Трактат об удаче (воспоминания и размышления)

Во многом они правы. Но все же…

До 1976 года наша семья жила в Перми на улице Героев Хасана, напротив ресторана «Сибирь» (сейчас в этом помещении отделение Сбербанка). Днем ресторан работал в режиме столовой, и я частенько заходил туда пообедать. Был конец августа 1967 года. Моим соседом по столу оказался подполковник из дивизии, расположенной неподалеку в Красных казармах. Уже принесли закуску, когда к нам подсел молодой человек со свежим вузовским «ромбиком». Когда официантка принесла нам с подполковником окрошку, молодой человек попытался сделать заказ. Не тут-то было! Порядки в советском общепите были суровые: «Обслужу этих, приму заказ», – внесла ясность официантка.

Парень был чуть-чуть навеселе. Этого «чуть-чуть» вполне хватило для того, чтобы высказать свое негодование. Но поскольку официантка удалилась, то в качестве громоотвода был избран военный.

– Товарищ подполковник, – обратился молодой человек, – почему у нас в стране везде бардак? Вот я окончил школу с медалью, был активным комсомольцем, считал, что все у нас в стране в порядке. Поступаю в институт. Сразу едем в колхоз, на картошку. И оказывается, товарищ подполковник, что в сельском хозяйстве у нас бардак! После четвертого курса производственная практика на заводе. Товарищ подполковник! У нас и в промышленности бардак! Ну, это ладно. Вот только возвратился из военных лагерей. Разрешите представиться: лейтенант запаса! Но, товарищ подполковник! В армии у нас тоже бардак! Почему? Вы мне можете это объяснить?

– Попытаюсь, – ответил подполковник. – Помните, что говорил товарищ Ленин о Красной Армии?

Свежеиспеченный лейтенант привел пару цитат.

– Хорошо, но я имел в виду другое высказывание: «Красная Армия – это дети рабочих и крестьян, одетые в солдатские шинели». А теперь к вам вопрос: если у родителей-рабочих – бардак, у родителей-крестьян – бардак, то куда он, этот бардак, денется после того, как их дети-охламоны наденут солдатские шинели?

Обращаю ваше внимание, что эти вопросы прозвучали 40 лет назад. Когда наша армия еще соответствовала словам песни – «непобедимая и легендарная». Кода и в армии, и в гражданском обществе память о больших, настоящих победах была свежа, а неловкость от «боевых эпизодов» на землях Чехословакии, южных экзотических стран, Афганистана, Чечни, южной Осетии была еще впереди.

«На нем зелена гимнастерка и яркий орден на груди. Зачем, зачем я повстречала его на жизненном пути»… Курсантские военные сборы. с. Бершеть, 1953 год

Вопросы, заданные подполковником из Красных казарм в далеком 1967 году, сегодня нисколько не потеряли своей злободневности. Они стали еще более острыми.

Прежде чем продолжить рассуждение на эту тему, оговорюсь. О промышленном производстве, о высшей школе и науке, о государственном управлении и политике я имею право говорить, опираясь на собственные представления. Я сам варился в этих котлах. Об армейских проблемах могу судить, лишь наблюдая их извне. Иногда визуально, иногда «по запаху». Последние годы, чаще всего, это был взгляд с парадного плаца.

И все же попытаюсь сформулировать свой ответ на вопросы товарища подполковника.

В истории нашей страны годы после Великой Отечественной войны считаются мирными. Но и в этот период тысячи военных проявляли героизм, одерживали победы на поле боя или на «поле сдерживания»… Казалось бы, вот он, повод для гордости! Но часто свой тяжелый и опасный ратный труд, собственные жизни они тратили на выполнение неблагодарных задач. И тратят поныне. Это не вина людей в погонах, это их беда. Боль у них возникает не только от пулевых или осколочных ранений. Ее причиной являются и завоеванные их кровью, но обесцененные политиками победы.

В дореволюционной России, в раннем СССР армия, офицерский корпус были в какой-то мере особой кастой. Элитарной. Офицерское звание гарантировало не только престиж, но и достойный (по тем временам) уровень жизни.

Когда я закончил школу, половина моих одноклассников поступала в военные училища. Они были из различных семей (рабочих, интеллигенции, «комсостава»). Высокий конкурс обеспечил отбор лучших.

Лет через пятнадцать я заметил, что интеллигенция прекращает делегировать своих представителей в офицерский корпус. И не только она. Детей военных тоже не рвались идти по стопам отцов.

Снижались конкурсы в военные училища, а с ними и общий уровень офицерского корпуса. Армия теряла кастовость, элитарность.

Сокрушительные удары по Советской (Российской) армии извне нанесли Афганистан и две экономики: гонки вооружений и рыночная. Изнутри – дедовщина. Будучи экономистом, остановлюсь лишь на экономике.

К 1990 году армия пришла бедной. В 1992–1993-м стала нищей.

В результате из армии в бизнес ушли тысячи способных и энергичных молодых офицеров. Л. Федун, А. Коркунов из их числа. Бизнес армии взаимностью не ответил. После экономических ЧП типа банковского «черного вторника» 1994 года или дефолта 1998 года много молодых, только что оперившихся бизнесменов перешли на государственную службу. А вот чтобы шли в армию – не припоминаю.

Осенью 2007 года на совещании у министра Ю. Трутнева обсуждались проблемы отраслевой науки. Выступая, я сказал, что серьезным недостатком является отсутствие в министерстве руководителя высокого ранга, «который бы 24 часа в сутки думал только о науке». Но думать 24 часа в сутки о своей работе можно лишь при условии, что тебе за это платят так, что о заработке можно не беспокоиться.

Командование и полком, и взводом, боевые дежурства требуют от человека полной самоотдачи. Если, закончив боевое дежурство, офицер совсем не из любви к искусству, а ради того, чтобы прокормить семью, идет сторожить гаражный кооператив, то о какой полноте этой самой отдачи можно вести разговор?

За кадровым корпусом постперестроечной Российской армии я числю тяжкий корпоративный грех. Он не выдвинул из собственных рядов настоящего реформатора армии. Такого, который бы не из-под палки, а «нутром» чувствовал необходимость коренных изменений в армии ХХI века, армии государства, в котором царствует рыночная экономика. Который бы смог возглавить это реформирование. Реформатора армии назначили со стороны. Об Анатолии Сердюкове говорят разное, в том числе о небескорыстных руках и делах его окружения. Ни подтвердить, ни опровергнуть этого не могу. Но то, что он первый, кто начал не косметическое, а реальное реформирование этой отставшей на десятилетия, неповоротливой и прогнившей системы, – это факт.

Утешить военных могу тем, что собственных эффективных реформаторов не обнаружилось ни у продвинутых электроэнергетиков (понадобился А. Чубайс), ни у интеллектуальных атомщиков («прикреплен» С. Кириенко). Некоторые из моих знакомых генералов были нагляднейшим воплощением поговорки: «Наши недостатки – продолжение наших достоинств». К этой категории я бы отнес двух очень ярких людей: депутата Государственной думы Льва Рохлина и секретаря Совета безопасности, красноярского губернатора Александра Лебедя. Их общим достоинством была целеустремленность и уверенность в себе. Но уверенность в себе в сферах незнакомых, малоизученных – это уже самоуверенность.

Еще по Совету Федерации я был хорошо знаком с послом Евросоюза в России Отари Ханом. После моего назначения министром наши контакты получили продолжение, прежде всего на основе общих интересов к региональным программам ТАСИС [192] . Летом 1998 года О. Хан попросил меня принять участие в ужине, на котором хозяева были представлены послами Евросоюза, Германии и Нидерландов. В качестве гостей были приглашены вероятные претенденты на президентские выборы 2000 года, региональные лидеры Юрий Лужков и Александр Лебедь. Мое присутствие как министра региональной политики выполняло две функции: представительство федерального органа, ответственного за регионы, и обеспечение паритета в представительстве сторон (3 x 3). До сих пор я встречался с каждым из потенциальных кандидатов по отдельности. Режим «очной ставки» оказался гораздо занимательнее.

192

Программа технического содействия бывшим республикам СССР (ТАСИС) учреждена по инициативе Европейского Союза с целью оказания содействия развитию экономическим, социальным реформам и демократическим преобразованиям.