Тот самый Хиддлстон или одна ночь в Барселоне

Колени щипало и жгло, ладошкам тоже досталось. Лиза с трудом поднялась на ноги, ощущая теперь тянущую боль на коже. Она была вся грязная, мокрая, драная, словно бездомная кошка.

— Отличное начало дня, черт бы все побрал! — она огляделась по сторонам в поисках зонта, выскользнувшего из рук во время падения, тот лежал перевернутым около проезжей части куда его, по-видимому, унесло порывом ветра.

С трудом доковыляв до зонта, она наклонилась и, внезапно взглянув на еле ползущий поток автомобилей, увидела в одной из них Тома. Остолбенев, она так и замерла в полусогнутом состоянии. Том сидел в пол-оборота с кем-то разговаривая. Лица второго собеседника она не видела, но актер явно был не один. Лиза перестала чувствовать собственное тело, разбитые колени и ушибленные ладони, она перестала чувствовать прохладный майский дождь, ливший как из ведра и промочивший ее куртку почти насквозь.

Она смотрела вслед удаляющейся машине, и слезы катились из глаз. Все те чувства, что она прятала глубоко внутри себя, пытаясь вначале вырвать, а потом смирившись с ними, сейчас вытекали из ее глаз. Пару минут она так и стояла, согнувшись, протянув руку к зонту, но не поднимая его. А потом будто выйдя из транса, схватила зонт, выпрямилась и смахнув слезы, едва шевеля губами, произнесла:

— Галлюцинация. Ты моя галлюцинация. Я не верю. Тебя не может быть здесь! — и побрела в сторону работы, крепко сжимая зонт в руке.

========== Достоевский ==========

«Галлюцинация. Моя Галлюцинация!» — вертелось в голове всю дорогу до ресторана. Колени адско жгло. Содранная кожа прилипла к джинсе, и теперь каждое движение отдавалось болью. Лиза морщилась при каждом шаге, но терпела. Это совсем даже не боль по сравнению с тем, что сейчас творилось в душе. Там все было перевернуто и изрыто, как после усердной работы экскаватора.

С того времени, как они расстались с Томом, она запрещала себе видеть его лицо, запрещала себе вспоминать о нем, думать, мечтать. Но разве можно сердце посадить на цепь, словно собаку? Она перекрыла кислород собственному телефону, заблокировав все группы в социальных сетях, которые так или иначе могли напомнить о нем. Как ей казалось, она научилась практически безболезненно восстанавливать в памяти черты его лица, любуясь каждой мимической морщинкой, каждым завитком вьющихся волос. Но сегодня, увидев его в машине, она потеряла самообладание.

Неужели это был он? Может разум сыграл с ней злую шутку, исказив лицо совершенно постороннего мужчины до копии Хиддлстона? Телефон надрывался в кармане. Лиза прекрасно знала имя того, кто так неистово пытался ей дозвониться.

— Алло.

— Лиза! Где ты? Что случилось?
– голос Еремеева был встревожен.

— Я иду, - поморщивших от очередного шага, произнесла девушка.

— Лиза, я же просил тебя. Была такая важная встреча. Ты была мне нужна, — как ни странно в голове Бориса не было никакого раздражения, скорее сожаление.

— Простите, Борис Павлович. Подвела. Упала. Колени разбиты, — совершенно безразличным тоном произнесла она.

— Ты чего сразу не позвонила, дуреха? Давай приеду, заберу. Обед все равно уже кончился и все разъехались. Где ты?

Все таки в Борисе была человечность, доброта и забота, которую он усердно прикрывал напускным цинизмом и безразличием, но вот перед ней он больше не закрывался. Чувствуя свою вину, пытался теперь искупить ее, проявляя заботу старшего брата.

«Как же это не модно в современном мире быть человеком!» - подумала про себя Лиза.

— Спасибо. Я уже сейчас приковыляю, — она нажала отбой.

Буквально в нескольких километрах от того места, где закончился один разговор, начался другой. Как и в прошлый раз трубку долго не брали. Но Люк упорно ждал. Наконец послышалось долгожданное:

— Алло.

И вновь дыхание перехватило.

— Привет, — пересохшими губами произнес Уинзор. —Это Люк. Как ты?

— Привет, — ответил собеседник таким спокойным тоном, будто заранее знал, что ему позвонят.
– Дела в порядке. Или как там у вас говорят: «Все хорошо. Спасибо».

Впервые за долгое время Люк услышал его смех.

— Я в Санкт-Петербурге. Мы можем встретиться? — сколько же надежды сейчас прозвучало в голосе Уинзора.

— Я так и понял, что ты прилетел. Я смотрел анонс культурной жизни города и мастер-класс с Томом Хиддлстоном. В курсе, на кого ты работаешь, — из трубки послышался ехидный смешок.

Челюсть Люка оказалась в районе коленок. Он никогда не говорил с ним о работе. Как он узнал? Хотя что удивляться, всемирная сеть знает и показывает все, а его лицо так часто мелькает рядом с Томом.

— Ха, русский прохвост, ты прав. Я здесь. И я хочу видеть тебя. Я скучал.
– Уинзор больше не мог сдержать в себе, обуявшие его чувства.

— Где ты сейчас?

— Невский проспект. Отель «Radisson». Мы только заселились. Я специально прилетел на день раньше положенного, — Люк замялся, понимая, что болтает лишнее.

— Даже так! — собеседник явно не скрывал своего удивления. — Ну, тогда с меня ужин. Через 2 часа. Я вышлю адрес в смс. До встречи. И если что, я был бы не против лично познакомится с Хиддлстоном. Если он не занят, то я прошу его присоединиться.

Нельзя было сказать, что Люк был в восторге от этой идеи, надеясь провести время только вдвоем, но раз уж русский настаивал, то ничего не оставалась ответить, как:

— Я обязательно приглашу его, если у него нет планов на вечер, то он скорее всего согласится, — Люк попытался улыбнуться как будто, собеседник сейчас мог видеть его лицо.

— Хорошо. В любом случае до встречи, — в трубке послышались короткие гудки.

Промыв и забинтовав оба колена, Лиза могла с трудом передвигаться. Но уходить с работы вовсе не собиралась, хотя Еремеев готов был уже силой запихнуть ее в машину и отвезти домой. Она прекрасно понимала, что дома, оставшись наедине с собой, истерика накроет ее с силой десятибального землетрясения. Поэтому она как можно дольше оттягивала момент появления в собственной квартире.

Гостей в ресторане было немного, но это и не удивительно, обед закончился, а вечер еще не наступил, поэтому «Достоевский» сейчас практически пустовал, давая Лизе возможность хромая, вышагивать по заведению, не привлекая особого внимания.

Сегодня она поговорила со всеми коллегами, с которыми только могла, она даже мойщиц - узбечек не обделила своим вниманием. Самое главное было отвлечься. Как только она переставала вести с кем-нибудь диалог, воспоминания о Хиддлстоне накрывали ее подобно многометровой волне. Она захлебывалась в них и ей было страшно. Броня не работала. В принципе, ничего не работало больше. Она не могла сопротивляться собственным чувствам.

Сердце учащенно билось в груди, норовя выскочить, как только образ Тома всплывал перед глазами. Она дико скучала по нему. Внутри все ныло от осознания того, что его нет рядом. Даже если это когда-нибудь и случится — сказок не бывает. Их пишут в книжках, не более. А то, что бывает в жизни - это режущая боль, от которой невозможно дышать, двигаться и адекватно соображать. Вот такая она любовь без продолжения. Любовь, оборвавшаяся, не успев начаться. Это было больше похоже на зависимость, на наркотик. Когда на излетах тебя дико ломает, но надо приковать себя к кровати и пережить ломку, чтобы потом стало легче.