Традиции чекистов от Ленина до Путина. Культ государственной безопасности

Как мы увидим в последующих главах, основополагающим моментом этого мифа о создании ЧК было стремление представить эпоху ЧК и Дзержинского «золотым веком», отчасти чтобы обеспечить контрапункт тому, что происходило в дальнейшем. В главе 2 мы увидим, как этот миф использовался в эпоху, последовавшую за секретной речью Хрущева.

Дзержинский и сверхъестественность

Образ Дзержинского имел мистическую грань, наполовину сверхъестественную ауру, которую создали и активно пропагандировали большевики. Само имя Дзержинского оказывало «почти магическое действие» [127] .

127

Фоменко А.Рыцари революции. С. 355. Фоменко обращается здесь к 1918 году, когда громкое имя Дзержинского воздействовало на солдат, моряков, на бывших чекистов, у которых эсеры вызывали негодование, безошибочно.

Считалось, что Дзержинский интуитивно чувствовал правду, он мог воспринимать то, что сокрыто от обычного человека. Согласно Горькому, Ленин полагал, что у Дзержинского есть «тонкое чутье на правду», а Уралов писал: «Дзержинский обладал редким чутьем в деле распознавания врага. Он умел по малейшему сигналу предупредить надвигающуюся опасность, судил о человеке не по словам, а по его делам». В произведении 1962 года утверждается: «Этот удивительный человек способен был предвидеть будущее!» [130]

130

Герман Ю.

Жизнь, отданная революции. С. 24.

Проницательность Дзержинского объяснялась его качеством, которое Менжинский назвал «глубоким пониманием всех зигзагов человеческой души»и которое основывалось, помимо прочего, на его знании русской и польской литературы и делало его «несравненным психологом». Образ Дзержинского как знатока человеческой природы и психологии был экстраполирован и на других чекистов. В рецензии на сценарий о старом чекисте герой фильма описывается так: «Пожалуй, если бы существовала наука о человеческой природе, он стал бы самым тонким ее знатоком. Особый дар позволял ему заглядывать в сердца людей и понимать, кто стоит перед ним» [132] .

132

Герман Ю.Я отвечаю за все! // Советский экран. 1964. № 13, июль. С. 7.

Писали, что Дзержинский видел даже души людей. Его жена так вспоминала их первую встречу: «Он посмотрел на меня пристально, и мне показалось, что он видел меня насквозь». Удивительно проницательный, огненный взгляд был одним из характерных признаков Дзержинского из советского культа [134] . Дзержинского иногда называли «неусыпным оком» революции [135] .

Подобные метафоры применялись также и к ЧК. С 1920-х годов образ «всевидящего ока» ВЧК стал часто использоваться. 20 декабря 1922 года на страницах «Правды» была опубликована поэма Демьяна Бедного, в которой он восхвалял чекистское «неспящее всевидящее око» [136] , тут же приводилось высказывание Дзержинского «ВЧК — это зоркий глаз, проникающий повсюду» [137] .

134

См., например: Штейнберг В.Яков Петере. С. 70.

135

Над гробом Дзержинского. С. 1.

136

Бедный Д.Юбиляру // Правда. 1922. 17 декабря. № 286. С. 1.

137

Аксенова Н. С., Васильева М. В.Солдаты Дзержинского Союз берегут. Рекомендательный указатель литературы. М.: Книга, 1973. С. 10. Этот метафорический глаз был расположен на Лубянке; люди тогда шутили о «виде с Лубянки» (который простирался аж до Сибири). Статуя Дзержинскому тоже часто ассоциировалась с неусыпным наблюдением.

Эти метафоры — не просто условности и риторические фигуры. Метафоры формируют идеологическое мышление [138] . Вездесущность этих образов можно связать с неотъемлемой тайной, которая окутывала чекиста, вызывая священный трепет или благоговейный страх, а также со стремлением представить новый орган безопасности всеведущим и всесильным.

Сверхъестественные ассоциации, связанные с Дзержинским, упрочивала поэзия с помощью образов, заимствованных из черной магии: Дзержинский представлялся этаким призрачным явлением, например, в стихотворении Иосифа Уткина, опубликованном в «Правде» на следующий день после смерти Дзержинского [139] , и в поэме Эдуарда Багрицкого «ТВС», написанной в 1929 году [140] . И в том, и в другом произведении истощенному поэту ночью является призрак Дзержинского, воплощавший в себе дух эпохи [141] .

138

ZorinA Ideology, Semioties and Clifford Geertz: Some Russian Reflections // History and Theory, 40:1, February, 2001, 57-73.

139

Уткин К.На гроб // Правда. 1926. 21 июля. № 165. С. 2.

140

Синявский А.Святой палач // Демократическая Россия. 1991. 6-12 сентября. № 24. С. 7.

141

Все это могло бы казаться нелепым, если это было бы режимом, который придерживался научного материализма. Но вспомните о случае Доры Лазуркиной, которая выступала на XII Съезде партии в 1961 году, утверждая, что ей явился Ленин. Она сказала на съезде: «Вчера я советовалась с Ильичом, и он стоял передо мной, как будто бы живой, и говорил: "Неприятно дляменя быть около Сталина, кто принес такие беды партии"». В официальной расшифровке стенограммы съезда сказано, что после заявления последовали «бурные продолжительные аплодисменты»; Davis R. W.Soviet history in the Gorbachev revolution. Houndmills and London: Macmillan, 1989. P. 259.

Мистический Дзержинский 1920-х годов был в целом фигурой более темной, чем Дзержинский конца советской эпохи [142] . В первое время вотчиной Дзержинского была ночь; его связь со смертью прослеживалась более четко, он часто являлся в образе призрачной фигуры. Позже, в период хрущевской оттепели, мрачный аспект культа Дзержинского был сглажен, но отголоски его сохранились, например, в позднесоветской метафоре «невидимый фронт» — она указывала на сферу деятельности чекистов — разведку времен холодной войны, которую они вели незаметно для обычных граждан. Отголоски сверхъестественного до сих пор ощутимы в образе Дзержинского. В 2004 году глава белорусского КГБ Сухоренко использовал этот емкий образ в своей речи, перефразировав знаменитый афоризм о том, что русская литература началась с гоголевской «Шинели»: «все чекисты вышли из… шинели Феликса Эдмундовича» [143] . В образе Дзержинского есть что-то зловещее, он похож на паука, размножившегося на миллионы миниатюрных версий самого себя, расползшегося по всей стране и плетущего повсюду свои паутины. Недаром советские дети давали торжественную клятву «превратиться в тысячи дзержинских» [144] , недаром советское прошлое обрело способность самовоспроизводиться, так что раны советской эпохи продолжают болеть и сегодня. Неслучайно именно статуя Дзержинского чаще всего вызывает в современных россиянах реакцию, которая свидетельствует об их неспособности примириться с советским прошлым [145] .

142

Более того, если Красный террор в последний период советской истории казался не таким очевидным, террор ЧК был явным — насилие, кровь и «жертвы, устилающие путь к светлому царству труда, свободы и правды»; «Красный меч», 18 августа 1991 года, представлено в книге Фельштинского «ВЧК-ГПУ», с. 72.

143

Янин В.Знак диктатуры // Газета. 2006. 26 мая. № 88. С. 6.

144

Обещание, данное двумя пионерскими отрядами в Москве после смерти Дзержинского; Дзержинская С.В годы великих боев. С. 357. Дзержинский был человеком, которому подражали, и, в отличие от Ленина, его можно было «клонировать». Известный педагог Макаренко сказал, что когда бездомные дети были спасены чекистами, клеймо, прилипшее к их образу, было стерто и они были переименованы в дзержинцев; там же, с. 350.

145

См., например: Как снимали Феликса // Еженедельный журнал, № 37, 24 сентября 2002; ФайбисовичС. О покаянии // Вести.Ру, 28 июня 2000. См. также на сайте:index.html; Новодворская В.Тотем и табу // Новое время. 2002. № 39. См. на сайте: www.ds.ru/nt/2002/nt0239.htm

Мистическая и грозная атмосфера окутывала не только образ Дзержинского, но и все советские органы государственной безопасности и активно культивировалась. Аббревиатура «ВЧК» нуждалась в особой ауре с самого начала. Официальная риторика стремилась к тому, чтобы одно только это название повергало в страх сердца врагов; сама аббревиатура воспринималась как своего рода психологическое оружие. Когда Зиновьев обращался к собравшимся в Большом театре в декабре 1922 года в рамках празднования пятой годовщины ВЧК, он с гордостью утверждал, что у зарубежного пролетариата при мысли о ВЧК «слюнки текут», тогда как буржуазия «трепещет, слыша три эти ужасающие буквы». Ввиду праздничной атмосферы мероприятия Зиновьев позволил себе пошутить: он отметил, что три буквы «ГПУ» производят не меньшее впечатление на иностранных капиталистов. Толпа радостно возликовала, и Каменев присоединился к общему веселью, добавив: «Пусть капиталистический Запад привыкает!» [146]

146

На празднике ГПУ // Правда. 1922.19 декабря. № 287. С. 8.

Тенденция использовать аббревиатуру «ВЧК» и ее производные в качестве символических объектов устрашения и ненависти к врагам революции стала общим направлением в первые годы советской власти. В 1927 году, например, московский комитет партии заявил на страницах «Правды»: «Пусть слово „чекист" остается самым ненавистным словом для врагов пролетарской диктатуры» [147] .

Ранняя советская поэзия усиливала магическую ауру этих «трех ужасающих букв». Этот мотив играл ключевую роль, например, в произведениях пролетарского поэта Александра Безыменского, который раскрывал и прославлял мистическую силу аббревиатуры «ВЧК», зачастую в гротескной форме. В поэме «ВЧК» (1927), опубликованной в «Правде» на десятилетний юбилей ЧК [148] , аббревиатура «ВЧК» играет роль своеобразной мантры, гипнотизирующей врага, вводящей его в состояние, подобное трансу. Буржуй в сюртуке со сжатыми от ярости кулаками злобно шепчет эти буквы побелевшими губами, другой, с жирными напомаженными волосами, произносит эту аббревиатуру шепотом «с кривой ухмылкой» [149] .

147

Да здравствует ВЧК-ОГПУ, верный и могущественный страж пролетарской диктатуры // Правда. 1927. 18 декабря. № 251. С. 3.

148

Произведение «ВЧК» было позднее воспроизведено в книге, изданной Иваново-Вознесенским отделением ЧК, в честь двенадцатой годовщины со дня образования ЧК в 1929 году: Безыменский.ВЧК // Дзержинец. С. 54.

149

Там же.

Обычные слова, пишет Безыменский, не способны уловить и передать размах и мощь революционной борьбы прошлого, настоящего или будущего, борьбы против врагов революции, за исключением «Одного Слова» [150] .

Таким образом, Безыменский считает название «ВЧК» этаким обобщенным мистическим понятием, которое охватывает все тайные и глубокие смыслы и выражает невыразимое.

Поэзия такого рода, характерная для раннего культа Дзержинского, часто наглядна в своей жестокости, изобилует мотивами, заимствованными из черной магии, пробуждающей темные мистические силы. После смерти Сталина образ Дзержинского был пересмотрен и упрощен, но так и не потерял своего потустороннего, кровавого, таинственного аспекта. Подобным же образом слово «чекист» до конца так и не лишилось сверхъестественных ассоциаций, которые необходимы были в ранний советский период, в годы «красного террора» и Гражданской войны; во многом оно остается таинственной и непостижимой категорией и сегодня, как мы увидим из последующих глав.

150

Там же.

Способность Дзержинского видеть насквозь была особенно полезна для «распознания врага» [151] , как бы он ни маскировался. Фигура врага была необходимым элементом культа Дзержинского; чекистская иконография включала в себя тщательно разработанную демонологию. За фигурой Дзержинского всегда таились какие-то призрачные «враги», составлявшие фон его культа. На самом деле эти враги были необходимы чекистам [152] . Образ буржуазного контрреволюционного врага, зачастую физически отталкивающего, с большим животом, лысеющего, ноющего [153] , лицемерного, хилого [154] , двуличного, способного принимать любое обличье [155] , чекистам был нужен в качестве антитезы добродетелям чекистов: дисциплине, чистоте, сдержанности, непреклонности. И конечно же, враг придавал смысл самому существованию чекиста. Без врага чекист был бы фигурой немыслимой, не имеющей оправдания.

151

УраловС. С. Герой Октября; Поликаренков К.Е.О Феликсе Дзержинском. С. 110.

152

Постоянно появляется все новая литература, исследующая пути, как появляется ненадежность и опасность. См. Jutta Weldes et alCultures of Insecurity: states, communities and the production of danger. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1999.

153

См., например: Борьба с врагами народа // Правда.1918. 3 января. № 220. С. 1.

154

Ленин написал, что: «эгоизм, грязный, злонамеренный, неистовый интерес к деньгам, робость и низкопоклонство паразитам общества — вот настоящая социальная основа дляскулящих интеллигентиков… в отличие от пролетариата и революционного крестьянства». (Процитировано: Тимофеев А. И.Русская советская литература. С. 163.)

155

П. Макинцян, предисловие к книге Велидова «Красная книга ВЧК». С. 45.

Необходимость сохранять постоянную бдительность перед лицом этих врагов была главной идеей чекизма, и Дзержинской служил символическим воплощением такой бдительности. Приказ ни на мгновение не забывать об этих врагах был еще одной заповедью Дзержинского: в «Правде» вскоре после смерти Дзержинского приводился его «завет» «всегда помнить врагов революции», врагов, которые «поджидают нас каждую минуту» [156] .

Эта сторона легенды о Дзержинском драматизировала и выражала главную черту советской политической культуры: мощнейшую склонность к конспирологическому мышлению, которое проявлялось в стремлении вырвать с корнем предполагаемых вездесущих врагов, которые прикидываются простыми советскими гражданами и разрушают государство изнутри [157] . Этот режим более всего боялся возможности расхождения между внешним и внутренним; его навязчивой идеей была забота о «надежности» граждан, он страдал от постоянного страха, что его граждане лишь притворяются лояльными. Таким образом, мы можем связать образ Дзержинского с иллюзией контроля над обществом, в котором любой способен притворяться [158] .

156

Над гробом Дзержинского. С. 1.

157

Советская навязчивая идея по поводу так называемого «лицемерия» иллюстрирует пропасть между врагом, как внутренним, так и внешним; о чем см.: Halfin L.Looking into the Oppozitionists Souls: Inquisition Communist Style // The Russian Review, 60, July 2001, 332-5. О способности врага подражать гражданину и играть на доверии людей см.: Орлова Г.Левые и их демоны // Солнечное сплетение, 24-25, 2003. См. на сайте: www/plexus.org.il/texts/orlova_levie.htm. О советской навязчивой идее устранения двусмысленности см.: Plamper Jan.Absolishing Ambiguity: Soviet Censorship Practices in the 1930's // The Russian Review, 60, October 2001, 526-44.

158

А. Денинг замечает, что авторитарные режимы крайне подозрительны к мелодраматичности и двусмысленности; см.: Greg Dening, Performances, Chicago: University of Chicago Press, 1996. P. 110-113.