Трактат об удаче (воспоминания и размышления)
Шрифт:
Я понимаю, что статистика, которую я сейчас приведу, не претендует на репрезентативность, но из семи запомнившихся навсегда Виктору Петровичу чусовлян двое – бывшие трудармейцы. А без недавнего львовского еврея, а потом «чугрея» Шпигеля «встала культура в Чусовом»…
Когда меня назначили министром региональной и национальной политики, в адрес президента и председателя правительства не раз и не два звучали упреки: руководить национальной политикой такой сложной в этом отношении страны, как Россия, поручили непрофессионалу.
Ответственно заявляю: может, в чем-то Б. Ельцин и С. Кириенко в отношении меня и ошиблись, но только
Во-первых, я имел два года стажа активной (и успешной) политической работы в многонациональном Совете Федерации.
Во-вторых, и это главное, я, как человек, сформировался в многонациональной среде, условием нормального существования в которой была не только терпимость, но и благожелательное отношение к людям не совсем таким, как ты. По происхождению, по месту предыдущего проживания, по национальности, религии…
Вся моя сознательная жизнь прошла на Урале. Урал – это не Швейцария или Нидерланды и даже не Украина. Это суровый край, до эры «большой авиации» находившийся на далекой окраине Европы. И по этой причине, так же, как и Сибирь, давным-давно выбранный для того, чтобы ссылать туда, подальше, тех, кто «шагает не в ногу». Во все времена среди изгоев были не только уголовные преступники, но и, как говорила моя няня, «шибко умные».
Польские революционеры XIX века, осколки нэпа, недобитые троцкисты и бухаринцы, жертвы пакта Молотова – Риббентропа…
В северных регионах нашей страны в ходу специфический термин: «северный завоз». Он означает завоз необходимых товаров в труднодоступные регионы в удобное для этого время года. В узких кругах общественности этот термин имел еще одно значение. Во время войны «северный завоз» пополнил число пермяков трудармейцами и немцами (не только Поволжья). После войны – пособниками бендеровцев и «лесных братьев», советскими солдатами и офицерами, побывавшими в немецком плену, осевшими на новом месте бывшими узниками ГУЛАГа, безродными космополитами…
Будем справедливы: приезжали в Прикамье не только (и не столько) «по этапу».
Две мировые войны солидно пополнили интеллектуальный арсенал Прикамья. От Первой, например, в Перми остался первый на Урале университет. После второй, Отечественной, в Перми осели не только десяток эвакуированных оборонных заводов, но и хореографическое училище питерского происхождения. Не бесследно прошло пребывание в эвакуации многих известных деятелей культуры и искусства, науки и техники, высококвалифицированных рабочих.
Ежегодно приток «свежей крови» обеспечивали молодые специалисты, приезжавшие по распределению на три года и оставшиеся навсегда…
Почти вся преподавательская элита политехнического института середины 1960-х состояла из молодых доцентов Ленинградского горного, Уральского политехнического, других вузов.
Развал Советского Союза тоже нашел свое отражение в иммиграционных процессах. Где-то это происходило стихийно, где-то – целенаправленно. В начале 90-х меня как вице-губернатора не раз и небезрезультатно «доставал» директор Пермского театра оперы и балета Михаил Арнопольский с просьбой помочь с жильем солистам, как он говорил, супер-класса из Закавказья, которых он приглашал к себе.
«Пришлые» много сделали для Пермского края.
Только один ленинградский «военмех» рекрутировал в Пермь таких звезд советского ракетостроения, как Михаил Цирульников, Лев Лавров, Михаил Соколовский.
Именами «откомандированных в распоряжение…» Михаила Дедюкина, Александра Поздеева названы улицы комплекса ПГТУ за Камой.
В «закавказской команде» М. Арнопольского (тоже «привозного») были Георгий Исаакян, Татьяна Куинджи, Анзор Шомахия…
О «космополитах» очень точно выразилась писатель («пермофил», по ее собственному определению) Нина Горланова: «Перми в каком-то смысле повезло:
она сердечно приняла космополитов, изгнанных из Киева, Харькова и других южных городов, а они в ответ обогатили город новыми кафедрами, идеями, нас выучили! Ректор университета Букирев не трепетно брал на работу сосланных в край ученых!» [42] . Добавлю, что И. Сандлера, изгнанного из свердловского УПИ как защитника тех же космополитов, тоже приютили в Перми, в ПГУ, и он стал создателем и первым деканом экономического факультета.42
Н. Горланова. Пермь земная и Пермь небесная: Заметки пермофила. – www.strana oz.ru/?article=880&numid=18
Сегодня никому в голову не придет считать москвичкой Людмилу Сахарову, челябинцем – Евгения Широкова, одесситом – Евгения Вагнера. Сегодня это Великие пермяки. Мне посчастливилось общаться с ними не один раз и, спасибо судьбе, далеко не всегда в формальной обстановке. Именно тогда я узнал, например, что путь Евгения Антоновича Вагнера от Одессы до Перми проходил через фронтовой эвакогоспиталь, казахстанскую ссылку (как немца по национальности), соликамский трудовой фронт (опять ОСМЧ!)…
И, наконец, в-третьих. Я давно понял, что термины типа «титульная нация», «родственники за границей» – функция переменная, и никогда не придавал им слишком большого значения. В отличие от многих, до которых это дошло после события, произошедшего в 1991 году в Беловежской пуще [43] .
43
8 декабря 1991 года там был подписан документ, официально запустивший процесс распада СССР.
С войной связано мое первое в сознательной жизни состояние СЧАСТЬЯ. Не успеха, выигрыша, достижения, а именно безмерного счастья. Случилось это вечером 8 мая 1945 года.
До 1941 года число советских семей, имеющих собственный радиоприемник, в процентах составляло примерно столько же, сколько число сегодняшних обладателей собственных яхт и катеров. Остальные довольствовались «радиоточкой» – проводным одноканальным радиовещанием. Как только началась война, все радиоприемники под ответственность, по законам военного времени, было приказано сдать на хранение в почтовые отделения. Во избежание подвергнуться влиянию вражеской пропаганды.
В начале 1945 года врагу стало уже не до пропаганды, и было объявлено, что радиоприемники можно получить обратно. В соседнем подъезде нашего дома жил тихий старый холостяк, бывший английский коммунист по фамилии Рабинович. В конце 1930-х, окончив университет, он решил помочь своим советским товарищам строить коммунизм. Года через три после приезда в СССР его посадили как английского шпиона. В расстрельном 37-м на зоне о нем не вспомнили, а в 39-м каким-то чудом освободили. Не помню, слушал ли вечером 8 мая наш странный сосед собственный приемник или заглянул к соседям, но именно он расслышал в свистящем и гудящем эфире сообщение на английском языке о подписании капитуляции.
Новость мгновенно разнеслась по дому. Я не помню подробностей того, что было дальше. Помню лишь распахнутые двери квартир, возгласы радости и плача. И ощущение, что все плохое уже позади, что впереди всех нас ожидает только счастье…
После войны всеобщее счастье в очередной раз не состоялось. Но ощущение, очень близкое к тому, ПОБЕДНОМУ, еще раз меня посетило. Его олицетворением был мой ровесник, улыбчивый старший лейтенант Юрий Гагарин. Случилось это шестнадцать лет спустя. Совсем в другую эпоху.