Трагедия Цусимы
Шрифт:
Ярко запомнился один эпизод этих проводов.
«Суворов» уже выходил из ворот аван-порта, когда ко мне подбежал мичман князь Ц.
— Это ваши! это ваши! скорей! скорей! — говорил он, тащаменя за руку к левому борту.
Я вышел на площадку левого трапа.
Неподалеку от броненосца, мотаясь на зыби и зарываясь носом, держался небольшой, серого цвета, паровой баркас под инженерным флагом. На палубе, уцепившись за рубку, стояли мой брат и его жена. Он что-то кричал (чего нельзя было разобрать за шумом ветра) и махал фуражкой, а она высоко над головой поднимала свою собачонку Темика, как бы показывая, что и этот малый зверь участвует в моих проводах, хочет со мною проститься…
Какие пустяки, но как они врезываются в память!..
Броненосец прибавил ходу. Серенький баркас спешно юркнул в гавань. Впереди было открытое море…
В
— Почему это взяли с собою «Сисой»? — спрашивал я. — Ваш отряд 18-узловый, а ведь он, дай Бог, на 14!
Старший механик поглядел на меня как-то странно, словно стараясь угадать: шучу я или говорю серьезно?.. Наконец сообразил:
Да!.. Ведь вы прямо из Артура!.. Ну так вот: скорость тут не играет роли; «Сисой» свои 14 даст, а из наших — на «Бородине» при ходе 12 узлов уже греются эксцентрики; что же касается «Орла», то он вовсе не успел сделать положенных испытаний, и на какую его скорость можно рассчитывать (на долгий срок и без поломок в машине) — совершенно неизвестно… «Суворов», «Александр» и «Ослябя» — ну, эти, пожалуй, 15—16-узловые…
Ну, а «Наварин» и «Нахимов» с их пушками в 35 калибров на устарелых установках? «Донской» — эта старая коробка? Я очень его люблю, долго на нем плавал… но куда же ему в бой?..
Да кого же брать-то? Если бы можно было снарядить, прихватили бы с собой и «Мономаха», и «Корнилова», и всякую другую рухлядь! Ведь это все корабли, числящиеся боевыми судами флота! В бумажной войне, которую разыгрывали в тиши кабинетов наши стратеги, все они были на учете, согласно всем данным справочной книжки! Нельзя же теперь, когда началась настоящая война, объявить их хламом!.. Он горько засмеялся…
— Но «Слава»? «Олег»? «Изумруд»? Где они?..Опять взгляд, полный недоумения…
Про «Славу» и говорить нечего — она и через год еще вряд ли будет готова… «Олег», «Изумруд» — не только не начинали испытаний, но даже и постройкой не вполне закончены. Прислали их в Ревель, да в таком виде, что адмирал решительно отказался навязывать себе на шею эту обузу… Говорят — догонят нас в дороге…
А чилийцы и аргентинцы?..
— Ничего не выйдет! — безнадежно отмахнулся он. — Только зря разбрасывают сотни тысяч, если не миллионы, разным авантюристам, которые обещают оборудовать покупку!..
Наступило молчание. Райские птицы перестали петь свои песни. На душе было смутно и тревожно… Не хотелось верить, но беспощадная действительность так ярко била в глаза… Я хорошо знал моего собеседника и в правдивости его слов не имел повода усомниться…
— Конечно… — промолвил я, — если так… приходится брать с собой все, что можно… Будет ли толк? Если бы эти старые корабли были там, на месте, к началу войны, — они могли бы, опираясь на укрепленный порт, принести немалую пользу, выступая против соответственного противника и уклоняясь от встречи с неподходящим… Но отмахнуть конец в 12 000 миль с тем, чтобы в заключение этого похода силой прорываться к своей базе, вступить в бой, инициатива которого будет в руках неприятеля, драться, может быть, с лучшими его кораблями, совершенно свежими, только что покинувшими свои арсеналы… — мало шансов на успех такого предприятия…
И я то же
думаю…Жаль, что в 1901 году этот отряд вернули в Кронштадт…
Вот, вот! — встрепенулся мой собеседник. — Меня прямо злость берет, когда я об этом вспомню! На кой черт вернули? Под предлогом сокращения кредитов на плавание? — Так ведь не все ли равно, где кончить кампанию? Где стоять — в порту под крышей — в Кронштадте или во Владивостоке?.. Говорили — требуется капитальный ремонт, с которым Владивосток не справится… А знаете ли, я прикидывал, что стоили только уголь и смазочные материалы, потраченные на переход отряда из Тихого в Балтийское, не считая других расходов… — больше полумиллиона!.. Если бы эти полмиллиона затратить на расширение мастерских Владивостока, так они бы с успехом этот ремонт выполнили! И «старички», подмолодившись, при первых выстрелах начали бы кампанию! и поработали бы! Можно было бы иметь две эскадры: первую — в Артуре, вторую — во Владивостоке! Ну-ка?.. А теперь?.. Это еще не весь счет к уплате! Этот поход тех же, наскоро отремонтированных кораблей на Восток, поход в военное время, когда мы за все платим втрое, вчетверо, — во что он обойдется? для них же? — миллиона полтора, а то и два!.. Сэкономили!.. Просто привычка! Рутина проклятая: «суда эскадры Тихого океана, требующие капитального ремонта, возвращаются в Кронштадт»… Конечно, могло играть роль и другое соображение: от заказов, работ и заготовок Владивостокского порта под шпиц ничего не перепадет… пропавший процент… А теперь — не пропало! Корабли, может быть, и пропадут, но процент — в кармане!.. Эх!.. — И, как всегда (это была его привычка), рассердившись, он порывисто схватил фуражку и убежал в машину.
— Не преувеличивает ли «генерал» («Генерал» — приятельское прозвище старшего механика, приобретенное им еще за время плавания на «России», много лет назад.)? Неужто так плохо? — думал я, оставшись один в его каюте… и — пошел в кают-компанию.
Здесь, за исключением самой зеленой молодежи, почти все оказались хорошими знакомыми по эскадре Тихого океана.
— Надежный состав! — невольно подумалось мне.
Разговор не смолкал, но я не мог не заметить, что в то время, как меня осаждали вопросами об Артуре, о приемах, практикуемых японцами, о бое 28 июля и т. п., мои попытки — услышать откровенные отзывы о второй эскадре — не приводили к цели. Словно мои собеседники о чем-то умалчивали, не хотели распространяться на эту тему. Не секретничали же они передо мною! — Конечно, нет. И в этот, и в последующие дни, — они просто воздерживались громко высказывать то, что каждый из них думал про себя.
Напомню, что Главный морской штаб был завален просьбами о назначении на вторую эскадру и был вынужден отказывать многим весьма достойным офицерам; комплектация была усилена, и все-таки, даже сверх этого усиленного комплекта, на судах были офицеры, сумевшие убедить начальство, что лишний человек на корабле не Бог весть какой груз, а в бою пригодится на случай убыли. В общем, можно сказать — эскадра была укомплектована охотниками. Откуда же это загадочное настроение?.. Я вскоре понял его, а впоследствии и сам ему поддался… Но не буду забегать вперед. Придержусь в точности записей моего дневника.
За ночь «Сисой» справился со своей задержкой, и 2 октября эскадра четырьмя эшелонами тронулась в путь. Погода была тихая, пасмурная. Временами шел мелкий дождь.
Я так и остался пассажиром. Свободных мест не было, а убрать кого-нибудь и откуда-нибудь ради меня — было бы ему тяжким оскорблением. Я не только не просил ни о чем подобном, но даже, если бы и предложили, отказался бы. Я считал себя вполне удовлетворенным сознанием, что получил возможность «выдержать марку» до конца, не сидеть в Сайгоне в то время, как другие будут драться, чтобы этим последним и в голову не могла прийти мысль: «повоевал, а теперь отдыхает…» Нет и нет!
Я бы всю жизнь мучился этим подозрением. Мне казалось, что безразлично, в каком звании — историографа, корреспондента, пассажира, хотя бы вольнонаемного буфетчика, — но я должен еще раз подставить мою голову, должен наглядно доказать, что для меня нет горшей участи, чем та, которая постигла «Диану»…