Товарищ "Чума" 4

— Я прекрасно знаю об этом, Ваня… — Профессор даже спорить не стал. — Скажи, а после того эксперимента ты не пытался…

— Воспользоваться приобретенным временем?

— Да. Пробовал еще раз войти в то «ускоренное» состояние?

— Признаюсь честно, — немного помедлив, ответил Чумаков, — до недавнего времени и не пытался. Как-то боязно было, — признался он, — а вдруг я из него совсем выйти не смогу?

— При потере сознания тебя обязательно «выбросит» обратно, — заверил его Трефилов. — Твоё внутреннее течение времени вновь сравняется с абсолютным. В этом режиме можно пребывать лишь в полном сознании и живым. Но ты сказал «до недавнего времени»?

— Да, — кивнул Чумаков. — Буквально на днях я встретил одного очень интересного человека, который так же, как и я во время наших первых опытов, умел переходить в ускоренный режим без всяких приспособлений… Он-то и сумел каким-то образом «затащить» меня в это состояние.

— Вот так? — спросил Трефилов, а окружающий мир уже привычно замер для Чумакова.

На первый взгляд ничего не изменилось, но Иван как-то чувствовал, что это не так. Может быть незаметные глазу мелкие детали отмечались мозгом, такие, как дрожание воздуха над нагретым солнцем подоконником, легкий сквозняк, неожиданно прекративший гонять невесомые пылинки в луче света.

В общем, всё это позволило определить Чумакову, что его внутреннее биологическое время весьма ускорилось по отношению внешнему потоку. И еще он ощущал, как начали утекать минутки и часы, приобретенные во время того давнего эксперимента. Сейчас он расходовал остатки личного времени доцента Сергеева, которые не израсходовал в предыдущий раз.

Окружающий мир застыл, кроме профессора Трефилова, который тоже вполне вольготно себя чувствовал в ускоренном режиме.

— Да, так… — ошеломлённо ответил Иван. — Но как?

— Я ведь тоже побывал под действием своего «выделителя-накопителя», — ответил профессор. — Я ведь первый опыт провел на себе.

— Точно! А я уже и забыл.

— Так вот, — продолжил он, — под действием моего изобретения человеческий организм меняется, приобретая новые свойства и возможности. Их еще долго придётся изучать — многого я не понимаю. Вот сейчас, например, мы с тобой «связаны» и находимся в одном временном потоке. Причем, я использую те же запасы времени, что и ты — «наследие» бедного Андрюшеньки… Земля ему пухом! Возможно, что именно его «потерянное время» и позволит нам спастись из заточения.

После небольшого совещания, был разработан план побега, и пленники попробовали спастись. Но запасов «заимствованного времени» отчего-то не хватило, чтобы привести этот план в реальность. Беглецов поймали, основательно поколотили и вернули обратно в палату, для верности пристегнув их к кроватям крепкими кожаными ремнями.

Профессор ломал голову — он что-то упустил в своих расчетах. Но вот что? Этого понять он никак не мог. Отчего запас времени так быстро закончился? Естественно, что и винил в неудачном побеге он только себя.

— Ну, мы хотя бы попробовали, Бажен Вячеславович, — пытался успокоить его Чумаков, но выходило это плохо. — Мы с вами еще что-нибудь придумаем! — оптимистически заявлял он.

А затем появилась уже знакомая профессору троица нацистов. Самый старый из них — Вилигут-Вайстор, не тратя время на долгие разговоры, загипнотизировав русского учёного, вломился Трефилову в голову словно к себе домой. На этот раз он не боялся «заблудиться» в спутанном сознании Бажена Вячеславовича — теперь оно была кристально чистыми и ясным.

Сколько продолжалась это «мягкая пытка» профессор сказать не мог. Но после того, как чертов старик покопался в его голове, он чувствовал себя неважно, словно разом лишился последних сил.

«Что же это старый козел смог узнать? — медленно размышлял Трефилов — мысли бежали вяло, словно вязли в вязком киселе. — Сумел раскрыть тайну создания „накопителя“? Или нет?»

Но, судя по интересу, с которым фрицы склонились над его кроватью, сейчас они сами обо всем этом поведают.

— Как вы себя чувствуете, Бажен Вячеславович? — Первым открыл рот конечно же Хорст.

— Вашими молитвами, герр Хорст, — недовольно проворчал Бажен Вячеславович. — Хреново я себя чувствую! Что за опыты надо мной ставил этот старик? Вайстор, если я ничего не путаю…

— О, нет — не путаете! — Вилигут расплылся в самой доброжелательной улыбке, какую только сумел из себя выдавить. — Карл-Мария, — напомнил он, как его зовут. — Для друзей — просто Карл!

— И когда это мы успели подружиться, уважаемый? — желчно проскрипел профессор, с трудом приподнимаясь на локтях.

Большего, к сожалению, не позволяли ремни, удерживающие учёного. Смотреть в лежачем положении на лица его гребаных мучителей было неудобно. Хорст мгновенно подсуетился, приподнимая подушку, и профессор облегченно навалился на нее спиной.

— Неужели мы подружились в моей голове, куда вы вероломно вторглись без всякого разрешения! — делая вид, что вскипает, громко и с вызовом произнес Бажен Вячеславович. — Или настоящие арийцы всегда поступают подобным образом? Ну, да — вы же напали на Советский Союз тоже без всякого объявления войны!

— О! вы уже знаете об этом? — Удивленно приподнял брови Хорст.

Профессор понял, что прокололся. Немцам сразу стало понятно, кто бы это мог сделать. Ведь кроме Ивана некому. Надо было молчать до последнего…. Хотя, какая сейчас разница? Ведь они вместе пробовали сбежать — значит, действуют заодно. И, значит, гауптманн Кюхмайстер не тот, за кого себя выдаёт. А еще этот чертов гипнотизер Вилигут покопался в голове у него в голове, что он сумел оттуда выудить, большой вопрос…

[1] Гражданская война в Испании (1936 — 1939) — вооружённый конфликт на основе социально-политических противоречий между лево-социалистическим (республиканским) правительством страны, поддерживаемым коммунистами, и поднявшими вооружённый мятеж право-монархическими силами, на сторону которых встала большая часть испанской армии во главе с генералиссимусом Франсиско Франко. Последних поддержали фашистская Италия и нацистская Германия, на стороне республиканцев выступил СССР и добровольцы-антифашисты из многих стран мира. Война закончилась победой националистов и установлением военной диктатуры Франко.

Глава 19

Ну вот, так и знал! Как не шифровался, а спалился ты всё-таки со своим колдовством, товарищ Чума! От неожиданного окрика Глафиры Митрофановны я инстинктивно (только «инстинкты» были чужими) прикрыл руками крепкую девичью грудь, вновь почувствовав под ладонью твердые соски, и скрестил ноги, закрывая промежность.

— Мама! Чего пугаешь? — вылетело из меня само по себе.

Похоже на реакцию Акулины, я-то совсем другое собирался ляпнуть. Но первая реакция Глафиры меня весьма порадовала. Если уж мать не сумела отличить меня от родной дочери, то фрицы всяко не сумеют распознать подмену.