой форме фельдграу.

Но перевести дух Яша не успел. Подбрасывая на рытвинах коляску с пулемётчиком, из-за бронетранспортера выкатился «BMW» полевой жандармерии, затем другой.

Первый наткнулся на длинную очередь Войткевича, не глядя махнувшего в его сторону стволом «шмайссера», но второй успел озариться огненным рваньём, полыхнувшим из щелей ствольного кожуха «MG». Очередь выбила фонтаны земли совсем рядом.

Яков перекатился в сторону и вновь нажал спуск. И только через несколько секунд, а может, минуту, — в горячке перестрелки разве поймёшь, — в сознание лейтенанта проник и заставил обернуться чей-то вопль:

— Горит!

Первый транспортник «Ли-2», груженный и даже перегруженный, к тому времени уже взревел двигателями и, тяжело вскидывая элеронами хвостового оперения, стронулся с места, набирая ход, — и тут из заслонок охлаждения вырвались чёрные вихри копоти и длинные языки пламени.

— Стефан! Стеша! — драл глотку Войткевич, слепо продираясь в свалке человеческих тел, то ли рвущихся на свободу, то ли уже агонизирующих в задымленной крематорской камере, в которую превратился грузовой отсек «Ли-2». — Стеша, сукин сын, голос!.. — бесцеремонно отбрасывая с пути чьи-то тела, невидимые в удушливом дыму, орал лейтенант. — Аська, б..!