Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы

— Эта встреча у тебя дома и послужила причиной нашего разрыва.

— Ты так думаешь? Я сделала что-то не то?

— Нет, ты была в полном порядке. Это я… Ты очень ждала этой встречи и пригласила меня к себе, твои родители, по-моему, куда-то уехали… Ты очень хотела нашей близости, но, как назло, мне надо было торопиться на репетицию в свой молодежный театр, и я бежал… После этого ты и разорвала наши отношения…

— Нет, просто я подумала, что мы можем зайти далеко, а ты не герой моего романа, не мой идеал, вот и все, чем раньше это случилось, тем было легче, правда?

— А на мой взгляд, все было так да не так… Но у меня в любом случае осталось от наших с тобой встреч какое-то приятное чувство…

— Еще меня добила статья в газете, зачем ты это сделал?

— Какая статья? О чем ты?

— Которую ты написал в «Полимере» про меня… Было такое ощущение, что встречался только из-за этого, чтобы выполнить редакционное задание.

— Прости, а это было до нашей встречи у тебя дома или после?

— А это важно? После.

— Просто интересно, Люда… Так о чем была статья? Вот, право, чего действительно не помню, так эту статью…

Она рассмеялась:

— Хохмач! Статья про меня, какая я, растакая «хорошая»…

— А статьи у тебя случайно не осталось, Людочка?

— Не люблю, когда называют меня «Людочка», терпеть не могу, это напоминает мне «блюдечко»… Я знаю, я грубая, извини, но не надо меня так называть, хорошо?

— А чего ты такая грубая-то? Не замечал за тобой этого раньше…

— Сама не знаю… А какой ты меня замечал? Неужели запала в душу?

Он задумался:

— Знаешь, бывает так, что какой-то эпизод, запавший тебе в душу, забывается, покрывается мраком и вдруг вспыхивает, напоминая о себе. Значит, запала. А ты?

— Это естественно, очень ты сладок на язык, а этого так не хватает. Спасибо, что ты есть и был в моей жизни.

— Тебе нравится Жлобин?

— Нет, не люблю я его, это просто большая деревня…

— А как вообще ты оказалась в Жлобине?

— Я же тебе говорила, окончила институт, жить в тесной квартирке стало невмоготу, и муж отправился на работу в Жлобин, строить металлургический завод. Ну и я за компанию.

— А мыслей уехать из Жлобина у тебя не было?

— Некуда…

— А дети тоже с вами живут, ну, в смысле, в этом городе?

— Да, в этом городе. Невестка — истинная белоруска, а зять — наполовину белорус, наполовину татарин. Круто!

— Круто! — повторил он, усмехнувшись.

Она не заметила усмешки.

— Ты говорил, что у тебя двое детей. А сколько лет старшему?

— Тридцать…

— Сколько? — спросила она недоуменно.

— Тридцать… — ответил он.

— Подожди, подожди, что-то не поняла, сыну твоему тридцать лет… Так, значит, ты был женат, когда мы встретились? Я обиделась…

Ему показалось, что она произнесла это в шутку, и он так же шутливо отреагировал:

— А чего ты обиделась? Ты же все равно не захотела, чтобы это зашло далеко. Или хотела? Ты была такая хорошенькая…

— Дзякую…

Она намеренно произнесла по-белорусски слово «благодарю» и повторила еще раз:

— Дзякую… за хорошенькую…

Потом, словно спохватившись и не глядя на него, заговорила отрывисто и резко:

— Ты неверно поставил вопрос: «Хотела — не хотела?» Не скрываю, меня это интересовало. Я была интересна тебе тем, что была невинна, ведь какая любовница в таком возрасте? Хотелось стать первым мужчиной?

Она почти что кричала, схватившись за поручень стула, губы ее затряслись, запрыгали, лицо стало жестким, как наждачная бумага:

— А я… а я с брезгливостью вспоминаю, как извергался твой член в воздух — неописуемо! И это называется близость? Не обольщайся, в этой жизни надо не только брать, но и давать. Только один человек делает меня счастливой! Он только дотрагивается, ласкает, а я уже хочу по-всякому, мне все равно, как и где, я просто хочу испытывать блаженство, которое он мне дает! Как он входит в меня, вначале медленно, а затем все ускоряя и ускоряя темп, и мы на небесах! Люблю, нет, просто обожаю утренний секс! Когда стрела уже готова, немного приласкать, и в «яблочко»! Классно, особенно наездницей! Поэтому с ним хоть в шалаше, но рай! Прощай! Рада была повидаться с тобой!

Она вскочила, невольно, неуклюже задев скатерть, и, хлопнув дверью, выбежала на улицу. Кофе, стоящий на столе, расплескался, и тут он заметил, что несколько капель попало на фотографию Дарумы, они заполнили на миг пустые кукольные глазницы, а затем нехотя поползли вниз по странице, оставляя за собой рваный след.

Слеза ребенка

Мы — дети страшных лет России…

А. Блок, Рожденные в года глухие…

Даже счастье всего мира не стоит одной слезинки на щеке невинного ребенка…

Ф. Достоевский, Братья Карамазовы.

— Дяденька, — маленькая девочка лет восьми, плача, загородила дорогу крупному молодому человеку лет двадцати пяти, — дяденька, пожалуйста, я кушать хочу…

Пробормотав что-то вроде «до чего дошли, детей отправляют деньги на водку просить», молодой человек вытащил из кармана десятирублевую бумажку и, вздохнув, вложил в протянутую ладошку.

Наблюдавшая эту сцену старушка в застиранном сером платке истово перекрестилась, словно пытаясь отогнать страшное наваждение; ее можно было понять.

На крыльцо магазина вышла продавщица, закурила и, сделав глубокую затяжку, вдруг обратила внимание на девочку, растерянно сжимавшую в кулачке десять рублей.

— Опять ты здесь, заморыш?! — сказала продавщица. И пояснила старушке, стоявшей неподалеку:

— Третий день уже сюда ходит.

— Денег просит? — жалостливо спросила старушка.

— Есть хочет! — отрезала продавщица и пожала плечами. — Родители, что ли, ее не кормят?

— Может, милицию позвать? — робко предложила старушка, поправив сползший платок.

— Да я вот тоже думаю, — согласилась продавщица. — Пойду-ка сделаю ей сначала сэндвич, а заодно и в милицию позвоню.

Продавщица затушила сигарету и ушла, но минут через десять вернулась, подозвала девочку и дала ей кусок хлеба с маслом и колбасой.

— Спасибо, тетенька, — девочка тотчас перестала плакать, набросившись на еду.