Translit

Почему?

Потому что он не Гантенбайн!

Когда он поднялся по ступенькам в тамбур и закрыл за собой дверь, поезд, словно только того и ждал, тронулся с места: очень медленно, без малейшего рывка – как перышко.

Если он – это действительно он, ему не нужно никого искать в этом поезде, ему нужно просто вернуться в свое купе. Наша самоидентичность задана извне и только извне – набором координат, в которых мы находимся. Там нас и должно застать провидение. Его координаты – двенадцатый вагон, седьмое купе. Это не то три, не то четыре вагона назад.

И он пошел навстречу провидению.

Поезд набирал скорость.

Асколи возводит встречающиеся в венецианской карточной игре выражения slipe, slape, snorio, basilorio к , или , , basilicus. Такая деривация по различным причинам невозможна. Переносы из игры в кости в карточную игру отнюдь не исключены, однако временная пропасть между этими, латинскими и греческими, и соответствующими итальянскими обозначениями слишком глубока. Фонетическому сознанию, по крайней мере, непостижимо, как итальянские sl-, sn– могли произойти из греческого -(-), . Кроме того, предложенная формула странным образом допускает, будто из slipe посредством преобразования звуков может получиться slape (Асколи оставляет это совершенно в стороне). Меня удивляет, что начальные звуки sl-, sn– не навели ученого миланца на предположения о германских источниках, если ему даже и была неизвестна повсеместно распространенная в Германии игра schnippschnappschnurr. <…>

Райнхольд Кёлер из Ваймара предложил мне нижеследующие хорошие доказательства. Бременско-нижнесаксонский словарь, IV, 881: «snip-snap-snur, известная карточная игра. Она называется так потому, что игрок быстро сбрасывает карты и партнер забирает сбрасываемое в прикуп». Миллер и Вайц в «Аахенском наречии» (1836), с. 218: «schnipp-schnapp-schnorum, карточная игра. Самая нижняя карта или карта наименьшей ценности называется schnipp, следующая schnapp, а последняя schnorum». Хоффманн из Фаллерслебена («Наречие в Фаллерслебене и вокруг него») во Фромманновских «Немецких наречиях» (V, 294 и далее): «snip (7 и валет), snap (8 и дама), snur (9 и король), baselorum (10 и туз) – карточная игра. Каждому игроку выдается одинаковое количество карт, после чего каждый по очереди в обязательном порядке кроет одной картой последнюю играемую. Того, у кого остается последний baselorum, штрафуют: надевают ему на нос прищепку до конца следующей игры». Даннайль в «Словаре альтмарк-нижненемецкого наречия» (1839): «snip-snap-snur, карточная игра». В Вайгандовском словаре, II, 620: «Das schnippschnappschnurr, вид карточной игры, в которой, когда разыгрываются семерки, должны сбрасываться восьмерки, девятки и десятки определенной масти, в то время как при разыгрывании валетов – дама, король и туз той же масти. Проигрывает тот, кому во время последнего сбрасывания приходится расставаться с картами самого высокого достоинства (десятки, тузы). Нижненем. snipp-snapp-snurr. – императивы от snippen, snappen и snurren – находятся в полном соответствии с быстрым сбрасыванием и покрыванием карт: если первая играемая карта называется snipp, то вторая, сбрасываемая, называется snapp, третья – snurr, в то время как четвертая – apostolorum. В одном фарсе 15 в. Schnip и Schnapp оказываются именами комических персонажей («Фастнахтшпиль», I, 337, 21)». Х.Б. Уитли в «Словаре двойных слов» (1866), с. 84: «snip-snap-snorum, игра в карты; нечто вроде Pope Joan» (из «Суффолкского наречия» Мура).

Все это, конечно, старые варианты, однако повсеместно распространенные и общеизвестные выражения из этой карточной игры – schnipp, schnapp, schnurr – со всей очевидностью, представляют собой выражения исконные. Объяснения им дает Вайганд. В качестве примеров троекратной переогласовки они приведены в грамматике Гримма, I, 562; ср. там же stripstrapstrull и schlippschlappschl"urr (Ежегодник Сандерса, II, 947 с). Мне вспоминаются еще средневеков. snipfensnapf и англ. snipsnap. Обычай сопровождать сброс каждой карты выкриком есть обычай странный и, при том, что никому, насколько мне известно, не полагается никакого наказания, весьма ребячливый.

Объяснение этому можно усмотреть в наклонности многих и многих карточных игроков символизировать сдачу ряда карт высокого достоинства или получение особенно богатой или неожиданной взятки всякими звуками наподобие schrum и т. д. <…>

К schnipp, schnapp, schnurr примыкает еще и apostolorum, по поводу которого я предпочту вообще не высказываться, нежели допущу невероятные предположения [3] . Apostolorum был низведен к bastelorum, basilorum; schnurr претерпел ассимиляцию: snorum; итальянск. snorio, basilorio. Следы стоящего за basilorum басилевса обнаруживаются в программе школьного образования; schneppepper, buff, burr суть вербальные междометия, причем первое отсылает к schnipp schnapp, а последнее рифмуется со schnurr {39} .

3

Вышедший уже после опубликования этой статьи замечательный диалектологический словарь области Курхессен, составленный Вильмаром, подводит наконец достойную черту под apostolorum и т. п. (с.363). После описания игры, минимальное число игроков которой – четверо, и замечания, согласно которому apostolurum известен еще и в формах bostelorum, bastelorum, Вильмар говорит: «из-за этого непонятного baselorum игра приобрела оттенок предосудительности; первоначально же имел место намек на то, что в игру эту играли друг с другом четыре апостола: это был schnipp schnapp schnurr апостолов – апостольский schnipp schnapp schnurr» (примеч. ред.).

39

Hugo Schuchardt. Slipe, slape, snorio, basilorio // Zeitschrift f"ur vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete des Deutschen, Griechischen und Lateinischen, 17. Bd., 5. H., 1868.

Хуго Шухардт. Slipe, slape, snorio, basilorio. // Журнал сравнительного исследования языка в областях немецкого, греческого и латинского, 17, т. 5, Н., 1868.

Тюрингское обозначение с помощью schnurps игры в «Шестьдесят шесть» оказывается, таким образом, не безосновательным в своей предпосылке. Это просто к слову.

И стало вдруг совсем непонятно, действительно Курт уехал в Ютландию или просто так говорит. Глупо, конечно, было предполагать, что он просто не брал трубку: Курт-неберущий-трубку есть нонсенс. Это сама Кит никогда почти не брала трубку – исходя из того простого соображения, что любой хороший человек, звонящий по неотложному делу (а других людей и других звонков Кит себе не представляла), способен оставить сообщение и дождаться, пока Кит перезвонит сама.

Тем более что Кит действительно же ведь перезванивала… иногда.

Она даже выучила по-русски фразу: «Я не собака Павлова» – и с гордостью произносила ее, будучи уличенной в игнорировании очередного звонка, причем произносила по-русски (так ей самой, во всяком случае, казалось), не принимая во внимание отсутствия у собеседников каких бы то ни было представлений о русском языке. Я-не-собака-Павлова – и все тут. И что тут такого непонятного? У собаки Павлова можно воспитать рефлекс на звонок, а она, Кит, не-собака-Павлова, и у нее, Кит, рефлекса на звонок воспитать нельзя, вот… и нечего рассчитывать на то, что она высунув язык будет бросаться к телефону!

В этом смысле Курт был, конечно, собакой Павлова, причем даже не простой собакой Павлова – одной, так сказать, из собак, но образцовой собакой Павлова. Не подойти к телефону, находясь поблизости, он считал непристойным. Назначение купленного для него сто лет назад и так же давно установленного автоответчика Курт понимал исключительно примитивно: хранить в себе сведения о звонках, поступивших в отсутствие Курта. Возвращаясь откуда-нибудь (например, из ближайшего супермаркета), он обязательно нажимал на правую кнопку автоответчика, чтобы проверить, не звонил ли кто. И если звонили, Курт перезванивал тут же: даже не поставив сумку… так, с сумкой в руке, и разговаривал.

Понять, что автоответчик на самом деле нужен для того, чтобы «фильтровать» звонки, то есть сначала послушать, кто тебе звонит, а уже потом – в зависимости от обстоятельств или настроения – брать или не брать трубку, Курту так никогда и не удалось. Кстати, не было и ничего страшнее, чем сказать ему: «Ты вчера не брал трубку» – Кит пару раз попробовала, последствия были ужасны. Что-значит-не-брал-трубку, как-тебе-удаются-такие-бессовестные-формулировки, если-не-брал-трубку-значит-дома-не-было… и так далее.

Нарываться еще раз не хотелось, но Кит кое-чего в последнем своем сообщении себе напозволяла – насчет я-знаю-что-ты-не-в-Ютландии… это было зря. Теперь придется каяться, поскольку в чем-то она опять промахнулась: не то Курт на самом деле так не вовремя уехал в Ютландию, не то надулся и решил уже никогда больше не разговаривать с нею (решение такое он принимал как минимум дважды в неделю).

Ни звонить еще раз, ни гадать дальше Кит не стала – на ночь глядя отправилась в гости, наспех поборов в себе жуткую усталость последних двух суток. На минуточку ей показалось странным, что, кроме нее, в автобусе не было ни одного пассажира: время, конечно, сильно позднее, но чтобы уж совсем никому не надо в Копенгаген… непонятно… впрочем, она тут же забыла об этом и доехала до станции «Главный вокзал» одна.

Делая пересадку, Кит купила в ночном киоске свежих венских булочек, которые Курт любил, но упаковали булочки глупо, возложив их на продольную картонку и обернув все это дело бумагой: теперь ей приходилось, согнув руку в локте, нести шаткое сооружение на ладони, на уровне груди. Так ехала в метро – с сооружением перед собой, так и к дому подошла. На звонок в дверь никто не откликнулся. Ключ у Кит имелся свой – и недолго думая она им воспользовалась.

В доме – по крайней мере, на первом этаже – было нехорошо пусто. Подниматься на второй, к Курту, она не решилась… даже в отсутствие Курта не решилась: тот, делая исключение только для своего соседа с первого этажа, терпеть не мог, когда к нему вламывались без приглашения.