Трансформация. Проявление самости

^{Рембрандт, Автопортрет, 1658 г. Коллекция Фрика, Нью-Йорк}

Не дерзко, а весомо и с чувством собственного достоинства он несет груз своих лет. Это образ мужчины в зените зрелой жизни, для всего мира он великий художник и король. Это кульминация его развития как признанного художника своего времени, человека достойного и значимого. На этом автопортрете Рембрандт изображает себя полностью осуществившимся художником с личностной силой и свободой полностью следовать своей воле и тратить капитал своей психической энергии так, как он считает нужным. Никто не будет диктовать стиль или содержание такому мастеру своего дела.

После этого, однако, стиль и тон автопортретов Рембрандта кардинально изменились. Он вступил в новую фазу внутреннего развития, которую можно охарактеризовать как дальнейшее углубление и обогащение имаго, которое мы видели на вышеописанном автопортрете. Кроме того, эта фаза олицетворяет существенное изменение некоторых характеристик имаго по мере развития художника и становления его таким, каким он будет в старости. В последней фазе его жизни (а он проживет только до шестидесяти трех лет) внешние атрибуты помпезности и аура великолепия исчезнут и начнет ясно проявляться совершенно иной образ. Именно это архетипическое имаго будет вести его до конца и придаст его последним картинам качество духовности.

На протяжении всей своей карьеры Рембрандт был творцом впечатляющих религиозных образов. Библейские сцены были его достоянием. Именно благодаря этим произведениям он стал знаменитым. В некоторых из них он изображал себя одним из персонажей. Позже произошла перемена, и его работы стали более личными и реалистичными. На автопортретах лицо и руки начали изображаться с наглядной достоверностью. Стали видны морщинки, обвислые щеки, нос картошкой, седые волосы. Период идеализированной персоны и продвижения себя остался позади. Теперь он не акцентировал Эго. Яркие костюмы больше не интересуют его. На его поздних картинах мы видим простого, довольно непривлекательного старика, но легкий, поразительный внутренний свет начинает исходить от его лица, разительно контрастируя с медленно надвигающимся физическим угасанием и немощностью. Он расширяет духовные аспекты своего имаго, признавая разрушительное действие возраста.

На автопортрете 1661–1662 гг. Рембрандт снова изображает себя как художника. На нем надета простая белая шапка, он держит палитру и кисти в одной руке и спокойно смотрит вперед. Свет падает на правую сторону лба, словно бы исходит из его головы. Очевидно, что сейчас он зрелый, пожалуй, даже пожилой мужчина (картина написана в пятьдесят семь лет); если он и преувеличивает что-то, так это свой возраст.

^{Рембрандт, Автопортрет, 1661–1662 гг. Посмертный дар лорда Айви, Кенвуд, Лондон}

Здесь заметны следы нарциссической лести самому себе. Левая половина его лица находится в тени, а головной убор и верхняя часть лба залиты ярким светом. Нижняя часть картины утопает в полной темноте. Здесь художник вновь утверждает свою идентичность живописца, и делает это на фоне двух огромных кругов, изображенных на стене. Круги трактуются как напоминание о времени, а также как аллюзия к фигуре известного художника античности Апеллеса, памятного тем, что рисовал совершенные окружности от руки. Круг может считаться также аллюзией к вечности. В качестве мандалы он являет собой вневременной архетипический фон творений зрелого художника в пространстве и времени. На этой картине Рембрандт гордо изображает свою хрупкую эмпирическую реальность в соотношении с символами, превосходящими пределы времени, чем устанавливает связь между своей человеческой ограниченностью, мирской идентичностью и божественным началом. Его имаго стремится к объединению противоположностей – времени и вечности. Смотря на все глазами художника, он показывает себя и объектный мир, соотнося его с вечностью. Это означает, что он принял сознательную установку, в которой Эго и тело человека, ограниченное временем, связано с бесконечными архетипическими образами чистого духа. Свет над головой Рембрандта означает то, что Юнг назвал обожествлением (deification) [107] .

107

Ср.: «Ипполит, римский святой (170–235 гг.), настаивал на будущем обожествлении верующего: „Ты станешь Богом, ты будешь спутником Богу и сонаследником во Христе“. Он говорил об обожествлении: „Это и есть 'Познай себя'“» (Юнг К. Г. Символы трансформации. М.: Penta-Graphic, 2000, с. 100). – Прим. ред.

По мере социального и экономического ухудшения положения Рембрандта (а в 1660 г. ему пришлось съехать из дома в более скромное жилище по соседству, в квартал ремесленников и художников) чувство торжественности и спокойной ясности его картин, похоже, все увеличивается. Специалисты, изучающие его работы, подметили, что картины его к концу жизни становятся визионерскими. В последние годы он продолжает по случаю писать картины на заказ и настойчиво борется с кредиторами, которые не оставляют его в покое и упорно настаивают на выплатах до последнего гульдена. Что касается крыши над головой и средств к существованию, то в этом он зависит от своей неофициальной жены Хендрикье и сына Титуса. За четыре года до смерти он пишет свой портрет в виде старого шута. На этой картине он выглядывает из темноты со зловещей усмешкой. Этот образ сложно истолковать. Возможно, он изображает себя пьяным старым дураком; но более вероятно, что он смеется с богами. Снова его лоб освещен, в то время как большая часть картины затемнена. Улыбка походит скорей на гримасу боли, а сутулые плечи олицетворяют то бремя, что он несет на себе. Возможно, это юродивый. Есть теория, что картина отсылает к истории смерти греческого художника Зевксиса. По легенде, Зевксис умер от смеха, когда безобразная богатая старуха предложила ему огромные деньги, чтобы он изобразил ее в образе Афродиты.

^{Рембрандт, Автопортрет «Смеющийся». Музей Вальраф-Рихарц-Людвиг, Кельн}

Эта отсылка пронизывает автопортрет весельем художника, ведающего высшую красоту и ту бесконечную пропасть, что отделяет ее от человеческой нарциссической грандиозности и страстей. Задача художника, сказал бы Рембрандт, – писать истину, а не создавать лестные образы состоятельных клиентов. Рембрандт переживал беспощадно правдивую стадию своей жизни, и человеческое недомыслие, несомненно, заслуживало лишь презрительной насмешки с его стороны – смеха Зевксиса, еще одного архетипического художника.

К концу жизни Рембрандта условия не изменились к лучшему. Скорей наоборот. Его репутация известного художника мало чем помогала в отношении гонораров. На последних автопортретах он изображает себя как художника, который присоединился к компании бессмертных, превзойдя даже таких знаменитых современников и предшественников, как Тициан и итальянские мастера шестнадцатого-семнадцатого столетий, с которыми Рембрандт конкурировал на протяжении всей своей карьеры. С другой стороны, эти автопортреты говорят о великой личной скромности. Художник с горькой честностью рисует свою далеко не идеальную внешность, однако изображает свою фигуру освещенной божественным внутренним светом. В серии автопортретов, написанных им в последние годы жизни, включая портрет 1669 г., года его смерти, Рембрандт постоянно акцентирует внимание на свечении в виде короны над своей головой. В одном из позднейших шедевров он изображает себя в образе Святого Павла – для христианина-протестанта это образ святости и близости к Богу. (Хотя Рембрандт не был активным членом какой бы то ни было религиозной конфессии, есть свидетельство того, что он тяготел к меннонитам, занимавшим в то время заметное положение в Амстердаме. Внутренняя жизнь, исполненная созерцания и милосердия, которую культивировали эти склонные к самоуничижению протестанты, должно быть, привлекала Рембрандта). Святой Павел был самым близким к Богу человеком после самого Иисуса, человеком, который смог приблизиться к полной интеграции присутствия Бога в человеческой форме. Для Рембрандта изображение себя в виде Святого Павла было максимально возможным приближением к идее обожествления без совершения святотатства отождествления с Христом или с самими Богом. В своем «Автопортрете в виде апостола Павла» Рембрандт еще дальше простирает свое имаго.

^{Рембрандт, Автопортрет в виде апостола Павла. Рейксмузеум, Амстердам}

Можно сделать вывод, что в автопортретах Рембрандт изобразил процесс трансформации, который длился на протяжении всей его зрелой жизни. Начавшиеся с живописного экспериментаторства, экстравагантных жестов и игры с экзотическими костюмами – искусных и веселых трюков фазы пуэра [108] – образы затем меняются, превратившись в более солидные портреты его персоны в виде голландского художника, любовника и мужа, и, наконец, полностью реализовавшего себя взрослого мужчины, обладающего властью и авторитетом.

108

Puer – ребенок (лат.).

Он, несомненно, достиг имаго ко времени, когда ему исполнилось пятьдесят. Он стал полностью реализованной личностью и тем художником, которого мы знаем сейчас как Рембрандта. Тем временем, начиная с середины жизни, в его личной жизни происходит ряд кризисов, которые подрывают его благосостояние. После банкротства и потери владений и дома он вступает в последнюю фазу трансформации – дальнейшего углубления и обогащения имаго. Эта фаза уводит за рамки смыслов всех его ранних автопортретов к образам принятия себя, цельности, духовного просветления и глубокого внутреннего осознания трансцендентной функции – к личным отношениям между Эго, зависимым от времени, и трансцендентным царством архетипов. Его последняя серия автопортретов, написанная в течение пятнадцати лет перед смертью, все больше и больше показывает не только образы художника, осуществившего свои стремления и мастерски владеющего материалом, но и Рембрандта-человека как полностью реализованного духовного существа. Как подчеркнул один из комментаторов, в этих поздних работах «художник будто слился со своим творением» [109] . Используя образы и понятия, характерные для Амстердама XVII в., Рембрандт изобразил процесс психологической трансформации как появление архетипического имаго, в котором сочетается призвание художника и духовная просветленность святого.

109

Pascal Bonafoux, Rembrandt: Master of the Portrait (New York: Harry N. Abrams, 1990), 109.

Имаго, реализуемые людьми в индивидуальном развитии, основываются на архетипических формах, которые, хотя сами по себе относительно бесконечны и неизменяемы во времени, тем не менее, в своем актуальном выражении вырабатываются и обусловливаются историей и культурой. Если мы перейдем из XVII в. в XX в., то обнаружим, что имаго художника Пабло Пикассо в ряде аспектов отличается от имаго Рембрандта, но, тем не менее, также основано на архетипическом образе творчески мыслящего художника.

Пикассо, художник, возможно, не менее талантливый, чем Рембрандт, в некотором смысле был противоположен последнему по своему психологическому и духовному развитию. Эти два человека были разделены несколькими столетиями, и за это время культура Европы претерпела значительные изменения. Один из факторов, осложняющих сравнение, заключается в том, что о жизни Пикассо известно гораздо больше, чем о жизни Рембрандта. Изобилие подробностей может иметь парадоксальный эффект сокрытия, а не освещения процессов трансформации. Можно не заметить леса, если сосредоточить внимание на прелести деревьев. Например, любовная жизнь Пикассо и его отношения с женами и любовницами привлекают диспропорционально пристальное внимание. Эта информация важна в том смысле, что он стал самим собой частично благодаря личным отношениям; но это же может ввести в заблуждение, если основной фокус внимания будет сосредоточен на скудости его межличностных умений. Так сильно высвечивается характер, что больше не разглядеть имаго. Если мы посмотрим на формирование имаго – на проявление самости в зрелости – то обнаружим, что Пикассо, как и Рембрандт, прошел полную метаморфозу, но его тип имаго кардинально отличается от имаго Рембрандта. Это так, даже несмотря на то, что оба имаго относятся к архетипической форме творческого человека, художника. Это различие между «традиционным человеком» и «современным человеком».