Trainspotting

– Мда, вчера у нас кто-то перебрал, - сказала Гэйлина мама, но, к моему счастью, просто беззлобно поддразнивая.

Я опять покраснел от стеснения. Сидевший за столом мистер Хьюстон попытался замять это дело.

– Ну надо же когда-нибудь расслабиться, - заметил он ободряюще.

– Точнее, надо бы когда-нибудь остепениться, - сказала Гэйл и тут же поняла, что совершила ошибку, когда я незаметно взглянул на неё исподлобья. Небольшая зависимость мне бы не помешала. Риск - благородное дело, бля...

– Э, миссис Хьюстон, - я показал на простыни, связанные узлом и лежавшие у моих ног на кухонном полу.

– ...Я тут немного испачкал простыню и пододеяльник. Я возьму их домой и постираю, а завтра принесу.

– Не беспокойся, сынок. Я сейчас же брошу их в стиральную машину. Сиди и завтракай.

– Нет, но, э... я их сильно испачкал, - засмущался я.
– Я лучше заберу их домой.

– Какая лапушка, - засмеялся мистер Хьюстон.

– Да нет же, сиди и кушай, сынок, а я о них позабочусь, - миссис Хьюстон подкралась ко мне и внезапно ухватилась за узел. Кухня была её территорией, и ей нельзя было перечить. Я притянул узел к груди, но миссис Хьюстон оказалась проворной, как чёрт, и невероятно сильной. Она крепко вцепилась в простыни и потянула их на себя.

Узел развязался, и на пол обрушился зловонный поток жидкого говна, алкогольной блевотины и пенистой мочи. Миссис Хьюстон замерла на несколько секунд, а потом побежала к раковине: её вырвало.

Очки, лицо и белую рубашку мистера Хьюстона усеяли коричневые пятна. Капли забрызгали покрытый линолеумом стол и еду. Казалось, будто мистер Хьюстон испачкался разбавленным соусом для чипсов. На жёлтую блузку Гэйл тоже село несколько пятен.

Еппонский бог.

– Боже милостивый... боже мой...
– твердил мистер Хьюстон, пока миссис Хьюстон травила, а я предпринимал трогательные попытки вытереть грязь теми же самыми простынями.

Гэйл пронзила меня взглядом, полным ненависти и отвращения. Я понял, что нашим отношениям - конец. Я уже никогда не затащу её в постель. Но впервые в жизни это меня не волновало. Я только хотел поскорее отсюда смыться.

Торчковая дилемма No 65

Внезапно похолодало; охуенный колотун. Свечка почти догорела. Единственный свет исходит из телека. Что-то чёрно-белое... но телек же чёрно-белый, значит, он может показывать только чёрно-белое... вот если бы он был цветным, тогда было бы по-другому... наверное.

Меня знобит, но если я двигаюсь, становится ещё холоднее, потому что я понимаю, что это, на хуй, всё, что я могу реально сделать, для того чтобы согреться. Если не шевелиться, то можно, по крайней мере, успокоить себя тем, что у тебя есть шанс согреться, когда начнёшь двигаться или включишь обогреватель. Главное - оставаться совершенно неподвижным. Это куда проще, чем ползти по полу, чтобы включить этот ёбаный обогреватель.

В комнате кто-то есть. Наверно, это Картошка. В темноте трудно говорить.

– Картоха... Картошка...

Ни слова.

– Охуенный дубарь, чувак.

Картошка, если это действительно он, молчит. Может, он умер, но скорее всего, нет, потому что я вижу: глаза у него открыты. Но мне поебать.

Печаль и скорбь в Солнечном порту

Ленни посмотрел на свои карты, а затем внимательно изучил лица друзей.

– Кто ходит? Билли, давай, чувак.
– Билли показал Ленни свою руку.

– Два туза, блядь!

– Вонючий ублюдок! Ты вонючий мудак, бля, Рентон.
– Ленни ударил кулаком по ладони.

– Лучше пододвинь-ка ко мне бабло, - сказал Билли Рентон, сгребая груду банкнот, валявшихся на полу.

– Нац, брось мне банку, - попросил Ленни. Он не сумел поймать её, и банка грохнулась о пол. Когда Ленни открыл её, большая часть пива вылилась на Писбо.

– Ты заебал, пидорас!

– Извини, Писбо. Это он виноват, - Ленни засмеялся и показал на Наца.
– Я попросил его бросить банку, а не швырять её мне в голову, блядь.

Ленни встал и подошёл к окну.

– Ничего не слышно от него?
– спросил Нац.
– Если нет капусты, то игре пиздец.

– Не-а. Мутит воду, сука, - сказал Ленни.

– А ты ему звякни. Разузнай, в чём там дело, - предложил Билли.

– Угу, хорошо.

Ленни вышел в коридор и набрал номер Фила Гранта. Его достало играть на чисто символические ставки. Если бы Гранти подогнал денег, то он бы сейчас классно затарился.

Никто не взял трубку.

– Нет дома или не подходит к телефону, - сказал он им.

– Надеюсь, этот мудак не замылся с нашим баблом, - засмеялся Писбо, но это был нервный смешок - первое открытое признание общего невысказанного страха.

– Пускай только попробует. Я не вожусь с чуваками, кидающими свою братву, - проворчал Ленни.

– Но если как следует подумать, то это же Грантина капуста. Он может потратить её на что угодно, - сказал Джэкки.

Они посмотрели на него с тупой враждебностью. В конце концов, Ленни сказал:

– А не пошёл бы ты на хуй?

– Ведь в каком-то смысле, чувак честно её выиграл. Я помню, как мы договаривались. Устроить складчину и сделать один большой банк, чтобы прибавить игре остроты. А потом всё поровну разделить. Я всё это знаю. Я просто говорю, что с точки зрения закона...
– Джэкки попытался объяснить свою позицию.

– Это наша капуста!
– оборвал его Ленни.
– Гранти знает за хэмпденские расклады.

– Я понимаю. Но я хотел сказать, что с точки зрения закона...

– Заткни свою ёбаную пасть и не возникай, - вмешался Билли, - мы говорим не за точку зрения закона, блядь. Мы говорим за братву. Если б был разговор за точку зрения закона, блядь, у тебя дома не было б никакой мебели, сукин ты сын.

Ленни одобрительно кивнул Билли.

– Мы спешим делать выводы. Может, у него есть серьёзные причины. Может, его ограбили, - предположил Нац; его лицо в оспинах вытянулось и напряглось.

– Может, его кто-то грабанул и увёл всю капусту, - сказал Джэкки.

– Ни один мудак не посмеет ограбить Гранти. Он такой чувак, что сам кого хочешь ограбит, и не потерпит, чтобы ограбили его самого. Если б он пришёл и стал вешать нам на лапшу на уши, я бы послал его куда подальше. Ленни начинал беспокоиться. Речь шла об общих деньгах.

– Я просто хочу сказать, что глупо таскать с собой такую кучу бабок. Вот и всё, что я хотел сказать, - заявил Джэкки. Он немного побаивался Ленни.