Трансгресиия/2025

В тысяче метров от них, в своём стерильном саду, Хелен Рихтер уронила маленькие грабли из сандалового дерева. Они со стуком упали на безупречный белый песок. Секунду назад на её лице застыло спокойное превосходство.

Теперь её рука судорожно метнулась к затылку, пальцы впились в туго стянутые волосы. Не было боли. Было что-то хуже. Ощущение ледяного, скользкого прикосновения изнутри черепа. Будто в её идеально отлаженный механизм, в её упорядоченный мир, просочилось нечто чужое. Живое.

Впервые за десять лет её лицо исказил неподдельный, первобытный ужас. Зрачки расширились, отражая стерильный свет ламп и надвигающуюся тьму.

Хавьер этого не видел. Его мир состоял из боли, движения и геометрии убийства. Одна минута и три секунды.

Из коридора выплыли трое. Чёрные фигуры в тяжёлой броне, с глухими шлемами. Они двигались бесшумно и синхронно, как единый механизм. Это была не охрана. Это были личные псы Рихтер. Ликвидаторы.

Хавьер не думал. Он действовал.

Первая пуля ударила в стену рядом с его головой, выбив сноп бетонной крошки. Он качнулся в сторону и ответил двумя короткими выстрелами. Не на поражение — на подавление. Заставить их сбиться с ритма, сломать их идеальную геометрию.

Один из ликвидаторов присел, другой шагнул в сторону, третий остался неподвижен. Идеальный тактический веер. Они были не людьми, они были алгоритмом.

— Сука, — выдохнул Хавьер, прижимаясь к металлической обшивке криогенного блока.

Он рванулся вперёд, сокращая дистанцию. Вблизи их винтовки были бесполезны. Он врезался в ближайшего бойца, вгоняя ему в сочленение брони под мышкой свой боевой нож. Лезвие вошло с отвратительным хрустом. Боец захрипел, но даже падая, успел ударить Хавьера рукоятью винтовки в бок. Прямо по старому ранению.

Рёбра пронзило раскалённым железом. Воздух вышибло из лёгких, мир на миг утонул в черноте. Он отшатнулся, выдёргивая нож.

Второй ликвидатор пошёл в обход, поливая огнём. Большинство пуль ушло в стену, но одна, срикошетив, ударила в потолочную панель. Раздался сухой треск, посыпались искры.

Гул вентиляции резко оборвался.

Наступила давящая тишина, которую тут же разорвал оглушительный скрежет. С потолка, из скрытых пазов, начали падать тяжёлые титановые заслонки. Повреждение вызвало системный сбой. Комплекс будто сошёл с ума, активируя аварийный протокол хаотичной изоляции.

Красные лампы сменили ровное горение на яростный, пульсирующий стробоскоп.

Мир превратился в дёрганый, кровавый кошмар. Хавьер сражался уже не с двумя противниками. Он сражался со всем зданием, которое решило похоронить их заживо.

На окраине Москвы, в баре, где пахло водкой и отчаянием, сидел Кирилл. Бывший коллега Лены, переживший чистку Воронова. Перед ним на липком столе стоял гранёный стакан и тускло светился экран планшета. На нём — зернистый спутниковый снимок скалистого побережья Норвегии.

На планшет пришло короткое, зашифрованное сообщение. Три слова.

«Актив сменил оператора».

Кирилл криво усмехнулся. Допил водку одним глотком, поморщился. Показал бармену два пальца. Он не собирался вмешиваться. Просто смотрел, как ценнейший ментальный хищник планеты, которого СВР потеряло, вырывается из клетки Консорциума. Не для того, чтобы вернуться домой. А для того, чтобы стать ничьим.

А то, что ничьё, очень легко подобрать.

Игра продолжалась. Всегда.

Сорок семь секунд.

Лена была внутри. Она шла по саду камней, который был разумом Хелен Рихтер. Здесь не было ветра, не было запахов. Только идеальные линии на белом песке и мёртвые, неподвижные валуны — ключевые воспоминания. И над всем этим плыла тонкая, безупречная мелодия старинной музыкальной шкатулки. Символ порядка.

Лена не стала ломать камни. Она дунула на песок.

В сознании Хелен идеальные линии пошли рябью. Мелодия дрогнула, споткнулась на одной ноте.

Хелен в своём кабинете вскрикнула. Она смотрела на музыкальную шкатулку на столе. Та играла всё ту же безупречную мелодию. Но в голове Хелен она звучала уродливо, фальшиво.

Лена нашла главный валун. Самое тёплое, самое охраняемое воспоминание. Отец, Гюнтер Рихтер, дарит маленькой Хелен её первую шкатулку. Его улыбка, тепло его рук.

Лена коснулась этого воспоминания. Исказила его.

В голове Хелен её отец, улыбаясь, протягивал ей шкатулку и говорил голосом Лены: «Слышишь? Одна нота фальшивит. Всегда. Давай её исправим».

Воспоминание треснуло. По нему поползли чёрные, гнойные вены.

В своём кабинете Хелен рухнула на колени, обхватив голову руками. Из горла вырвался сдавленный, животный звук, которого она не слышала от себя никогда.

Девятнадцать секунд.

Хавьера прижала к стене одна из опустившихся заслонок. Стробоскоп бил по глазам, выхватывая из темноты движение. Один из ликвидаторов был в трёх метрах. Он шёл вперёд, поднимая винтовку для удара.

Хавьер выставил перед собой руку с ножом. Дыхание было рваным, в боку горел огонь. Он видел, как второй боец обходит его справа, отрезая путь к отступлению. Ловушка захлопнулась.

Он приготовился. Взгляд впился в приближающегося бойца. Рука с ножом напряглась. Забрать с собой. Хотя бы одного.

Десять секунд. Девять. Восемь.

Он видел, как дуло винтовки превращается в чёрную точку, готовую размозжить ему череп.

«Отменяй протокол», — мысль Лены была не просьбой. Она была приказом, выжженным в самом центре сознания Хелен. «Код: Рихтер-Один-Девять-Семь-Восемь. Год рождения твоего отца».

В ментальном саду Хелен раздался крик, полный боли. «Нет!»

«Да», — ответил ледяной голос Лены.

В своём кабинете Хелен, стоя на коленях, безвольно, как марионетка, подняла дрожащую руку и приложила её к сенсорной панели на стене.

Три. Два.

Таймер на стене замер на отметке 00:02.

Красный стробоскоп погас. Включился ровный, белый, стерильный свет.

Ликвидатор, замахнувшийся на Хавьера, застыл в полуметре от его лица. Его рука с винтовкой дрогнула и медленно поползла вниз. Он повернул свой глухой шлем, и Хавьер встретился с его взглядом сквозь тёмное стекло. В этом взгляде не было ничего. Пустота.