Трансплантация (сборник)
Шрифт:
Третье убийство, в доме № 32 по Кузнецовской улице, вначале не привлекло особого внимания полковника Леонтьева: соседями по коммунальной квартире обнаружен труп пожилой женщины, пенсионерки Гвоздёвой А. Н. Потерпевшая была задушена в своей комнате бельевой верёвкой. Предположительно, преступников было трое. Обнаружить их пока не удалось.
Леонтьев ещё раз перечитал последнее сообщение и задумался. Он явно, притом совсем недавно, уже сталкивался с этим адресом по улице Кузнецовской. Да и фамилия убитой женщины показалась ему знакомой. Внимательно просмотрев все последние записи на листках ежедневника, он вскоре нашёл то, что искал.
Именно по этому адресу был прописан водитель той самой злополучной иномарки, протаранившей в минувшую субботу «Газель» с баллонами. Ну да, конечно
Леонтьев набрал по спецсвязи УВД Московского района. Начальника не было на месте, поэтому пришлось говорить с дежурным по райотделу. Особо ничего нового узнать Леонтьеву от него не удалось, кроме, пожалуй, одного: всю комнату убитой пенсионерки буквально перерыли, но, судя по всему, похищено ничего не было. Преступники явно что-то искали. А когда старушка, видимо неожиданно для них, возвратилась из магазина, её и удушили как ненужного свидетеля. Соседка выше этажом видела, как около десяти часов утра трое незнакомых ей мужчин выходили из квартиры, в которой жила Гвоздёва А. Н. Описать она их не смогла, так как видит плохо, но утверждает, что это были, как теперь принято формулировать, лица кавказской национальности.
Попросив дежурного капитана перезвонить ему в случае, если появится какая-нибудь новая информация по этому делу, Леонтьев опять нажал на кнопку селектора с надписью «Секретарь».
— Ниночка, пока ничего нет по моей просьбе?
— Сейчас я зайду, — ответила Нина и вскоре вошла в кабинет Леонтьева со своим маленьким блокнотиком в руках.
— Значит, так, Александр Васильевич, номер телефона, который вы меня просили проверить, зарегистрирован на некоего Петрова А. В., но неделю назад вместе с сим-картой был похищен, предположительно на рынке. Теперь относительно адреса по Лиговскому проспекту. Интересующий вас дом в настоящее время находится в аварийном состоянии и полностью расселён. В одиннадцатой квартире уже более трёх месяцев никто не проживает. Вот, пожалуй, пока и всё по вашему заданию.
Отпустив Нину, Леонтьев закурил очередную сигарету и посмотрел на часы. Было ровно четыре. Он опять нажал кнопку секретаря на селекторе:
— Нина, не соединяйте меня ни с кем, хорошо?
«Ну-ка, товарищ полковник, — сказал сам себе Леонтьев, достав очередную сигарету. — Надо сосредоточиться. Что-то всё уж больно скверно выходит. Этот серенький ноутбук Дениса становится злым роком. Игра за обладание им теперь пошла совсем нешуточная — на сцене появились трупы. У матери покойного Гвоздя искали, конечно же, ноутбук. По описанию соседки да, пожалуй, и по бельевой верёвке — орудию убийства, можно предположить, что и там побывали бакинцы с рынка. Всё это крайне опасно, и, прежде всего, для Дениса. Пожалуй, вы, товарищ полковник, недооценили эту опасность! Ведь по соображениям нашего противника, или, скорее, противников, этот чёртов ноутбук с тем же самым успехом, если даже не с большим, мог сейчас находиться не в квартире на Кузнецовской, а как раз у Дениса Останина. Притом необязательно только в офисе, но вполне вероятно, что и дома. И вот ещё: а кто и что мешает противникам предположить, что у Дениса не может быть копий украденных документов? И вот теперь он ещё ко всему прочему взял билет в Нью-Йорк и собирается послезавтра лететь! А для чего? Почему бы не подумать разным там посредникам да заказчикам, что летит Останин как раз для доклада на совете директоров „Аскома“.
Ну и лопух же вы, товарищ полковник! И что это ещё за история с адресом да телефоном? И что за письма Денис должен забрать сегодня в восемь часов? И отчего это его московский шеф даёт Денису номер похищенного, опять же на рынке, мобильника да адресок, по которому давно никто не живёт? И что же это за шеф такой? У Дениса ведь не спросишь — обидится насмерть. Особенно после этого прокола с Асатом».
Леонтьев пододвинул к себе красный телефонный аппарат с прямым выходом на АТС Москвы и набрал номер справочной службы:
— Будьте так любезны, мне нужен телефон акционерного общества «Телесвязь». Если можно, начальника. Ну хорошо, давайте какой есть. Минуточку, записываю. Большое спасибо!
После непродолжительных гудков Леонтьев
услышал приятный женский голос:— АО «Телесвязь». Слушаю вас.
— Как бы мне с вашим начальником пообщаться? — Леонтьев, сам не поняв отчего, старался говорить не своим голосом. Притом почему-то получалось с южным акцентом.
— А у Станислава Зауровича другой телефон, — ответил тот же приятный голосок. — У него последняя цифра пять, а вы попали в отдел кадров.
— Спасибо вам, отдел кадров! — поблагодарил Леонтьев и набрал номер с пятёркой на конце.
— Бахрамов у телефона, — услышал он густой начальственный бас, с чуть различимым кавказским акцентом. — Слушаю вас.
«Господи, похоже, и тут опять Заде», — подумал Леонтьев.
— Слушаю! — нетерпеливо повторил бас.
— Здравствуйте, Станислав Заурович, — неожиданно для самого себя уверенным и наглым тоном начал Леонтьев. — Я из Питера вам звоню. Я тут ненароком слышал, что вы бы хотели купить себе ноутбук. Так вот, у меня есть один. Именно такой, какой вам нужен. В очень хорошем состоянии, в полной комплектации, цвет серый. Цена, Станислав Заурович, договорная. Ну как, будете брать? А то у меня ещё желающие имеются.
На том конце провода наступила долгая пауза.
«Слишком долгая!» — отметил про себя Леонтьев.
Наконец трубка ожила:
— А с кем я, собственно, говорю? Вы кто? Хотя, впрочем, это неважно. Я не в курсе дела, о котором вы говорите. Перезвоните лучше моему юрисконсульту. Телефон тот же, только последняя цифра восемь. Королёв его фамилия, Виталий Николаевич. Он сейчас у себя. Будьте здоровы. — И в трубке раздались короткие гудки.
— Да, пожалуй, мне ваш Королёв теперь уже и не нужен, — проворчал Леонтьев, всё ещё сжимая в руках трубку. Маленькие зелёные цифры индикатора на телефонном аппарате показывали половину пятого. Резко поднявшись из-за стола и даже не надев куртку, Леонтьев спустился вниз и вышел на улицу.
Денис дописал длинный список поручений и наставлений для остающегося за него на дни отъезда в Америку Асата и прислушался. Из-за стенки раздавалось равномерное жужжание электродрели — слесарь Толя всё ещё пристраивал новый замок к входной двери. Пропиликало радио в приёмной у Светы.
«Вот уже и четыре часа, а перекусить так и не удалось. Ведь как назло всех буквально ветром сдуло. Ну хоть позвонил бы кто-нибудь, поинтересовался — не надо ли чего?» — с некоторой обидой подумал Денис.
И как бы в опровержение Денисовых обид раздалась трель прямого городского.
— Пап, привет, это я! — услышал он голос сына. — Я от Антона Тенина звоню. Пап, можно я у него сегодня переночую? Маме я звонил — она не возражает. Мне кажется, что так будет лучше, — перейдя на шёпот, добавил Влад.
— Владик, если ты так считаешь, значит, надо. Я тебе верю и рад, что ты у меня молодец. Может быть, к нам на пару часиков забежите? Я маме позвоню, попрошу ее что-нибудь вкусненькое приготовить. Как ты на это смотришь?
— Спасибо, пап. Но у нас с Антоном всё есть. Две пачки пельменей, хлеб, масло, мороженое. Будем сыты — не переживай. Ты сам-то во сколько послезавтра в Штаты стартуешь? Можно я тебя провожу?
— Смотри сам. В Пулково довольно рано надо быть, в восемь утра. Впрочем, давай об этом завтра поговорим — целый день ещё впереди. У мамы, кстати, есть номер телефона Антона, мало ли чего? И смотрите завтра школу не проспите. Ну ладно. Пока! — И Денис повесил трубку.
«Ну вот, сын мой первый раз дома не ночует, — вздохнул Денис. — Вроде совсем недавно под стол пешком ходил, манную кашку за маму и за папу из ложечки ел и вдруг совершенно взрослым стал. Выходит, я теперь отец взрослого сына. Да, жизнь штука совсем недолгая. Вроде бы чуть ли не вчера и сам у папы с мамой спрашивал, что можно, а что нельзя. И вот, ещё каких-то десяточек с небольшим годков, и начнётся — этого ни в коем случае, того не рекомендуется. Прямо скажем, невелик промежуточек от „ещё нельзя!“ до „уже нельзя!“. Тот самый промежуточек, который и называется настоящей, сознательной жизнь. Хорошо если ещё доживаешь до того, когда „уже нельзя“. Вот Марина да Игорёк так в своём „ещё нельзя“ и остались. Наверное, это и есть главная несправедливость на белом свете».