Традиция предков
Шрифт:
А что именно? Бетти никак не могла найти ответ на свой вопрос, как не могла выбросить из головы мужчину, который должен быть ей противен. Он вихрем ворвался в ее размеренную жизнь, имел наглость давать советы, уговаривая ее отказаться от свадьбы, пытаясь убедить, что она будет раскаиваться всю жизнь, если выйдет замуж за Бенджамина.
Тоже мне Пифия, усмехнулась Бетти. А вдруг он прав? Она подтянула ноги к груди, обхватила колени руками и задумчиво уставилась в пустоту. Надо быть честной перед самой собой. Разве она не завидовала нежным отношениям Ллойда и Хелен?
Бетти вздохнула, быть честной что-то не получается. Она обвиняет Симона в том, что своими постоянными издевками и мрачными прогнозами он поколебал ее уверенность в выборе мужа, хотя прекрасно знает, что сомнения возникали у нее и раньше.
Она встала и подошла к окну: ни намека на оттепель. Небо, пасмурное и тяжелое, предвещало новую метель. Стоя в одной ночной рубашке и дрожа от холода, девушка старалась не вспоминать вчерашнее утро, когда она проснулась в теплых объятиях Симона удивительно безмятежной и умиротворенной, будто…
Будто что? Будто они занимались любовью? Жгучее желание испытать неведомое пронзило ее. Скорее бы вернуться домой! Вот тогда все встанет на свои места, и жизнь потечет своим чередом. Она забудет о своих глупых ощущениях и переживаниях. Но сначала придется провести еще одну ночь наедине с гостем. Что ж, придет и его очередь спать на полу.
Бетти, решив, что больше не заснет, наполнила чайник, поставила на плиту и пошла наверх, где осталась ее одежда. Из спальни не доносилось ни звука. Вероятно, Симон еще спал. А почему, собственно, и нет? Ведь он-то почивает на кровати. Стараясь не шуметь, Бетти схватила вещи и спустилась на кухню.
Пока она привела себя в порядок, чайник уже вскипел. Голова просто раскалывается от боли, а аспирина, как назло, нет. Может, крепкий горячий сладкий кофе поможет?
Бетти сидела у плиты, держа в руках кружку и затаив обиду на весь белый свет, когда в кухню вошел Симон.
– Для меня найдется чашка кофе?
– Нет, – отрезала она. – Я вскипятила воду только на одну порцию.
Симон внимательно посмотрел на нее. У Бетти создалось впечатление, что он смотрит прямо в душу, видит все гнездящиеся там страхи и сомнения. Она, затаив дыхание, ждала какого-нибудь едкого комментария или замечания в свой адрес. Но сегодня противник был настроен миролюбиво.
– Боже мой, да вы никак в плохом настроении?!
– Вы будете в таком же после того, как поспите на полу, – огрызнулась Бетти.
Она поймала себя на том, что разочарована, поскольку настроилась выслушать уговоры не выходить замуж за Бена или что-нибудь в этом роде.
– Вы получили по заслугам за свое упрямство, которое портит вам жизнь, – назидательно сказал Симон.
Упрямство? Она поставила кружку на стол и стала отчаянно массировать виски, чтобы хоть как-то унять боль.
– Что с вами? – Симон тут же оказался рядом. Быстро, слишком быстро.
– Голова болит, – кратко ответила она и посмотрела ему в глаза, которые выражали искреннее сострадание и участие. Сама не зная почему, Бетти улыбнулась. – Ничего страшного, просто мигрень. Иногда со
мной случается такое.– А вы знаете, почему это бывает? – спросил он, лукаво глядя на нее.
– Да, из-за перенапряжения, – гневно выпалила она.
Проклятье, она снова мишень для шуток! Как хочется взять реванш… Ничего, отольются кошке мышкины слезы!
– Перенапряжение – это просто эвфемизм для обозначения последствий сдерживания того, чему следовало дать волю, – наставительно произнес Симон. – Например, злости, боли, желанию…
Бетти сконфузилась. Что он хочет этим сказать? Она пристально вглядывалась в его лицо, пытаясь найти хоть намек на то, что над ней издеваются, дразнят, но не нашла. Симон, видимо, хочет доказать, что ее головная боль вызвана чувствами, которые она намеренно подавляла в себе. Но это неправда. Не может быть правдой, и она скажет ему об этом…
– Если я что и подавляю в себе, так это гнев, который вы вызываете у меня, – призналась она.
Симон долго и пристально смотрел на нее, словно гипнотизируя. Бетти не могла отвести от него взгляд, чувствуя, что ее бросило в жар и все ее мысли можно прочесть на лице.
– Только гнев? – тихо спросил Симон. В кухне стало подозрительно тихо, и девушка внезапно ощутила спокойствие и силу, предчувствие какого-то необыкновенного и долгожданного счастья.
– Конечно, только гнев, – ответила она, стряхивая оцепенение.
– Вы сказали это с такой убежденностью, будто боитесь чего-то.
– Боюсь? Чего же мне, по-вашему, бояться?
– Возможно, этого. – Он приблизился к Бетти и обнял.
Ощущение сомкнувшихся вокруг нее рук было так знакомо и приятно, что у девушки закружилась голова. Элизабет увидела перед собой черные глаза, страстные и манящие.
– Элизабет, – едва слышно прошептал Симон.
Он произнес ее имя так, словно пробовал на вкус. Симон, ласково прижав ее к себе одной рукой, другой нежно перебирал волосы девушки.
– Какой удивительный цвет волос… какие они шелковистые… – Он неожиданно поцеловал крутой локон.
Его глаза заблестели, и перед Элизабет возникла картина: она, обнаженная, лежит в объятиях Симона, а он целует ее через вуаль волос. Эротичность видения вызвала у девушки трепетную дрожь.
– Ах. – Она услышала свой голос и удивилась.
– Расслабьтесь, дорогая…
Расслабиться?! Волна гнева окатила ее с головы до ног. Она вырвалась и, не задумываясь, бросилась к задней двери и выскочила во двор. Бетти слышала, как Симон звал ее, и имя звонким эхом отдавалось в заснеженных горах.
Она бежала, сама не зная почему, следуя инстинкту, звавшему неизвестно куда. Симон догнал ее, когда Элизабет, оступившись, упала в сугроб. Преследователь попытался схватить ее, но она громко закричала и, дернувшись, провалилась еще глубже. Снег накрыл ее с головой, и девушка запаниковала. Попыталась вдохнуть больше воздуха в легкие, но вместо этого набрала полный рот снега. Снег был повсюду: он давил сверху, сковывал движения, лишал возможности видеть и слышать. Она старалась высвободиться из холодного склепа, но тщетно.