Корёжат русские поляснаряды в мясо.Лицом к лицу на них стоятСудьба и Раса.Своё чело венчает Смертькороной взрыва.Поднялся тот, кто будет петь,любой, на выбор.Стекло поймает острый блик,висок – осколок.Печальной скорби полон лик,ведь Бог – ребёнок.Но отразит небес батутрёв канонады.Поля сражений разольютчабрец и ладан.Вот оттого ещё светлей,очами
Спаса,сияет нам звезда полей,звезда Донбасса.
«Когда букмекеры решат…»
Когда букмекеры решат,кому обол, кому сестерций,весь смрад агонии смешавсо смесью иудейских специй.Песок, впитав всю кровь, весь пот,всю смерть, всю доблесть, кто здесь бился,набил оскоминою рот,и, утомлённый, утолился.Привычно тушу облепив,боднув во вздох загнутой сталью,потащат по песку рабылуну со сколотой эмалью.Стирая повседневный грим,уходит Рим путём солдата,день марширует вместе с нимв багровое лицо Заката.
«А вода именуема серафим…»
А вода именуема серафим.Расплетая звёзды на провода,говори с собой, разговаривай, словно с Ним,забывая прилежно и навсегда,кем, лукавым, выверен этот брод,что впотьмах выводит в глухую Мглу;чем ты жив сейчас, то и кислород,если ты сомневаешься, я не лгу.Холод остудит выдох, протянет нить.Пепел к пеплу по небу, зола к золе.Говори во тьме, с Тьмою заговори,чтобы волны света лились из Пропилей.
«Век справедливостью недужен…»
Век справедливостью недужени обречён платить сполна.Опять вытягивает душив стальные струны тишина.И вновь над миром распростёртаВойны великая печаль,в её полях одним аккордомстальные души зазвучат.В железной вьюжной круговерти,что вдрызг разносит этажи,Солдат встречается со Смертью,чтоб дети оставались жить.
«Звук на размах, волной о борт…»
Звук на размах, волной о борт,с неистовым разбегом клавиш,и кто сегодня не умрёт,ты завтра вряд ли угадаешь.Но возвращайся навсегдасюда, где вечные пенатыв просторах мрамора и льдахранят ключи Пассионаты.
«Мы в мир приходим целыми, живыми…»
Мы в мир приходим целыми, живымии умираем по частям, когда взрослеем.Ржавеет золото листвы в таком режиме,понятней сна измена Галилея.Зима становится темней, сильней – дремота.Снегов гармония чужда для пониманья.Бессмертный мир лишь дети и пехотахранят, наследуют и музыке внимают.
«Только взгляд до упора…»
Только взгляд до упора,до конца глубины,где в клыках Мантикорыбьётся сердце Войны,где на спицы стальныешьют листы Темнотыи молчаньем простылиопалённые рты.Из царапин и трещинпрах, сгорая, искрит,Мгла пропащая хлещет,разрывая гранит.Пусть не ладан, но порох.Пусть не Май, а Июнь…Но сияет Аврора,надевая броню.
«Ни мотива, ни слов…»
Ни мотива, ни слов,просто стой и молчи.Месит прибой раствормеотийской ночи:раковины, песок,пену, медуз хрящи,с запада на восток,от
Чонгара к Керчи.Видевший больше всехбитв, сирен и сцилл,помолчи, Одиссей,эти вещи просты:дом не пребудет пуст,ежели в нём звучитлучшее из Искусств,поднятое на щит.Время – ракушек хруст,но хранят до сих порлучшее из Искусств:буки, веди, глагол.
«Вагнер…»
Вагнер.Прыжки безумного ПьероНа донышке глазного яблока.Телеги стынущих дворов,забудьте радугу, не надо.Здесь прорастут деревья боли,где жизнь продлиться не успела.Спи, ночь, глаза тебе закрою,ведь ты же этого хотела.Когда рассвет китовой тушейразорван весь железом ржавым,скрипач из преисподней нужен,в ломтях кевларовой пижамы.Ведь боль растущая беззвучна,спи, ночь, на донышке глазницы.Никто нас уходить не учит.Спи, ночь, а мы тебе приснимся.
«Как медовар в мучных селеньях…»
Как медовар в мучных селеньях,на слог – непрост, на встречу – редок.Следящий таволги цветенье.Пасущий пчёл на склонах лета.Коптит слюду китовым салом.Плетёт корзинами валежник.Солистом в затрапезных залахсвистит на зимних побережьях.Знакомец рыбов и харонов,наследник травмы и обиды,покуда держат оборонустальные девы Атлантиды.
«Лишь обозначить, не задеть…»
Лишь обозначить, не задеть,не тронуть корни стужи,выходят засветло к водеродные неуклюжи.Покойно зеркало воды,на отраженья слепо,и опускается на льдыбезжизненное небо,где Ковш печали зачерпнулчерез края с лихвою,срезает звёзды Бонивури делится с водою.
«И тени слов, и мыслей бархат…»
И тени слов, и мыслей бархатскользят у воска на лице.В агатовых зрачках Плутархасгорает Троей голоцен.Стучат копытцами косулипо хрупкой скорлупе весны,и новый Франкенштейн рисуетмглу эталонной кривизны.
«В лесах и утренних, и древних…»
В лесах и утренних, и древних,на взгляд оленьих поколений,рассвет, он входит в помещеньевсем Откровением Матфея.В прицеле, голые, как волки,опасней бритвенной бумаги,танцуют хищные японки.Бордовым льдом потеют маки.Трущобы лиц. Имён коперникмедлителен в притонах смысла.На нежном первобытном нервезвезда незрячая повислав провал, в бездонное однажды,прямоугольно коченея.Рассечена железным дваждырогатая гортань Архея.Блаженства вспышкой не согреться,пока знобит вокал отары.Стальные ускользают рельсыпо щёкам рисового пара.
«Токовище ещё пузырится…»
Токовище ещё пузыритсяголовой вполнакала,новогоднее озеро Рицарасплескав из бокала.Присыпают свою чехардумандариновой пудройтолмачи, те, что спят на ходу,ты их видел как будто.Но зазоры в сплетении кронзапеклись, словно спелись,и скребёт по граниту перомангел-археоптерикс.Нет, не пепел, но снег поутруна кафтаны обочин.Смутным именем «Сталин» во ртухрустнет яблоко ночи.