Тот кто знает (Книга 1, 2)

– «Соседи», триста сорок шесть, дубль второй!

О господи, да сколько же можно обниматься и целоваться! До утра, что ли?

– Хороша девчонка, – услышал Игорь за своей спиной чей-то негромкий голос, показавшийся ему знакомым. – Я с ней два эпизода уже сделал, работать – одно удовольствие. Совсем неопытная, но талантливая. Из нее толк будет.

– Кто такая? – спросил другой голос, на этот раз женский. – Я ее в первый раз вижу. Она где-нибудь снималась?

– Нет, это у нее первая картина. Ира Савенич. Запомни имя, ты его наверняка еще услышишь. Наталья с ней хорошо работает.

– Красивая девочка, – без тени зависти констатировал женский голос. – Что-то они из графика вышли, нас на два часа вызвали, а уже почти три. У тебя сколько эпизодов сегодня?

– Два. Один с тобой, другой с Женькой.

Игорь осторожно отступил назад и сбоку исподтишка оглядел беседующих. Точно, со знакомым голосом он не ошибся, это же Привалов, еще одна звезда экрана. Даже почти две, потому что рядом с ним стоит актриса, которую Игорь видел в нескольких фильмах, но вот имя вспомнить не может.

Сняли еще два дубля, прежде чем послышалось:

– Спасибо, снято! Делаем сцену у магазина. Привалов здесь?

– Здесь, Наталья Александровна, уже давно приехал.

– Милицейская машина есть?

– Стоит.

– Массовка?

– Мы готовы, Наталья Александровна.

– Наташа! – стоящий рядом с Игорем Привалов приподнялся на цыпочках и помахал рукой. – Я тут!

– Здравствуй, Алик! Идите пока с Женей одевайтесь и на грим.

Подошел Калугин, они с Приваловым обнялись и о чем-то оживленно зашептались. Игорю было плохо слышно, но по отдельным доносящимся словам он понял, что речь идет о каком-то внутрикиношном скандале. Ира куда-то исчезла, Игорь отошел в сторонку и достал сигареты. Совсем близко от него прошла женщина, которая командовала всем процессом и которую называли Натальей Александровной. В джинсах и рубашке с закатанными до локтя рукавами, с усталым и сосредоточенным лицом. Она попала в полосу света, и Игорь заметил обильную седину в ее волосах. Наверное, лет пятьдесят, если не больше, решил он, хотя фигура хорошая, подтянутая. Без седой головы он бы дал ей лет тридцать пять.

– Игоречек, я здесь.

К нему подбежала Ира, возбужденная, с блестящими глазами. Вместо жуткого застиранного халатика на ней были брюки и трикотажная маечка с глубоким вырезом. Взлохмаченные гримером кудри кое-как приглажены и схвачены на затылке большой заколкой.

– Можем ехать? – с трудом сдерживая недовольство, спросил Игорь.

– Да, поехали.

В машине она сразу отодвинула сиденье назад, вытянула ноги и закурила.

– Напрасно ты Елизавету Петровну послушался. Тебе поспать останется всего ничего, и на работу. Если бы я знала, что все так затянется…

– То что бы ты сделала? – зло прервал ее Игорь. – Объяснила бы маме, что в два часа ночи тебя нужно встречать, а в три – уже нет?

– Ты прав, – со вздохом согласилась Ира. – Ничего не изменилось бы. Я пыталась ее убедить в том, что прекрасно доберусь домой сама, но она и слушать ничего не хотела. Извини, что так получилось. Это больше не повторится, у меня больше не будет ночных съемок на этой картине.

– Ты с таким сожалением об этом говоришь, – ехидно заметил Игорь, не желая скрывать свое плохое настроение.

– Почему с сожалением? – не поняла Ира.

– Откуда же мне знать, почему. Может, тебе нравится в два часа ночи целоваться с этим Калугиным. Я даже допускаю, что ты не хотела, чтобы я тебя встречал, потому что рассчитывала проехаться по ночной Москве в обществе кинозвезды.

– Не говори глупости, – спокойно ответила она, – мне совсем не нравится с ним целоваться. Кроме того, моя работа на сегодня закончена, а у Жени еще один эпизод, ему сниматься еще часа полтора. Ты что, пытаешься изобразить ревность?

– Ну, допустим.

– Не старайся, у тебя ничего не выйдет.

– Почему это?

– Потому что у тебя нет для этого никаких оснований. Ни-ка-ких, – по слогам произнесла Ира. – Лучше честно признайся, что ты опять не в духе и ищешь, к чему бы придраться.

Он не ответил, внутренне признавая правоту жены. Да, ему не понравилось, что Ира неоднократно целовалась с посторонним мужчиной, но как он ни вглядывался в прильнувшие друг к другу фигуры, он не сумел увидеть в этой сцене ничего личного. Оба отстранялись друг от друга мгновенно, по команде режиссера, ни разу не затянув объятие ни на одну лишнюю секунду.

– И все-таки я не понимаю, почему ты не уйдешь со службы, – продолжала жена. – Ты так выматываешься, ты постоянно злой, нервный. И денег зарабатываешь – кот наплакал. И вставать каждый день приходится ни свет ни заря. Как было бы хорошо, если бы ты мог завтра поспать подольше, а то я чувствую себя такой виноватой. Виктор Федорович тебя все время уговаривает перейти в министерство на более спокойную должность, если уж ты так держишься за свои погоны. Ну почему ты такой упрямый?

– Не лезь не в свое дело. Я сам буду решать, где мне работать.

– Если б ты хотя бы взятки брал, я бы еще понимала! Шучу, конечно. Но в самом деле, Игоречек, объясни мне, почему ты так держишься за свою работу, а? Ты же ее ненавидишь, она тебе поперек горла стоит.

– Чушь! – резко ответил Игорь. – Я люблю свою работу и не хочу ни на что ее менять.

– Да не любишь ты ее, – продолжала упорствовать Ира. – Я же не слепая, я прекрасно вижу, с каким настроением ты уходишь утром и возвращаешься вечером. Когда человек любит свою работу, она ему в радость, даже если она безумно тяжелая, а твоя работа тебе не в радость. Что, есть какая-то причина, о которой ты не хочешь мне говорить? Ты кому-то чем-то обязан, и поэтому не можешь уйти?

Да замолчит она или нет?! Еще не хватало с ней обсуждать самый болезненный в его жизни вопрос. Женька Замятин – его крест, который он будет нести всю свою жизнь. Он, Игорь Викторович Мащенко, обязан работать следователем, потому что следственная работа – его истинное призвание. Ради этого призвания он предал друзей, обманул их, лишил возможности учиться в летном училище, пообещал устроиться на работу и потом вместе с ними идти служить в армию, а сам уехал поступать на юридический. И он обязан оправдать свой поступок. Если он уйдет из следствия, это будет равносильно признанию в том, что следственная работа – отнюдь не самое главное в жизни. И какими же глазами посмотрит на него после этого Жека? Жека, от которого никуда не скрыться, который знает его адрес, и все телефоны, и место работы, и будет звонить и говорить Игорю все, что думает о нем. Он ведь и так уже догадался насчет письменного экзамена, и, хотя Игорь все отрицает, не признается, Замятин ему не верит. Боже мой, ну почему, почему он попал в такую зависимость от Жеки? Почему не может жить свободно, так, как хочется? Почему он всей своей жизнью должен оправдываться перед безногим инвалидом и перед памятью погибшего на той же войне Генки Потоцкого? Как так получилось? И есть ли выход? Ответов на эти вопросы Игорь не знал.

А тут еще отец со своей политической деятельностью, масла в огонь подливает, требует, чтобы Игорь бросил следствие и ушел в Главное управление по борьбе с организованной преступностью или в Главное управление по экономическим преступлениям. Отец своего интереса не скрывает, говорит прямо:

– Мне нужен человек, имеющий доступ к информации.

Впервые он завел этот разговор полгода назад, но еще в мягкой форме. Ни на чем не настаивал, только предлагал подумать. Игорь, естественно, упирался, лепетал что-то насчет любви к работе и нежелания уходить в министерство и участвовать в аппаратных играх. Но отец настойчиво возвращался к этой теме и с каждым разом становился все более и более жестким. Не далее как вчера он снова заговорил о переводе Игоря в другую службу.