Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.

– Жрут в ресторанах, спят на перинах, - вздохнул третий.

У всех парильщиков немедленно заурчало в животах.

Что же, с горечью мог допустить Тойво, все прозвучавшие слова вполне справедливы. Зажрались в ЦК финской партии, оторвались от прочих товарищей, с кем когда-то кровь проливал в Гельсингфорсе. Но дело-то совсем не в этом. Дело-то все в том, что зреющая оппозиция, даже добившись финансовой "прозрачности" коммунистической верхушки, никогда не добьется улучшения своего материального положения. Она сможет, в лучшем случае, добиться улучшения положения Войтто Элоранты.

После бани Антикайнен пришел для себя к выводу: надо предпринимать какие-то шаги, чтобы лишить товарища Элоранту возможности влиять на ситуацию по своему усмотрению.

– Тойво!
– вдруг окликнул его совсем незнакомый человек в штатском.

Вообще-то человек этот был совершеннейшим пацаном, высокий и какой-то нескладный, 19 лет от роду. И звали его, как выяснилось чуть позже, Тойво Вяхя. А еще чуть позже открылась и цель обращения этого парня именно к Антикайнену.

– Тебе привет от Отто Вилли Брандта, - сказал он.

Тойво непроизвольно вздрогнул, но тотчас же попытался разъяснить для себя смысл сказанных слов.

– Когда он передавал этот привет? Полгода назад?
– спросил он.

– Нет, - ответил парень.
– Еще недели не прошло.

Антикайнен внимательно посмотрел на своего тезку: провокация? Отто Вилли Брандт - это Отто Куусинен, которого убили в феврале этого года.

24. Револьверная оппозиция.

Тойво Вяхя спокойно выдержал этот взгляд и достал из-за пазухи пакет.

– Это тебе. Здесь вся информация, - сказал он.
– А я пошел. Дела у меня.

– Погоди, - остановил его Антикайнен.
– Дальше-то - что?

– Я только передаю пакет, - пожал плечами парень.
– У меня никаких полномочий. Прибыл из Швеции, далее остаюсь в России. Вот и все.

Он попрощался и ушел, оставив Тойво недоумевать: что это было? Что бы ни было - завещание, последняя воля - узнать легко: дернуть за веревочку, дверь и откроется.

В пакете было два письма, одно - от Лотты, что было весьма неожиданно, второе - от Куусинена, что было дважды весьма неожиданно.

Лотта писала, что рада полученной весточке от Тойво, просила беречь себя и обещала дождаться, сколько бы времени ни потребовалось. Антикайнен перечитывал письмо снова и снова, закрывал глаза и пытался представить, как она писала его, слезы набухали у него на ресницах. Любимая девушка настолько его взволновала, что он даже забыл о Куусинене.

Когда же, наконец, вспомнил, сказал сам себе: "Я его мертвым не видел. Отто так просто не возьмешь. Отто еще не произнес своего последнего слова". Осторожный Куусинен в письме использовал столько кодовых фраз, что Тойво несколько раз становился в тупик: что бы это значило? Одно было ясно - Отто живее всех живых.

В целом, когда более-менее разобрался в смысле послания своего товарища, понял, что затеваемая оппозиция - это акция. Ее направляют буржуазные силы буржуазной Финляндии, но в то же самое время сам Куусинен готов использовать ее для своих целей. А Тойво он настоятельно рекомендовал держаться от всего этого подальше, не одобряя и не критикуя активистов. "Не только те, но и эти желают получить доступ к средствам из Турку", - писал Отто.
– "Парни из "слезы социализма" действительно потеряли чувство реальности".

"Слеза социализма" - это бывшая гостиница "Астория", ныне Дом Советов, где проводили в комфорте и достатке свое время лидеры финской компартии. Те и эти - это финики и русские. Денег хотелось по-быстрому обеим сторонам.

В общем, решил Тойво, пусть все идет так, как и должно идти. Партийная склока - это не повод ввязываться в нее. Политика вызывала у Антикайнена все большее отвращение, и пачкаться в ней он не испытывал никакого желания. Тем более, связываясь с такой личностью, как товарищ Элоранта, уж больно здорово смахивающий на Сашу Степанова.

В начале августа курсанты вернулись с полевых сборов, получив каждый по две недели отпуска. Большинству красных финнов ехать в отпуск было некуда, поэтому это самое большинство ударилось в легкое бандитство, чему каждый был обучен в прошлой жизни. Спекулянтов в Питере был легион, их трясти не то, чтобы кто-то запрещал, но внимание к таким действиям было минимальным, как со стороны ментов, так и начальства училища.

Финны противопоставили себя обычным бандюганам. Впрочем, спекулянтам от этого делалось не легче. Пожалуй, главным результатом такого противостояния, помимо лучшего питания и возможности снять себе комнату с кроватью, было оружие. В училище личные пистолеты, как и винтовки, и пулеметы, строго воспрещались. Даже именное оружие, имеющееся у некоторых ветеранов, приходилось сдавать в оружейные комнаты под роспись. Теперь же вольноотпущенные курсанты обзавелись револьверами "на кармане".

Дом на Каменноостровском проспекте после "гибели" Куусинена прозвали "Клубом финских коммунистов имени Куусинена", хотя по сути он также и оставался все тем же величественным Домом Бенуа. Здесь теперь оргии не проходили, здесь проходили партсобрания. Веселиться сделалось интересней в ресторанах и загородом.

Сходки оппозиционеров тоже переместились, найдя новое место в квартире Элоранта, где хозяин раздувал своими речами и выходками праведный гнев, а хозяйка подпитывала его горячим чаем и игрой на валторне.

С красным бантом к тебе приду,

С революционным сердцем бушующим.

Ты - революция и я штыком

Защищу твою душу и туловище.

С красным бантом к тебе приду,

Расстреляю всех провокаторов.

С красным бантом к тебе приду,

С красным бантом приду и с плакатами (В. Рекшан - Красный бант).

Финны пели, меняя звонкие согласные на глухие, решительно убирая смягчение звуков и отбивая такт ногами. А без песни никак, ведь песня строй пережить помогает. Элвира выводила музыкальную тему на своем инструменте, и все были счастливы.

Потом оппозиционеры убегали в нумера, общались с местными жительницами, тратили нажитые нелегким трудом бандитов деньги, а поутру злились еще пуще на ЦК финской компартии.

Как-то Элоранта поинтересовался у Пааси:

– Ну, а с этим Антикайненом как дела обстоят?

– Да никак!
– ответил Акку.
– Интересовался, конечно, нашими помыслами, но на этом и ограничился.

– И ничего не сказал?
– недоверчиво спросил Войтто.

– Так он, вообще, мало говорит, - пожал плечами Пааси.
– Сказал, что мысли у нас правильные. Пора на пленум вопрос выносить.