Товарищ "Чума" 5

— Наш британский союзник, работающий в Берлине под прикрытием, — перебил я его, пока Бомбадил не наговорил лишнего.

— А прикрытие у него, что надо! — восхищенно воскликнул дед. — Совсем парня не видно, а телеса у него весьма внушительные — словно верста коломенская! Научишь так же прикрываться, товарищ Том?

— О! Это совсьем легко — простейший морок, — тут же отморозил Бомбадил. — Дажье такой одарьённый-новик, как ти, может его освоить.

— Ром, — обернулся ко мне дед, — а о чём это он?

— В общем так, товарищи дорогие, объяснять это всё долго и муторно, — решил я положить конец досужим домыслам. — Обещаю, как только мы отсюда выберемся — вы всё тут же узнаете…

— Они что-то сделали с нами? — пристально глядя мне в глаза, спросил профессор. — С помощью этой «искры»?

— Нет, Бажен Вячеславович, — мотнул я головой, — всё дело в вашем изобретении. А эта искра… Этот препарат… Он лишь сильнее раскрыл ваши… способности, скажем так…

— Что же это вообще за препарат-то такой? — не унимался профессор. — И вы сейчас намекали о переходе в «ускоренный режим» и о биологическом времени? — зачастил он с вопросами. — Так это вы, тот о ком мне рассказывал Ваня — товарищ Чума? И вы тоже можете управлять внутренними…

— Товарищ Трефилов! Бажен Вячеславович, дорогой! — повысив голос, я заставил профессора остановиться. Похоже, что от перенесенного стресса его «заклинило». — Да, товарищ Чума — это я. Всё остальное мы обговорим после вашего освобождения! Времени мало — надо отсюда выбираться! И не забывайте — мы в столице Третьего рейха! Враги окружают нас со всех сторон!

— Так и спрячьте нас под этим самым вашим… как его? Мороком! — обиженно буркнул он, видимо недовольный, что я его перебил.

Право слово, иногда старики ведут себя словно малые дети. Но я его понимаю, пережить то, что он пережил… да еще и шестилетняя кома, не могли не наложить на него отпечаток… Это он еще огурцом держится. Другой бы на его месте мог бы и ссаться под себя начать.

— О чем речь? — усмехнулся я. — Конечно прикроем! И не только мороком. Но… всё равно не забывайте, где вы находитесь…

— Забудешь тут! — фыркнул профессор. — Я готов! Только… у нас и одежды никакой нет.

Я взглянул на наших узников: оба были упакованы в больничные полосатые пижамы и тапки-шлепанцы. В них действительно далеко не убежишь. Уж лучше вообще босиком. Хотя… Я вновь смерил взглядом деда и профессора. В комнате по соседству лежали два остывающих эсэсовца со скрученными Бомбадилом шеями.

Том, как знал, ликвидировал врагов быстро, но аккуратно, не залив одежду кровью и не испортив её.

На первый взгляд размер должен был подойти. Ну, по крайней мере был не мал, как мне форма чертового задохлика, трещавшая по швам. Но я-то могу вновь натянуть на себя его личину — с этим-то проблем у меня не было. Печать, содержавшая в себе копию оберштурмфюрера СС Гренца, теперь всегда была к моим услугам. А для её активации сил нужно совсем чуть-чуть. С таким потоком справятся даже мои подгоревшие меридианы.

— Слушай, Вань, — окликнул я своего старика, — ты не против сменить костюмчик? Не будем же мы прорываться с боем из этой богадельни в больничной пижаме и шлепанцах на босу ногу?

— Я-то не против, но с одеждой у нас не густо… — Виновато развел руками Чумаков.

— Вон там в соседней комнате два дохлых немца… Ты как, не из брезгливых будешь?

— Не брезгливый, — качнул головой Иван. — Таких не берут в разведку! — наставительно произнес он, напомнив мне моего старика — постаревшего и седого. Эти слова я слышал в детстве не единожды — «брезгливых в разведку не берут!» — и отправлялся на какие-нибудь «черные работы».

— Отлично! — хлопнул я его по плечу. — Бомбадил, будь другом — притащи сюда «манекены» с одеждой. — А ты, Вань, скидай свою полосатую робу. Бажен Вячеславович, у меня к вам тот же вопрос: не побрезгуете?

— Ох, молодые люди, — по-старчески ворчливо ответил профессор, — знали бы вы, в каком дерьме порой приходится копаться славным труженикам науки, чтобы добыть даже самые незначительные крупицы знаний, то не задавали бы таких дурацких вопросов. Не побрезгую! — И он решительно поднялся с кровати, расстегивая пуговицы на пижамной куртке.

Пока я общался с узниками, Бомбадил «летящей походкой» направился к выходу из палаты. И когда он попытался проскочить в открытую настежь дверь, что-то ярко сверкнуло, словно разряд молнии, и моего рыжего приятеля отшвырнуло от двери метра на два. И эти два метра он реально пролетел по воздуху, только пятки мелькнули. С силой ударившись о металлическую спинку одной из кровати и основательно её согнув, он остановился.

— Shit! — прорычал ведьмак, резко поднимаясь на ноги. Его и без того растрепанная борода и вовсе встала дыбом, как и рыжая прилизанная до этого шевелюра. А еще Бомбадил реально так дымился, а по бороде и волосам проскакивали маленькие сиреневые молнии, как будто он действительно поймал мощный электрический разряд. — Что это было, Чума?

— Это ловушка, Том! — нервно произнес я, хотя это было уже видно даже невооруженным магией взглядом.

Пол, стены и потолок — светилось всё, словно праздничная иллюминация! Все поверхности, окружающие нас в палате, и даже дверной проход и окна, сияли многочисленными печатями. От множества сложных формул, просто усеянных рунами, знаками, встречались даже какие-то рисунки, похожие на примитивную наскальную живопись, рябило в глазах.

Все без исключения, даже мой двухсотлетний приятель-ведьмак, пораскрывав рты, разглядывали источающие магию заклинания, видимые даже обычными простаками, не говоря уже о нас, магах-ведьмаках.

— Чертов Вилигут! — рыкнул Тон, а от его низкого голоса даже зазвенела плохо закрепленное стекло во фрамуге окна. — Это — древние печати, наследие его проклятой семейки! Я слышал о таких, но сталкиваться не приходилось. С помощью этих заклинаний сдерживали неугодных колдунов в замковых темницах Вилиготенов. И как их развеять, эти печати — я не знаю…

— Что происходит, товарищи? — Первым, как ни странно пришел в себя профессор Трефилов. — Что это всё значит? — И он указал рукой на светящиеся стены. — Это всё так похоже на некие неизвестные научные формулы…

— Так и есть, Бажен Вячеславович, — ответил я Трефилову. — Это формулы. Только не научные, а магические…

— Бред сивой кобылы, юноша! — воскликнул старик. — Если какой-нибудь процесс, происходящий в заданном пространстве-времени, подчиняется логическому осмыслению, а также может быть изложен в виде математических, либо иных формул с регулярной закономерностью — это никакая не магия! Это чистая наука, друзья мои! Просто ввиду сложности осмысления процесса и получения конечного результата, она будет неотличима от магии!