Товарищ "Чума" 4

Именно это и продемонстрировала Акулина, притащив целую корзину отборных грибов. Не иначе, как сам леший ей их под ноги подсовывал. Вернулась девчушка веселой, спокойной и без всяких ненужных закидонов. Видимо умиротворяющая прогулка по лесу пошла ей на пользу.

— Ты уж извини меня, Акулина! — повинился я перед девушкой, когда она вошла в дом. — Мне обязательно надо было проверить…

— Не переживай, Рома, — беспечно отмахнулась она от меня, — это я дура… Всё о себе, да о себе… как какая-то мещанка-единоличница… когда вокруг такое… Если для дела нужно… для нашей победы… для освобождения Вани… — При имени моего старика её щечки слегка заалели. — Я готова повторить! — решительно произнесла она, гордо вскинув голову.

— Спасибо тебе, родная! — Даже меня растрогала её пылкая, но слегка сумбурная речь.

Я подошел к девушке, обнял её и поцеловал в лоб. Она прижалась ко мне и, роняя слёзы, произнесла:

— Ты правда его спасёшь? Ваню…

— Сделаю всё возможное! Клянусь! — Ни Акулина, ни Глафира не видели, как моя правая рука, скрытая спиной девушки, вновь сверкнула «изумрудом».

Неизвестные мне владыки хаоса вновь среагировали на мою клятву. Честно говоря, странно всё это. Как бы за такое внимание со стороны столь могущественных сущностей расплачиваться не пришлось. Но я и не собирался нарушать своим клятвы. Ради их исполнения я пойду до конца, кто бы ни стоял на моём пути!

Вечер пошел тихо-мирно, как в настоящем семейном кругу, за большим столом под жареную с грибами картошечку. А с утра я, закинув собранный вещмешок за спину, пошагал в сторону леса, наскоро обняв дорогих моему сердцу женщин. Проявившийся рядом со мной Лихорук тоже получил свою долю объятий и поцелуев. За время, проведенное с нами под одной крышей, к злыдню все настолько привыкли, что считали и его членом семьи.

— Ну, всё, красавицы! Долгие проводы — лишние слёзы, — сказал я на прощание, обняв двух женщин, ставших мне родными в этом мире за столь короткое время. — Люблю вас! Берегите себя, мои хорошие!

— Это ты себя береги! — с тщательно спрятанной грустью в глазах ответила мне Глаша. — А мы уж справимся как-никак.

— Возвращайся, Рома! И Ваню попытайся спасти! — уже мне вслед прокричала Акулина, а Лихоруку, всё еще стоявшему рядом с ней, прошептала на ухо:

— Помоги ему, Лишенько! И Ваню спасти, и не сгинуть…

Лихорук понятливо кивнул огромной головой, и косолапо засеменил за мною следом.

— Ждите меня, девчонки, и я вернусь! Вернусь обязательно! — Я обернулся, махнул им рукой и открыл чудесную тропинку лешего, которая должна была вывеси меня в ближайшие окрестности лагеря партизан.

— Мама, ну вы чего? — Когда за моей спиной сомкнулись кусты, произнесла Акулина, заметив слёзы в глазах матери. — Он вернётся, вот увидишь…

— Люблю я его, доча… — неожиданно всхлипнула Глафира Митрофановна. — Больше жизни люблю, дура такая… И… и у меня задержка… уже несколько недель задержка… Значит… было что-то между нами тогда… по крайней мере со мной…

— И ты ему не сказала? — Акулина ошалело посмотрела на мать, догадавшись что она имеет ввиду.

Та лишь качнула головой из стороны в сторону, выдохнув:

— Зачем ему лишние переживания, доча?

— Так это… мам… у меня братик, что ль, будет?

— Или сестричка… — Сквозь слёзы улыбнулась Глафира Митрофановна, обнимая дочь. — От него…

И они вместе заревели в голос, прижавшись друг к другу.

Глава 20

1942 г.

Третий рейх

Берлин

Хорст, недовольно нахмурившись, переглянулся со стариком-магнетизёром.

— Я вам так скажу, Бажен Вячеславович, мы — люди науки, и далеки от всего этого… — произнес он максимально нейтральным тоном, но отчаянно жестикулируя руками. — Мы далеки как от войны, так и от международной политики. Дело настоящего ученого — двигать вперед науку! — Продолжал он втюхивать лажу и развешивать лапшу на уши русского профессора.

«Как же, знаем мы ваших ученых, далеких и от войны, и от политики! — подумал Бажен Вячеславович, вспоминая о чудовищных преступлениях нацистов, о которых ему недавно поведал Ваня Чумаков. — Так что не надо „свистеть“, господа нацисты», рассуждая о чистой науке, ради самой науки! Не на того напали, ироды!'

— Так что вам от меня нужно, господа? — произнёс вслух Трефилов, решив немного подыграть своим похитителям. — С головой, как вы поняли, у меня большие проблемы. Мне сейчас трудно сосредоточиться даже на чем-то простом, не говоря уже о глобальных вещах… И это все на вашей совести, герр Хорст! — обвиняюще произнес Бажен Вячеславович, ткнув пальцем в профессора. — Зачем было меня избивать? Вот, опять голову разбили! Боюсь, что мне теперь уже не восстановиться… Возраст… Здоровье… Я, к вашему сведению, далеко не мальчик, господа хорошие!

— Герр Трефилов, Бажен Вячеславович, простите моих нерадивых помощников! — Вновь картинно «заломив руки», буквально рассыпался в извинениях Хорст. — Если бы я знал, что так выйдет…

— Лучше бы просто меня пристрелили! Чтобы долго не мучился! — едко произнес Трефилов, наблюдая за реакцией эсэсовца.

Так-то попытка побега — это очень серьёзный «залёт», после которого профессор ожидал таких же серьёзных последствий (избиение охраной не в счёт). Но их, к его изумлению, не последовало. Видимо сведения, содержащиеся в его голове, имели для фрицев куда большую ценность, на которую он не рассчитывал.

После его слов Волли, хотевший что-то произнести, неожиданно поперхнулся, беззвучно хлопая ртом, как выброшенная на берег рыба.

— Вы же, немцы, именно так привыкли поступать, если что-то идет не по вашему плану? — Трефилов продолжал резать правду-матку, стараясь прощупать, до какой черты Хорст готов терпеть его несносные выходки.

Как бы там ни было, но и этот его «взбрык» доктор Хорст проглотил за милую душу. Чего нельзя было сказать об остальных его спутниках, буквально пронзающих Бажена Вячеславовича ненавистными взглядами. Но и они терпели за милую душу!

Значит, изобретение профессора Трефилова кто-то из их начальства очень высоко оценил. Скорее всего, этим «кем-то» был рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Иначе, отчего же Хорст так пыжится, стараясь склонить русского учёного к сотрудничеству и, не морщась, проглатывает все его идиотские выходки. Даже попытка побега не заставила их пойти на крайние меры.

— У вас превратное мнение о немцах, герр Трефилов! — Хорст сделал вид, что очень сильно обижен. Однако, выдержка ему не изменила и на этот раз. — Я надеюсь, что когда вы получше нас узнаете, ваше мнение в корне изменится!

«Ага, как же, держи карман шире!» — вновь пронеслось в голове Бажена Вячеславовича.

После того, как Чумаков поведал обо всех бесчинствах, которые творят вот такие деятели от науки в белых халатах, его мнение никоим образом не изменится! Правда, если к нему применят пытки… Трефилов не был уверен, что сумеет их выдержать.

Пока Хорст всё еще пытается приманить его «сладким пряником», а вот что он будет делать, когда в ход пойдет кнут? Профессор не знал, да и откровенно этого побаивался. Он никогда не был, и даже не представлял себя героем и мучеником…Впрочем, он решил посмотреть, что же на этот раз приготовила для него жестокосердная судьба.