Трактат об удаче (воспоминания и размышления)
Шрифт:
Мы делаем вид…
Профессиональные историки период «от Хрущева до Черненко» делят как минимум на две эпохи: «хрущевскую» и «застоя». В свое время на этой почти сорокалетней дистанции случился такой эпизод союзного масштаба, как укрупнение колхозов. Данный факт дает повод историку-любителю, к категории которых я себя отношу, в процессе собственного субъективного анализа поступить аналогичным образом, укрупнив две эпохи в одну.
Лично для меня эта эпоха важна тем, что на нее пало почти тридцать лет моей активной, «взрослой» жизни. Эти тридцать лет «внешней среды» как бы сканируются в моей памяти в двух плоскостях. Одна плоскость – «явления». Это что-то системное, очень ощутимое в работе и в личной жизни, продолжительное… Вторая – «события». Может быть, даже не события, а краткие эпизоды. Краткие, но яркие, запоминающиеся. «События» – это точки
Мое персональное название эпохи «от Хрущева до Черненко» навеяно популярным обращением советских времен, адресованным власти, «начальству», от имени нижестоящих: «Вы делаете вид, что нам платите, мы делаем вид, что работаем». Ключевые слова этого обращения – «делать вид» – могут быть актуальными в самых различных модификациях: «Вы делаете вид, что нас любите, мы делаем вид, что отвечаем взаимностью»; «Вы делаете вид, что крутые, мы делаем вид, что вас боимся»; «Вы делаете вид, что говорите правду, мы делаем вид, что вам верим»…
Многие варианты «мы делаем вид» применимы и к эпохе Сталина. Многие – но не все. При Сталине вся страна «от Москвы до самых до окраин», снизу доверху не делала вид, что опасалась «их» («его»), а боялась всерьез, до смерти. При Хрущеве – Черненко – уже лишь побаивалась.
В моих ощущениях из всего многообразия вариантов «мы делаем вид» эпохи Хрущев – Черненко наиболее представительное: «Вы делаете вид, что говорите правду, мы делаем вид, что вам верим». Это явление на Руси не новое. При Екатерине Великой оно проходило под кодовым названием «потемкинская деревня», в наши времена – «показуха».
В конце 1950-х годов много месяцев на одном из прокатных станов Чусовского металлургического завода, в самом популярном месте – у сатураторной установки для газированной воды, умиляла следующая картина. Над установкой висел плакат: «Бригада коммунистического труда». Слева на красном щите красовался текст заповедей строителя коммунизма, который не очень отличался от библейских. Справа – личные обязательства членов бригады. А дюралевая кружка для шагнувших одной ногой в коммунистическое «завтра» была… прикована к сатуратору цепью. Точно такой же чусовляне привязывали в те времена к причалам свои деревянные лодки-плоскодонки.
Самый надежный индикатор показухи – кратковременность демонстрируемого объекта. Думаю, что именно на основе показухи было придумано крылатое выражение: «Наше дело прокукарекать, а дальше хоть не рассветай!»
Не проходило и года, чтобы ЦК КПСС не принял штук пять постановлений, начинавшихся одинаково: «Об одобрении почина… партийной организации о ….». Почин мог быть посвящен организации тех же бригад коммунистического труда, переходу передовиков на отстающий участок, экономии черных и цветных металлов, партийной учебе… После выхода постановления ЦК бюро обкома принимало документ о распространении соответствующего почина на предприятиях области. Утверждалась комиссия обкома, ответственная за внедрение почина. Ее председателем назначался один из секретарей обкома, ответственным секретарем – инструктор профильного отдела. На протяжении десятка лет я был членом более чем десятка таких комиссий. Комиссия собиралась на первое заседание, утверждался план ее работы. А потом все благополучно забывали и о комиссии, и о почине.
За время всей моей деятельности на этом участке идеологического фронта было единственное исключение. Ответственным секретарем одной из комиссий назначили добросовестного аппаратчика, инструктора отдела пропаганды Веру Балуеву. Два-три раза в году она напрягала «шефа», собирала свою команду, та «шевелилась», и дело потихоньку двигалось.
Работая в Пермском отделе Института экономики АН СССР, я сначала неформально, а потом и официально был консультантом Пермского обкома КПСС. Рабочие контакты (и приятельские отношения) были, преимущественно, с заместителями заведующих отделами Э. Вахоневым, А. Кужмой, В. Верхоланцевым… Последние дни месяца они дневали и ночевали в обкоме, «делая план». Обзванивали предприятия, транспортников, банкиров, статистиков, подсказывали, как «без последствий» в заводской и банковской отчетности вывести фактически сложившийся процент реализации продукции 99,4 на заветный 100,2. Это была целая наука, которой мои братья по классу владели блестяще. Часам к 22–23 последнего дня месяца (квартала, года) желаемые цифры обычно достигались, и усталые, но довольные «партайгеноссе» получали полное моральное право обмыть столь тяжко добытую победу. Беда была не только в том, что победа существовала
лишь на бумаге и не то что на тонну – на грамм не прибавляла реально произведенной продукции, но и в том, что об этой пустой работе в стране мало кто думал и, тем более, пытался что-то изменить.Что интересно: когда возникали реально важные задачи (ввода новых промышленных мощностей, разработки и освоения производства оборонной техники, ликвидации аварийных ситуаций…), те же самые «показушники» решали их на высшем уровне «без шума и пыли».
Еще одно глобальное явление эпохи «вы делаете вид…» – это тотальный дефицит и его последствия: протекции, коррупция, преференции, называемые в народе одним коротким, но емким словом: «блат». Система «блата» автоматически предполагала замену глагола «купить» на «достать».
По части ощущения Большого счастья нынешнее поколение сильно не добирает. Оно даже не знает, что означает возглас: «Отбивай по одной в одни руки!». Эти слова, адресованные кассиру, я услышал из уст продавщицы гастронома на Новом Арбате, уже отойдя от прилавка с двумя трехкилограммовыми банками с консервированной югославской ветчиной. Фигушки! В сторону метро я двинулся, переполненный счастьем удачной охоты и… дефицитной ветчиной.
Дефицит, блат – прямое порождение плановой экономики, несмотря на все ЭВМ и экономико-математические методы так и не справившейся с задачами балансирования спроса и предложения, спроса и цены.
Я, например, не смог припомнить хотя бы десяток позиций «товаров и услуг», на которые бы не распространялось в эпоху «мы делаем вид…» действие системы блата. Спички, соль, «изделие № 2» производства Баковского завода резиновых изделий, труды классиков марксизма-ленинизма… Все остальное приходилось доставать: от карьерных экскаваторов до туалетной бумаги, от билетов на балетные спектакли с участием Надежды Павловой до подписки на «Литературную газету»…
Продавая после четырнадцати лет эксплуатации свой первый автомобиль («Волга» ГАЗ-21), я сразу поставил покупателю ультиматум: продам только с запасными частями. Запчастей набралось четыре солидных ящика, «ходовых» из них было не более трети. Тому же принципу (запас карман не тянет) следовали не только автомобилисты-частники, но и руководители сотен тысяч предприятий всех без исключения отраслей народного хозяйства. Даже подумать страшно, сколько добра шло сначала в «неликвиды», а затем в металлолом. И так изо дня в день, из года в год.
Комплексным примером функционирования системы «блата» является история, которая приключилась со мной в 1968–1969 годах. Летом 1968 года мне в качестве ответственного секретаря приемной комиссии факультета было доверено осуществить набор первых в истории ППИ экономистов. Занимался я подобным делом впервые, влияния на экзаменаторов никакого не имел и, с точки зрения «блата», был лицом практически бесполезным. После инструктажа абитуриентов ко мне подошел интеллигентный, средних лет мужчина и сообщил, что его фамилия Морозовский, что он закройщик верхней одежды ателье Камского пароходства и шьет «всему обкому», что он будет счастлив мне пошить «что-нибудь получше, чем это». Произнося «это», он осторожно ткнул пальцем в мой пиджак. Он будет счастлив сшить костюм или пальто в любом случае, но если я чем-то смогу помочь его ребенку при поступлении, то было бы совсем прекрасно. Я долго пытался ему объяснить, что от меня мало что зависит, на что получил не самый глупый ответ: «Мало – это лучше, чем ничего».
Оля Морозовская оказалась толковой девушкой, все сдала на «отлично» и благополучно поступила без малейшей моей поддержки. Когда эту информацию я довел до счастливого папы, он произнес примерно следующее: «Конечно, так оно и есть! Но… мы-то с вами все понимаем!».
Через несколько месяцев раздался звонок Морозовского: «К нам завезли прекрасную ткань на пальто (и чуть тише) для обкома. Настоятельно рекомендую».
Пальто из дефицитного ратина получилось действительно отличным.
Прошло немного времени. В начале апреля я поехал в командировку в Москву. Когда я выезжал из Перми, в городе было минус 10–15 градусов, и я решил надеть новое пальто. В столицу я всегда брал спортивную сумку, которую получил как участник Спартакиады народов РСФСР в 1959 году. Сумку можно было носить в руках и за плечами. Фирменной особенностью этого предмета была не только надпись: «Ленинград, 1959. Спартакиада…» В сумку входило ровно 12 кг охлажденного и 8 – мороженого мяса. Приезжая в столицу, я сразу отвозил сумку к знакомым продавцам небольшого продуктового магазина позади здания МИД на Смоленской площади. В день отъезда заезжал за «товаром», платил ребятам устраивающие обе стороны комиссионные и убывал на вокзал.