Товарищ "Чума"
Шрифт:
— Так может лучше к партизанам? В лес? — произнесла она, с надеждой глядя мне в глаза. — Всем миром куда сподручнее врага-то бить!
Ох, святая простота! Кто ж меня к партизанам вот просто так возьмет? Насколько мне было известно (как со слов собственного деда, так и из многочисленных книжек и фильмов), немцы во время войны небезуспешно пытались внедрять в партизанские отряды всевозможных диверсантов и провокаторов.
Зачастую вот из таких, как Роман, отбившихся от основных сил красноармейцев. Попадая в плен, некоторые не выдерживали пыток и психологического давления, начиная сотрудничать с фрицами. А кое-кто из тех сволочей,
Партизаны тоже не лаптем щи хлебали, а старались проверять каждую сомнительную личность, пытавшуюся прибиться к отряду. А такой сомнительный в «жопу раненный боец», с залитыми кровью бумажками, да еще и ко всему тому же потерявший память, явно не мог вызвать доверие только обезоруживающей улыбкой. Да я на первом же допросе проколюсь и засыплюсь, поскольку настоящих реалий нихрена не знаю.
Так что попытка заявиться в местный партизанский отряд, даже в сопровождении Акулинки, которую, наверняка, там знали (гранатой же она где-то разжилась?), могла закончиться для меня печальным фиаско. Поставят к стенке — и все дела. Так ведь намного проще решить проблему: нет человека — нет и проблемы. Зато остальные целее будут!
Нет, на данный момент, это совсем не вариант. Мы, как говорил дедушка Ленин, пойдем другим путём! Мы докажем делами, что я наш человек — Советский до самого мозга костей. И что врага буду бить как на нашей, так и на чужой территории до последней капли крови! Его крови, врага. Свою кровь я поберегу, как и жизнь. Ведь мертвым я уже ничего не смогу, а вот живым я устрою фрицам такой геморрой, что они реально взвоют!
— Нет, красавица, — постарался донести я до девушки свои мысли, — к партизанам мне сейчас хода нет.
— Почему? — Изумленно вскинула она брови.
— А кто я сейчас, по-твоему? Без памяти и без документов?
— Раненный боец Красной армии! — четко произнесла Акулинка. — Я же тебя без сознания нашла…
— Это для тебя я боец Красной армии, а для партизан — сомнительная личность, возможно завербованная германской разведкой.
— Но это же не так! — чуть не со слезами на глазах произнесла девчушка.
— Какие вашьи доказательства? — с жутким акцентом произнес я, вспомнив отрывок из фильма «Красная Жара». — Это мы с тобой знаем, как дело было, а они — нет. Поэтому, я хочу для начала делом доказать, что я не засланный немцами казачок, а насквозь свой, советский!
Акулина на мгновение задумалась, видимо, переваривая мои слова, а затем согласно кивнула. Молодец, девочка, не стала спорить с прожжённым ветераном. Хотя, это я там, у себя, прожжённым ветераном был, а здесь — сопливый юнец, да еще и с консерваторским образованием. И как он только себе татуху решился набить? Наверное, мамка потом сильно заругала.
Но, всё-таки, я — мужчина. А в этом времени эмансипированных женщин, особенно в глубинке, не так уж и много. Если вообще водятся. А мужики, как и должно — мужественными, решительными должны быть. Даже такие вот, интеллигентные. Ладно, оставим досужие домысли — пора и честь знать.
— Давай, родная, неси, чего там из моей одёжки осталось, — попросил я Акулину. — Нужно ведь и бабушку твою честь по чести проводить!
Девчушка
вновь послушно кивнула головой и опять юркнула куда-то за печку. Видимо там у них был устроен какой-то тайничок. Она вернулась обратно, прижимая к груди сложенную зеленую форму, еще даже не успевшую сильно выгореть и выстираться. Так что мои предположения о полной военной неопытности и несостоятельности реципиента получили еще одно подтверждение.Второй ходкой Акулина притащила коричневые кожаные ботинки, ремень, портянки и два непривычных рулона черного цвета. Ох, ёшкин кот! Я сначала не догадался, что это такое, но потом понял — это пресловутые солдатские обмотки, в которых мои предки воевали и в Первую Мировую, и в Гражданскую, да и в Великую Отечественную без них не обошлось.
После революции вновь созданная Красная армия продолжала донашивать все, что осталось от царской армии. Насколько я помнил, только в 1928-ом году в РККА было принято решение отменить ботинки с обмотками, но уже в 1938-ом году их ввели заново «на правах временного обмундирования и до укомплектования частей штатными сапогами».
Однако, все временное еще долго продолжало оставаться постоянным. И только когда промышленность смогла перейти на производство сапог из кожзаменителя (да-да, та самая пресловутая кирза), сапоги, наконец-то, перестали быть дефицитом. Но это произошло только в 1943-ем году. Вернее, еще только произойдет.
А сейчас мне придется повоевать даже не в дедовском, а в прадедовском обмундировании. Вот только, как подступиться к этим самым обмоткам, я даже понятия не имел. Можно, конечно, всё вновь списать на амнезию после контузии, но я решил попросту отослать девчонку на улицу. А там уже и попробовать привести себя в порядок без лишних глаз. Мертвая бабка не в счет. Ей уже всё едино.
— Акулина, а ты не можешь оставить меня одного? — попросил я девушку. — Мне бы переодеться… без лишних глаз…
— Ой, и правда… — Она поставила ботики рядом с кроватью и передала мне в руки тугие «рулики» обмоток и ремень.
— И нож можно, пожалуйста? — озадачил я её еще одной просьбой. — На всякий случай нужно знаки различия с формы спороть. Как-никак, а в тылу врага…
Хотя, какая, нахрен разница?
— Такой пойдет? — Акулина метнулась к столу и притащила мне основательный охотничий тесак с костяной ручкой.
— Отличный нож! — произнес я, когда он оказался в моей ладони.
Тесак оказался отлично сбалансированным и сидел в руке, как влитой. Таким диких кабанов валить — одно загляденье! А фрицев, наверное, еще сподручнее будет. Нужно обязательно выпросить его для себя. Такое оружие мне просто необходимо!
— Батькин, — шмыгнув носом, прошептала Акулина, — он у меня серьезным охотником был…
— А что с ним случилось?
— На шатуна зимой в лесу нарвался, — печально ответила девчонка. — Давно… Я еще тогда совсем маленькой была…
— Соболезную твоей утрате, — произнес я.
— Да я привыкла уже. Это сегодня что-то нахлынуло… Да и бабушка вот… — И по её щекам побежали слезы. — Я это… пойду… а вы… ты одевайся спокойно…
Я проводил Акулину взглядом до двери, и принялся разворачивать на кровати свои шмотки. Кровь с гимнастерки моя спасительница тщательно отстирала, а прорехи аккуратно заштопала. Но кое-где еще остались едва заметные глазу пятна. Ничего страшного, до тех пор, пока не разживусь новой одеждой в этой вполне можно было существовать.