Трансильвания: Воцарение Ночи

— У него сейчас нет права голоса. — Картинка перед глазами расплывалась от слез. Даже лежа на полу, я чувствовала головокружение. Мир вращался. — Ты… Такая прагматичная. И практичная. Думаешь о будущем, о людях и их потребностях. Побуждаешь меня готовить гроб для еще живого мужа и жить дальше. Я была не права насчет тебя. Ты его не любишь. И никогда не любила. Ты — просто дешевка, Селена. При чем тут люди и правление? Это лишь глупая игра, которую я была вынуждена поддерживать, как его супруга. Без него все это теряет значение. Потому что мне был нужен любимый мужчина, а не его корона, как думает большинство моих подданных. В таком случае, и в виду его приближающейся смерти, пусть. Они. Все. Горят. В. Аду. Вместе. С. Тобой. — Последние слова я отчеканила медленно, выставляя паузу после каждого произнесенного слова.

С силой ударив ладонью по руке вампирши с холодным и мокрым полотенцем, которое она прикладывала к моему огненному лбу, не удостоив ее даже высокомерным взглядом, я подползла к краю кровати и взяла холодную руку мужа в свои, прижав ко рту, губами касаясь каждого пальца. Кровь уже застывала и сворачивалась. Похоже, осталось недолго. Я смотрела на его лицо. Оно было спокойным, не смотря на то, сколько боли его носителю пришлось вынести. Даже сейчас оно напоминало лицо покойника. Бледное, за исключением рваных алых ран, обрамленное темными волосами. Горделивый, непреклонный профиль истинного короля. Серьга в виде колечка в ухе освещала золотым лучом полумрак комнаты.

— Достаточно зрелищ. — Тихим, но одновременно с этим стальным голосом неумолимо и холодно произнесла я. — Вон отсюда. Всех касается.

— Но, Лора, тебе не обязательно оставаться одной в такой момент. Я могла бы…

— Что? Что ты могла бы? — Обернувшись через плечо, я посмотрела на подпиравшую дверной косяк Селену. — Пользы от тебя, как от дохлого муравья. А кроме того, что ты так пронзительно пуста и бесполезна, ты еще и говоришь такие вещи, за которые тебе сердце вырвать не жалко. Убирайтесь. Последние минуты его жизни я хочу провести с ним, а не с бесполезными людьми, на жизни которых мне плевать.

Роберт и Селена замерли, не подавая признаков движения, и тогда, повысив голос, я оскалилась. — УБИРАЙТЕСЬ!

Селена вышла, раздраженно хлопнув дверью. Я опустила голову на руку Владислава и позволила слезам взять свое. Теперь, когда никого нет, можно больше не прятать боль. Я сейчас не хотела быть сильной, не хотела продолжать, не хотела жить дальше. И последнее, чем я хотела бы заниматься, это готовить гроб по совету этой лицемерки.

— Ваше Величество… — Подал признаки жизни молчаливый Роберт. Я даже и не заметила, что все то время, с тех пор, как Селена вышла, дворецкий продолжал оставаться здесь.

— Я разве не предельно ясно выразилась о том, чтобы выметались все? Повторить более громко? — Раздражение в моем голосе зашкаливало.

— Я живу на этом свете в три раза дольше госпожи Селены. И кое-что понимаю в ядах и противоядиях. Я знаю, что госпожа Селена ни за что не позволит Вам выйти отсюда, чтобы мир не лишился последнего монарха, но есть способ спасти Вашего мужа, Ваше Величество. Он есть…

— Что? — Я повернула голову в сторону Роберта, и черные локоны волос разметались по моим плечам и лицу. — И все это время ты молчал?

— Я не уверен в том, готовы ли Вы к подобному выходу из сложившейся ситуации и пойдете ли Вы на это. И, к тому же, нельзя было, чтобы она слышала об этом. Она бы Вам помешала…

— Я бы убила ее, если бы она посмела помешать. Говорите же, не тяните.

Роберт откашлялся и опустил глаза, не выдержав яростного маньячного блеска в моих изумрудных глазах. — Я плохо разбираюсь в биологии и анатомии, Ваше Величество, но, как Вы сами, наверняка, знаете, организм ребенка более пластичен, чем у взрослого человека. Раны и ссадины заживают быстрее. Любые болезни в детском возрасте проходят достаточно быстро и без осложнений. Я наблюдал за этим и имею опыт работы полевым врачом в местах сражений. Я занимался лечением людей до того, как заступил на службу к бывшему королю нашего мира — Его Величеству Карлу. Мы редко прибегаем к подобному. Но кровь нескольких младенцев очищает организм вампира от любого яда. Даже от яда оборотня. Но вряд ли Вам, конечно, подходит этот вариант. Девушка, в любом случае, в первую очередь, будущая мать. Вы не сможете загубить пять невинных детских душ.

Я усмехнулась. Звук моего болезненного голоса зазвенел, отражаясь от оконных стекол. — Знаете, я просто обожаю, когда мне говорят, что я чего-то не могу. И, пожалуй, единственное, что мне нравится даже больше этого, так это не оправдывать ожидания, разрушать сложившееся и устоявшееся мнение о том, какая я хорошая девочка. Неужели я похожа на курицу-наседку, которая мечтает нянчиться с детьми?.. Подайте мне мой плащ и выведите Лиру из конюшни. Время нанести визит в деревню. Знаете, какое сейчас время, Роберт? — Готова спорить на миллиарды золотых, моя кривая ухмылка и нездоровый блеск в глазах в совокупности с голосом, напоминавшим звук удара по мрамору, делали меня в его глазах маньячкой. — Время убивать.

Взгляд, которым одарил меня дворецкий, когда я выезжала на своей белоснежной кобылице в фиолетовом плаще, покрыв капюшоном голову, из ворот, был далек от хотя бы приблизительно понимающего. Но у меня не было времени заботиться о чувствах людей, которые я могла ранить. Неужели он рассчитывал, что рассказав мне о способе спасти единственного мужчину, которого я любила, я бы отступила из-за моральных принципов?.. Или же он, как и практически все вокруг нас, спал и видел смерть монарха. Злобного, всеми ненавистного. Любой в нашем мире мечтал от него избавиться. Как бы то ни было, я все же не понимала, что во мне видят и чего от меня хотят даже вампиры. Я — не человек, я — адская тварь и порождение ночи. Почему все стараются укорить меня в аморальности? Можно подумать, Роберт был не вампиром, а матерью Терезой, благодетельницей. Мы убиваем людей. В этом наша природа и суть. У меня хотя бы имеется мотив. А был ли он у Роберта? Вряд ли он жил животной диетой. Все эти мысли бешено и беспрестанно роились в голове, пока Лира переходила в галоп и мчалась быстрее скорости ветра. Я — вампир. Зачем мне лошадь? Спросил бы любой из Вас, но я слишком плохо видела. Слезы затуманили мне глаза, а на трансформацию в бестию-нетопыря не осталось сил. Переживая эмоциональные душевные терзания, я уставала физически так, будто разгружала вагон валунов.

Холодный северный ветер налетел, развевая черные кольца моих волос, словно шутя, трепал фиолетовый плащ, но, не смотря на адское сопротивление стихии, я лишь крепче сжимала поводья заледеневшими руками в кашемировых черных перчатках, и, то и дело подгоняла кобылу, ударяя ее каблуками по бокам.

Голод неистово терзал и истязал меня. Я не ела несколько часов, сидя у постели Владислава, я не ела около недели до инцидента, потому что попеременно сменявшие друг друга меланхолия и апатия полностью отбивали аппетит и подталкивали лечь, отказаться от питания и ждать, пока все закончится. Сейчас же, в самый неподходящий момент, голод включился на сто процентов и даже больше. В тот момент, когда у меня не было права думать о себе. Но теперь мне хотелось устроить охоту для себя самой. Заполнить изнывавший от всепоглощающего голода организм светлой и непорочной энергией человеческих жизней. От слабости мои руки еле удерживали поводья. Зрение же позволяло видеть лишь как в машине в дождь через стекло. Без дворников. Найти пять младенцев являлось лишь частью проблемы. Справиться с их родителями было самой неприятной и основной частью. Высокая вероятность нарваться на охотников. С такой мной, как сейчас, не нужно и охотником быть, нет необходимости обладать огромной силой. Сейчас меня мог убить и простой смертный, если бы очень постарался. От быстрого движения я чувствовала, как вены трутся друг о друга, и ощущение это было сравнимо лишь с соприкосновением наждачной бумаги с чувствительной кожей. Я настолько высохла, даже не замечая этого, что живы во мне остались только изумрудные, залитые горем и яростью глаза, которые впрочем, на данный момент, даже не давали стопроцентного вампирского зрения.

События той ночи, когда мной было похищено трое детей из семей обычных крестьян и еще двое — из семей охотников, я запомнила весьма смутно. Было стремительно и слишком кроваво. Головы летели, как снег с небес под Новый год, а в сражениях всем заправлял нон-стоп. Если бы я хоть на секунду остановилась, прекратив нападать, совершать ложные выпады, бить когтями и вгрызаться клыками, случилось бы одно из двух: либо меня бы убили, вонзив кол в мое сердце, либо я сама свалилась бы от усталости. В голове, не замолкая, трещали голоса подсознания и внутреннего ‘я’. Первое, как и обычно, вещало голосом Владислава, второе сегодня решило говорить со мной в качестве Селены. Любимый голос уговаривал держаться и быть сильной, а самая лицемерная и псевдоправильная вампирша в мире напоминала об осторожности, предупреждала об опасности и о том, что враг собирается нанести удар.

Домой я возвращалась абсолютно уничтоженной, раздавленной и практически мертвой с живым и кричавшим мешком из грубой ткани, наскоро привязанным к седлу. Каждый звук для моего измученного и острого слуха был искусным способом убийства, без трупа в качестве результата.

Я расположилась на тумбочке возле трюмо с раздвижными зеркалами. Кинжал делал тонкие и ровные надрезы на маленьких шейках и в колбы, расставленные в беспорядке по полу, медленно стекала маленькими струйками багрово-красная вязкая тягучая жидкость. Поминутно сознание мое заволакивалось алым. Теперь я понимала, что помимо горя толкнуло меня практически вырвать сердце своей экс-наставнице. Меня терзала не только мешавшая мне дышать боль, но и ничем не притупляемый голод. Клыки, чувствовавшие кровь, алчно увеличивались в размерах, а ее запах сводил с ума, умоляя прильнуть к маленькой шейке и поглотить детскую непорочную энергию целиком. Не помню, каких адских усилий я заняла, чтобы не сорваться и не насытиться…